Если посмотреть на Россию со стороны, не вникая в тонкости миросозерцания начальников и подданных, то кризиса пенсионной системы, требующего немедленных и радикальных мер, вроде бы и нет. Есть многочисленные странности. Расходы на пенсионное обеспечение составляют около 8% ВВП (это именно траты на пенсии, а не сумма всех расходов Пенсионного фонда, который осуществляет много других социальных выплат). По меркам среднезажиточных стран, такая доля не слишком высока и не слишком низка.
Эта цифра взята из пророческого исследования, опубликованного в конце прошлого года Банком России, в котором описаны варианты существования пенсионной системы до 2035 года — с той «реформой», которая сейчас провозглашена, и без нее, при разных экономических и демографических сценариях и т. п. У прогнозистов ЦБ получилось, что даже и без увеличения возраста выхода, пенсионные траты за полтора десятка лет вряд ли вырастут больше, чем на 1% ВВП.
Постороннему наблюдателю может показаться, что объем российских пенсионных расходов не критичен и в обозримом будущем вряд ли станет таковым. При этом его, видимо, удивит число получателей пенсий (30% населения страны), а также разнообразие возрастов выхода на пенсию и самих размеров этих пенсий в зависимости от сословной принадлежности, в то время как в процветающих странах с большой продолжительностью жизни доля пенсионеров редко превышает 20%, возрасты выхода варьируются не очень сильно, а коэффициенты замещения довольно высоки.
Короче, вы уже догадались, что этот чуждый нам зритель не понял бы ни страстей, кипящих вокруг плана очередной пенсионной реформы, ни сам этот план — если бы вник в его детали.
Смотреть надо изнутри. И в качестве первого шага к пониманию, исходить из того, что участники дискуссии живут в совершенно разных системах отсчета и даже в разных эпохах. Поэтому какого-то единого языка, на котором они могли бы обсудить друг с другом пенсионные новации, у них нет.
Владимир Путин вместе с ближайшим своим кругом обитает в далеком прошлом, когда барин жаловал своим крестьянам те или иные щедроты. Никаких «пенсионных систем» с заранее установленными правилами тогда, разумеется, быть не могло. Иногда у барина водились деньги, иногда нет, или же они уходили на какие-то увлечения. Иногда случалось хорошее настроение и сопутствующая ему щедрость, а иногда барин мог осерчать и отобрать то, что однажды уже дал.
Предыдущая «реформа» российских пенсий, с введением балльной системы и ликвидацией накопительных отчислений, полностью укладывалась в эту логику. Если до этого гражданин, читая ежегодно присылаемые ему отчеты Пенсионного фонда об общей сумме накопленных взносов, скорректированной на рост цен, мог хотя бы прикидывать свою будущую пенсию, то теперь это стало невозможным.
Зато ничто не мешало продолжать надеяться на барскую щедрость. Люди с архаичным складом ума или искусственно сделанные таковыми, привыкли за последние двадцать лет к тому, что пенсии в реальном исчислении почти всегда растут. Пару раз это происходило даже большими скачками. Из этого проистекает принципиальное отличие нынешнего простонародья от непривередливых крестьян позапрошлого века.
Сегодняшний простой люд тоже понятия не имеет о том, как распределяются госрасходы и откуда берутся госдоходы, ему и в голову не приходит настаивать на сокращении, допустим, трат на госмонополии или вооружения, но урезка или отмена привычных выплат его шокирует. От вождя и из телевизора он согласен узнавать только о новых благах.
Понятно, почему глава государства не сказал народу ни слова о якобы правительственном (но не президентском!) плане повышения пенсионного возраста. Язык для обсуждения так называемых непопулярных решений у него самого и у идеальной части его подданных просто не разработан. Ведь вождь дарует только милости. Это его ролевая функция, которая в данном конкретном случае будет реализована чуть позже — либо в форме высочайшего смягчения «правительственного» плана, либо, в крайнем случае, даже его отмены.
Впрочем, кроме идеальных граждан, есть у нас и неидеальные. Такие, которые абсолютно не верят государству, стараются держаться от него подальше, живут и работают в тени, на казенную пенсию не рассчитывают, и взносов ни сами, ни через своих нанимателей не платят. В глубинке таких десятки миллионов. Они вызывают отдельное раздражение у начальства, которое обещает новую кампанию за обеление заработков и пытается натравить на неплательщиков благомысленную часть народа, уверяя, что именно из-за них в Пенсионном фонде такой дефицит.
Это немного не так. По крайней мере, в среднесрочной перспективе. Человек, который не платил (или за него не платили) страховые взносы, не сможет стать грабителем сограждан, поскольку ему полагается по новому плану лишь милостынька («социальная пенсия»), предоставляемая примерно лет в семьдесят. И, разумеется, языка, чтобы в чем-то убедить людей, которые не верят ни одному слову властей, у этих властей тоже нет. Одни угрозы уличить и наказать. И для достижения этой цели — дальнейшее расширение контрольного аппарата, получающего, кстати, пенсии в особом порядке и в особых размерах.
В России есть также и слой современно мыслящих людей, обитающих в основном в мегаполисах и в принципе готовых к какому-то аргументированному обсуждению новых пенсионных планов. Если им с расчетами в руках докажут, что новшества им выгодны, и это сделают госдеятели, на слово которых они смогут положиться, то их, пожалуй, можно и убедить.
Но агитация в пользу «пенсионной реформы» может только озадачить тех, кто думает самостоятельно. Никаких проверяемых обязательств обменять увеличение пенсионного возраста на серьезный рост пенсий нет и в помине. Однократная прибавка одной тысячи рублей в месяц взамен ежегодных пятисот, добавляемых в порядке инфляционной индексации, таким обязательством, конечно, не является. А в упомянутых уже центробанковских расчетах все варианты «пенсионной реформы» сопровождаются существенным или даже радикальным сокращением доли ВВП, идущей на выплаты пенсий.
Намек на здравомыслие можно найти разве что в обещании нового социального вице-премьера Татьяны Голиковой подумать над отменой балльной системы, вредность и безответственность которой, наконец, признана.
Но нет даже и намека на введение хоть какой-то вариативности выхода на пенсию, чтобы работник мог стать пенсионером когда захочет, и получать пенсию, привязанную к сумме страховых взносов, которая у него накопилась. Не предвидятся даже и самые скромные меры по восстановлению доверия. Власти и не думают вернуть на накопительные счета граждан «замороженные» якобы взносы за несколько лет, хотя об их конфискации никогда не объявлялось.
Конечно, трезвомыслящий гражданин понимает, что на пятнадцать лет вперед наше начальство ничего спланировать не может. Ни одна из предыдущих «пенсионных реформ» у нас так долго не жила. И нынешний высочайший порыв нацелен не на создание некоей осмысленной новой системы на несколько поколений вперед, а просто на снятие с властей еще оставшихся обязательств. Тут даже не столько алчность, сколько желание освободить руки. Вот будут деньги и настроение, и гражданам внезапно что-нибудь добавят — в виде какой-нибудь следующей «пенсионной реформы» или просто так, а не будут, то уж придется им потерпеть. Но этого же не скажешь публике вслух.
Казалось бы, собеседниками народа могли бы стать чиновные интеллектуалы, люди образованные, умеющие грамотно складывать слова и многое понимающие — за исключением, правда, собственной страны.
Куратором планируемой реформы является, понятное дело, не Дмитрий Медведев, к сложным ситуациям не приспособленный, а первый вице-премьер и глава финансового ведомства Антон Силуанов, с его репутацией человека дела.
Ученые спорят, как определить Силуанова — в качестве технократа или сислиба («системного либерала»). Думаю, второе вернее. Чистый технократ — это, скажем, министр труда и соцзащиты Максим Топилин, который еще в 2013 году придумал балльную систему и обосновал первую конфискацию накопительных взносов, изобразив ее как разовую акцию, проводимую под предлогом чистки негосударственных пенсионных фондов. А сейчас возглавил прежнее ведомство в обновленном правительстве и, как ни в чем ни бывало, проталкивает уже следующую «пенсионную реформу».
Что же до Силуанова, то чувствуется: ему не все равно, что делать. Считается, что он возражал против изъятия накопительных взносов и старался ввести в рамки силовые траты, да и вообще в душе уважает собственность граждан, ценит соблюдение раз и навсегда установленных правил и мечтает если не об отмене, то о смягчении сословно-феодальных пенсионных привилегий чиновно-силового люда. Но это именно в мечтах. А в жизни смешение высочайших иррациональных идей с сислибовскими рациональными дало ту странную смесь, которая сегодня преподносится, и отвечать за которую назначены сислибы.
Как бы не замечая странность своего положения, Силуанов и его соратники по «реформе» пытаются рационально разъяснить ее народу в тех неестественных рамках, в которых им дозволено работать и рассуждать. Того, что эти слова звучат словно бы из другой вселенной и по определению не могут вызвать доверие, они, кажется, искренне не понимают.
Отсутствует не только единый язык, на котором верхи могли бы говорить с низами. По-прежнему нет и общепонятного языка, на котором разные группы непривилегированных людей могли бы обсуждать меры, клонящиеся к улучшению их положения. Но это уже другая тема.
Сергей Шелин
