85-летие первого президента России Бориса Ельцина прошло почти незамеченным как для российских, так и для мировых СМИ. Семья Бориса Николаевича открыла «Ельцин-центр» в Екатеринбурге за несколько месяцев до юбилея – и тогда, в ноябре 2015 года, о Ельцине писали практически все газеты России и передавали все телевизионные каналы. Но опять-таки – не столько о Ельцине, сколько о гостях церемонии. Было действительно странно видеть Владимира Путина и Дмитрия Медведева рядом с преуспевающими – пусть и постаревшими – ветеранами из числа ближайших сотрудников Ельцина. Взгляды многих присутствующих были обращены ко второму президенту Украины Леониду Кучме. Мало кто мог подумать еще несколько лет назад, что этот политик, известный своими близкими отношениями с Ельциным и его родственниками, прибудет на церемонию в ранге специального представителя Украины на переговорах по урегулированию ситуации на Донбассе и в этом качестве не раз и не два будет жестко высказываться об агрессивных действиях России. Так что – опять-таки – даже во время открытия «Ельцин-центра» речь шла не столько о Ельцине, сколько о текущей политике. Текущей политике, которая свидетельствовала, что никаких реальных ожиданий, которые когда-то граждане России связывали с Борисом Ельциным, в стране не осталось и в помине.
И в этом – главный парадокс политической карьеры знаменитого политика. Как получилось, что политическое наследие Ельцина полностью предано и продано – и сделал это именно тот человек, который был избран Ельциным в собственные наследники? Возможно, Ельцин просто ошибся? Если бы его наследником стал бы другой человек, не Путин – то и Россия была бы другой?
Тот, кто задается подобным вопросом, не замечает, что попадает в классическую логическую ловушку. Почему Ельцин вообще должен был выбирать наследника – а россияне, как послушные подданные, голосовать за того, на кого указал им перст стареющего «монарха». «Монарха», к тому же уже не пользовавшегося никакой популярностью, растерявшего рейтинг, ненавидимого многими представителями номенклатуры? И, тем не менее, вопрос о том, что Ельцина можно ослушаться, даже не стоял.
Могут сказать, что во всем виновата система, что она не давала возможность гражданам даже рыпнуться в сторону собственного мнения об альтернативе. Но это – ложь чистой воды. Тот же Леонид Кучма спустя всего четыре года после отставки Ельцина попытался выдвинуть преемника по российскому сценарию. И что же? Во-первых, половина украинцев за этого преемника не проголосовала. Во-вторых, когда заподозрила власть в подтасовке голосования в пользу «преемника» – вышла на Майдан и заставила руководство страны согласиться с переголосованием. В этой истории, кстати, есть и в-третьих. В-третьих состоит в том, что когда этот же «преемник» – Виктор Янукович - спустя пять лет баллотировался на президентских выборах уже не в качестве преемника, а в качестве оппозиционного кандидата – он эти выборы выиграл.
Вывод здесь прост. Кучма – возможно, даже не желая этого – изменил Украину. А Ельцин, возможно, даже и хотел сделать Россию страной граждан, но оставил ее страной безответственных подданных. Я бы мог написать, что эта безответственность облегчила задачу реставрации Путина, но и это будет неправдой. Потому что никакой реставрации при Путине на самом деле не произошло. Россия позднего Ельцина подозрительно напоминает Россию раннего Путина. Она уже находилась в конфронтации с Западом – поводом была поддержка Милошевича или Саддама, но какая разница? Она уже была государством олигархического и чиновничьего беспредела. Уже шла вторая чеченская война – ее начали при Путине, а не при Ельцине. Понятно, что появление нового президента внесло естественные коррективы в государственное развитие – у Путина могли быть свои представления о приоритетах обогащения, свои любимчики, свои представления о профессионализме и все это рано или поздно должно было привести Россию уже к позднему, совершенно маразматичному и неадекватному путинскому правлению наших дней. И все же это было линейное развитие. Это не был перелом.
Чтобы понять, почему так произошло, нужно увидеть, что главным для Ельцина – тем, что определяло его поступки, тем, что заставляло его рисковать и идти ва-банк – была несокрушимая воля к власти. К власти, а не к модернизации и реформам. Он был, что называется, «политическим животным». Возможно, будь Михаил Горбачев поумнее и порасчетливее, согласись он с тем, что первый секретарь Московского горкома партии должен быть членом политбюро (что в этом нелогичного, до сих пор не понимаю), Ельцин стал бы верным «прорабом перестройки», а альтернативного российского центра власти никогда бы не возникло. Но Горбачев предпочел с позором выгнать его из политбюро и МГК – и тем самым подписал себе политический приговор. Ельцин стал оппонентом власти – а оппонировать ей можно было только под флагом демократии и реформ.
Даже тогда, собственно, Ельцин не был демократом «вчистую» – таким, как Андрей Сахаров или Юрий Афанасьев. Он был, говоря современным языком, прожженным популистом – и демократы считали, что смогут использовать его как таран для борьбы с всесильной номенклатурой. Но использовали не они его. Использовал он их – выбрав из их среды приспособленцев, которые понимали его стремление к власти и только к ней. Так госсекретарем России стал Геннадий Бурбулис, а мэром Москвы – Гавриил Попов. Юрий Афанасьев или Галина Старовойтова долго с Ельциным не проработали, да и должностей, на которых можно было принимать решения, никогда не занимали.
После победы над КПСС в августе 1991 года демократы оказались Ельцину уже и не особо нужны. Он еще раз воспользуется их услугами, когда будет противостоять возможному реваншу в октябре 1993 года. Впрочем, во главе этого реванша будут стоять его недавние ближайшие соратники Руслан Хасбулатов и Александр Руцкой, а большая часть ельцинского окружения предпочтет перейти на сторону восставшего депутатского съезда. Но ельцинская воля к власти окажется сильнее – и после ее победы российская модернизация, собственно, завершится не начавшись. Парадокс ситуации в том, что сегодняшняя Россия больше похожа на ту, которую хотели сохранить проигравшие участники событий 1991 и 1993 годов. Но они проиграли именно потому, что играли против Ельцина – а не потому, что он не хотел такой России.
И нельзя сказать, что этого не понимали уже тогда. Я запомнил, как маршал Николай Огарков в кулуарах одного из депутатских съездов зло говорил одному из сослуживцев: мы все потеряем с этим рохлей-Горбачевым. А если бы во главе страны был бы Ельцин, мы бы все сохранили. Огарков тогда не понимал, что Ельцин – не по другую сторону баррикад. И это – не демократическая баррикада. Это – баррикада Ельцина, баррикада его личной власти и благополучия его семьи. Больше Ельцина в политике не интересовало решительно ничего. Остальное – это был придуманный образ, блестяще отшлифованный ельцинским зятем Валентином Юмашевым и поддерживаемый самим великим честолюбцем.
Конечно, как любой человек, борющийся за власть, побеждающий в этой борьбе и опьяненный властью, Ельцин производил масштабное, почти эпическое впечатление. Я видел его в самые драматичные моменты жизни – когда его избирали председателем Верховного Совета России, когда он выходил из КПСС, когда узнавал о победе на выборах президента, когда вдрызг разругался с коллегами-президентами стран СНГ в Кишиневе. Я помню этот цепкий взгляд, эту улыбку, этот царский наклон головы – конечно, я был под обаянием личности и наблюдения за настоящей историей. Но я всегда задумывался – что стоит за всем этим властолюбием и силой духа, что может оставить после себя этот большой сильный человек, с хитрецой и чувством собственного достоинства посматривающий по сторонам?
Ответом мне была пустота…
