Полвека назад на базе группы Баадера-Майнхоф возникла немецкая леворадикальная террористическая организация Rote Armee Fraktion – «Фракция Красной Армии». Она была основана группой левых интеллектуалов, перешедших, по определению Ульрики Майнхоф, «от протеста к сопротивлению», а потом уже и от сопротивления к актам прямого действия – поджогам, убийствам, грабежам. Из этой организации ушли благородное возмущение войной во Вьетнаме и романтика антикапиталистического протеста и контркультуры 1960-х, остались только кровь и гибельное ожесточение подполья.

Словно зарифмовывая одну эпоху с другой, история спустя 50 лет предлагает иные варианты: не леворадикальные акты прямого действия (французские наследники Баадера-Майнхоф так и назвали свою организацию – Action directe), а праворадикальные. Подряд несколько событий: сначала – бойня в синагоге в Питтсбурге, затем — обнаружение взрывного устройства в почтовом ящике в доме Джорджа Сороса в пригороде Нью-Йорка, потом практически одновременно, прямо к отмечанию 100-летия окончания Первой мировой и братанию Ангелы Меркель и Эммануэля Макрона, был раскрыт заговор военных в Германии, планировавших убийства политиков леволиберального толка, и предотвращено покушение ультраправых энтузиастов на президента Франции.

Язык ненависти, тщательно пестуемая агрессия и идеологическая нетерпимость успешно переводятся на язык покушений на жизнь тех, кого люто ненавидят.

Нам ли не знать этого: череда убийств политиков и журналистов демократического толка (Галина Старовойтова, Юрий Щекочихин, Сергей Юшенков, Анна Политковская и другие) едва ли закончилась выстрелом в спину Борису Немцову.

Политическое убийство отнюдь не изобретение новейшей истории, с него началась в том числе та самая Первая мировая. Но, вероятно, сейчас мы становимся свидетелями расширения пространства борьбы террора – от исламистского к ультраправому. И это явление, столь ярко символическим образом обозначенное к 50-летию 1968 года в США, Франции, Германии, становится еще одним вызовом. Праворадикальные популисты заседают в парламентах и привлекают уже гораздо больше 10% голосов избирателей, а праворадикальные активисты, выращивая и лелея ненависть, заготавливают оружие.

Психологически это та же самая эволюция, которая произошла с левыми радикалами в конце 1960-х, когда Запад переживал первый серьезный политический и социокультурный кризис послевоенной системы, и с которым в результате справился, сначала дожив до конца истории в 1989-1991-м, а затем начав новую историю и войдя в 2016-м, с избранием Дональда Трампа президентом США, в еще один кризис. Только теперь леворадикальные протесты и атаки сменились праворадикальными, а левые партии и движения замещаются правопопулистскими.

Ульрика Майнхоф начинала как чрезвычайно яркий публицист, ее статьи в журнале Konkret 1967-1968 годов читаются сегодня как пылкий протест против капитализма, его войн, медиа («шпрингеровская пресса») и социальной базы («напуганные бюргеры»). Это было еще совсем не кровавое время, когда ненавидимых политиков забрасывали всего лишь молочными пакетами. Майнхоф возмущалась реакцией на молочную акцию: «Молочные продукты в пакетах сравнивать с бомбами и снарядами… это значит объявить войну детской игрой». Спустя всего лишь год сама Ульрика оставит детские игры в публицистику, как, впрочем, и своих собственных детей и уйдет в красный террор, соединенный с поездками на Ближний Восток и установлением «рабочих» связей с палестинскими террористами. У новой войны окажется женское лицо бывшей марбургской студентки Ульрики Майнхоф или Гудрун Энслин, которая родилась в семье протестантского пастора, получила прекрасное образование и внешне напоминала скорее французскую певицу 1960-х, чем немецкую поджигательницу и террористку.

Нынешние праворадикальные заговорщики и бомбисты имеют куда менее утонченное происхождение и переходят к террору, минуя стадию университетского образования, интеллектуальных поисков и романтических увлечений.

Джордж Сорос заменил для сегодняшних радикалов целиком весь «жидо-масонский заговор». А «протест» против активности миллиардера-филантропа, ставший в буквальном смысле массовым в некоторых странах, включая его родную Венгрию, оказался вульгарно антиинтеллектуальным и прямолинейно антисемитским. Даже лично Трамп ухитрился допустить, что Сорос профинансировал караван мигрантов. Когда-нибудь это должно было закончиться не только изгнанием Центрально-Европейского университета, одного из детищ Сороса, из Будапешта (кстати, можно привести длинный список важнейших российских образовательных и культурных институций, обязанных своим возникновением и развитием Соросу, однако едва ли теперь готовых вспоминать об этом), но и бомбой, заложенной в почтовый ящик.

Успех Макрона стал символом неудачи (возможно, временной) европейского ультраправого реванша. За это его и не любят, как и за то, что он взял на себя роль мотора переформулирования европейской идеи. Роль Франции благодаря Макрону увеличивается, а его популярность внутри собственной страны падает. Кого-то активность президента стимулирует к тому, чтобы вооружиться невидимым для металлодетекторов керамическим ножом.

У немецких военно-полевых заговорщиков было что-то вроде идеологии и даже эсхатологических представлений о том, что нынешние политики Германии ведут страну в пропасть. Список приговоренных к смерти весьма симптоматичен – это левые политики, включая не только социал-демократа и нового министра иностранных дел ФРГ Хейко Мааса, но и, например, Дитмара Барча, одного из ведущих левых парламентариев, когда-то – выпускника Академии общественных наук при ЦК КПСС, и одна из руководителей партии зеленых и вице-президент Бундестага Клаудиа Рот.

Кстати, по случайному совпадению именно сейчас заговорили о сравнительно новой версии громкого убийства в 1986 году премьер-министра Швеции, социал-демократа Улофа Пальме: покушение могли организовать шведские правые радикалы совместно с южноафриканскими спецслужбами (Пальме в течение некоторого времени возглавлял в Социнтерне комитет по югу Африки, а в ЮАР в то время был режим апартеида). Вполне очевидные параллели с нынешними событиями, но в несколько других исторических декорациях.

Политическая радикализация и поляризация позиций становятся общемировыми трендами. Общества находятся в состоянии раскола и взаимно пересекающихся страхов: одни боятся миграции, другие правых популистов. Карты преобладания тех или иных политических партий напоминают иллюстрации к движению материков в разные эпохи – до такой степени все меняется.

Других лекарств от этих болезней, кроме институтов демократии, которые даже Трампу не дают развернуться на полную проектную мощность, коллективный Запад не знает. Собственно, их и никто не знает. Предыдущие кризисы и «концы истории» капитализм западного образца преодолел, защитные механизмы срабатывали. Когда-то один коллега назвал сочетание рыночной экономики и сильной полиции основанием нормально развивающихся обществ и государств. Полиция во всех последних кейсах сработала как защитный экран западной демократии вполне успешно. Так бывает, когда органы и институты заняты своим делом, а правила и нормы если и не останавливают, то по крайней мере сдерживают деградацию и агрессию. И пренебрежение человеческой жизнью, падающей в цене.

«… Травля, призывы к убийству и само убийство нарушают общественный покой и порядок, (…) существует общественность, которая этого не потерпит». Так писала Ульрика Майнхоф в статье «От протеста к сопротивлению» — совсем незадолго до того, как ушла в террористическое подполье.

Андрей Колесников

Газета.ру