У советского (впоследствии американского) писателя Аркадия Львова в конце 1960-х в газете «Неделя» был напечатан такой рассказ. Младенец попал в реанимацию. Рядом его мама. Нужно срочное переливание крови. Хотят взять у матери — делают анализ, но у нее кровь другой группы. Вызывают отца. Известно, что кровь у ребенка может быть либо маминой группы, либо папиной. Время не терпит. Быстро забирают кровь у отца, вливают ребенку. Ребенок умирает. У отца оказалась тоже неподходящая кровь. Потому что отец ребенка на самом деле другой человек.
Рассказ назывался «За что мы платим».
Но я не о тайных супружеских изменах. Я по поводу печальной осенней даты 3–4 октября 1993 года. Как это событие ни назови — расстрел парламента или подавление мятежа — оно действительно очень важно для нашей истории и всей общественной жизни.
Некоторые хорошие люди со скорбью говорят, что тут проходит некий водораздел, раскол, разлом эпохи и, что важнее, общества.
Да. Наверное, так оно и есть. Хорошие люди по-своему правы.
Однако интересно, что хорошие люди не называют разломом или расколом ни 1930 год (коллективизация, то есть уничтожение свободного крестьянства), ни 1937-й (Большой Террор), ни даже 6 января 1918 года (разгон Учредительного собрания, которое давало надежду на переход к демократической республике).
Почему? Наверное, потому, что перечисленные национальные трагедии ничего не меняли в протекании истории. То, что было раньше, то же самое было и потом. Убивали всего лишь надежду на перемены (на демократическую республику; на экономическое развитие и реальную модернизацию; на конституционный строй). Но реально как были самовластие и бесправие, так бесправие и самовластие и остались.
А вот в начале октября 1993 года вдруг появилась возможность вернуться к советскому образу жизни, экономики, политики. К той жизни, которая цвела и пахла еще так недавно, какие-то три-пять-десять лет назад. Не к СССР, конечно же (бывшие советские республики вряд ли захотели бы вернуться в «Союз нерушимый»), а к Советской России как бы на новом витке. К власти коммунистов, к равенству, к бесплатным социальным сервисам и прочим советским радостям.
Но не вышло. Именно об этом скорбят хорошие люди. Так мне кажется. Потому что скорбь о невинных жертвах не может быть избирательной.
Скорбят не просто о тех, кто трагически-безвинно погиб или был убит в перестрелке, скорбят о павших в безнадежной борьбе за восстановление Советов.
Так что на самом деле не так уж важно, что это было по динамике действий — мятеж или провокация. Важно другое: события 3–4 октября 1993 года поставили точку в процессе краха СССР — даже не как страны, а именно как политико-экономической реальности.
Потому-то хорошие люди скорбят.
В частности, они горюют по мифу. Даже не по советскому мифу в его конкретных художественно-пропагандистских проявлениях, а по мифу как способу понимания жизни. По тем пеленкам, в которые их завернул заботливый советский агитпроп.
Но, разумеется,
они говорят, что эти страшные годы — с августа 1991 по октябрь 1993-го — отняли у народа главные ценности: равенство, справедливость, доступность социальных сервисов.
Это, кстати говоря, повторяют не только сторонники Советов, не только коммунисты и левые социалисты, но и люди совсем противоположных убеждений, демократы и либералы. Они говорят: «Как ни ругай цензуру, ЦК, Госплан и КГБ — рядовому человеку, не озабоченному политическими материями, в СССР жилось лучше, чем живется сейчас. И в СССР не было такого ужасающего разрыва между бедными и богатыми, как в нынешней России».
Увы, это заблуждение.
Да, разрыв в номинальных зарплатах был гораздо меньше. Официально министры зарабатывали не более 800 руб., а мелкие клерки — около 120 руб. Но реально разрыв был гигантским, именно в силу статусно-распределительного характера всей советской жизни.
Человек, принадлежащий к номенклатуре, имел бесплатную большую квартиру (на которую не распространялись нормы типа 12 кв. м на человека), государственную дачу (иногда с прислугой), машину с шофером. Высшая номенклатура — две: машину для «самого» и машину «для обслуживания семьи»; иногда такие машины предоставлялись круглосуточно, то есть постоянно работали как минимум три водителя.
Помню, один деятель искусства рассказал мне, как зазвал к себе на Новый год «товарищей из ЦК», а их шоферы всю новогоднюю ночь сидели внизу в машинах, ждали начальников; данный деятель искусства говорил об этом со смесью смущения и гордости…
То есть цену и стоимость эксплуатации автомобилей, аренду дачи и «сверхнормативной» квартиры, зарплату для шоферов и для дачной прислуги тоже надо посчитать.
Не забудем путевки в санатории и дома отдыха — высшего в стране качества и по льготной цене. Не забудем спецмедобслуживание — тоже высшего в стране качества; для этого работало специальное четвертое главное управление Минздрава СССР на правах министерства. Во всяком случае, его начальник ездил на «Чайке» — а это была официальная марка автомобиля для министра (кстати говоря, в СССР была очень строгая, прямо-таки феодальная иерархия типов и даже цвета автомобилей для начальства разного уровня). И этот главный начальник правительственных врачей также имел все привилегии — говоря по-нынешнему, «бонусы» высшей номенклатуры.
Вспомним, что для высшей номенклатуры существовали продуктовые пайки по весьма льготным ценам с продуктами особо высокого качества. А также промтоварные магазины, где импортные товары продавались по весьма щадящим ценам — заметно ниже цен, которые рядовая советская модница платила фарцовщикам.
То же самое было с дефицитными книгами. Работала так называемая «Специальная книжная экспедиция», списки новых изданий привозили на дом, номенклатурщик (а чаще его дети) ставили галочки, и через пару дней курьер привозил книги.
Я не буду говорить о так называемых «конвертах» — молчаливых доплатах наличными, которые получали высшие начальники, не расписываясь ни в каких ведомостях.
Мои приятели из высокопоставленных семей говорили, что Хрущева сняли еще и потому, что он якобы хотел отменить «конверты».
Впрочем, может быть, это легенда. Не знаю. Я этих «конвертов» не видел. А все остальное видел своими глазами. И этого «остального» было более чем достаточно, чтобы по реальным доходам уравнять тогдашнего высшего номенклатурщика с нынешним топ-менеджером успешной компании или даже олигархом, с поправкой на эпоху, разумеется.
Телефонов «Верту» не было, как и отдыха в Ницце. Но и скромных «Нокий» и отдыха в Анталье не было тоже.
Поэтому всерьез говорить, что советский министр получал 800 руб. в месяц (по нынешним ценам — примерно 150 тыс. руб.) — это, извините, смешно.
Я видел своими глазами не только роскошь советской номенклатуры. Я видел и нищету московских (!) бараков и подмосковных деревень.
В 1960-х годах совсем близко от столицы были дома с земляным полом, по которому бегали дети и куры. И там жили люди, потому что можно было съездить в Москву, купить что-то из одежды, еды, лекарств. А на окраинах Алма-Аты дома-землянки я видел в начале 1980-х.
Ужасающие социальные разрывы были всегда. Но в СССР, где провозглашались всеобщее равенство и диктатура пролетариата, эти разрывы были еще оскорбительнее, чем при нынешнем олигархическом капитализме. Потому что оскорбительна наглая, бесстыжая ложь.
Но черт с ней, с ложью.
Тогда врали, что все равны, сейчас говорят правду, что нет, фигу вам, есть богатые и бедные, элита и простой народ, знай свой шесток и тому подобная трепотня, точно такая же оскорбительная, как и про всеобщее равенство. Легче от этого?
Почему опять кругом, говоря словами Чехова, «наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье...»?
За что мы платим?
Как героиня упомянутого в начале рассказа, жизнью своего ребенка заплатившая за ложь, мы платим за лживость политики, за вороватые попытки перескочить через необходимые стадии развития, за попытки обмануть историю, наконец.
Давайте скажем честно: в России пока еще не было модернизации. Ни при Петре, ни при Александре III, ни при Сталине.
Настоящая, честная попытка была при Столыпине, но, увы, он был одинок, и его убили. Если бы не был одинок, модернизация бы продолжалась.
Потому что модернизация начинается не с верфей, где закладывается первый русский фрегат, не с улиц Петербурга, не с Транссиба, Днепрогэса и «Магнитки».
Модернизация начинается со свободного крестьянина и свободного бюргера — то есть со свободного предпринимателя. А главное, она начинается с парламента.
В отсутствие парламента и свободного предпринимателя это не модернизация, а милитаристские амбиции власти, и всё.
После убийства Александра II его сын Александр III выпустил манифест, взойдя на престол. Казалось бы, этот манифест должен был содержать широкую программу политических и экономических реформ — ведь именно из-за отсутствия, медлительности, половинчатости и колебательности реформ и погиб царь-реформатор. Но нет. Главной целью было провозглашено укрепление самодержавной власти.
Примерно так же действовали и советские лидеры, даром что они ссылались на врага всяческого самовластия, друга обездоленных, вождя рабочих — Карла Маркса.
Они делали вид, что строят социализм. Но Ленин исказил Маркса в своих интересах. Основоположник считал, что социализм возможен после капитализма. После того как капитализм целиком созреет. То есть в развитых, в самых высокоразвитых странах.
Кстати говоря, так оно и вышло, если не придираться к отдельным экстравагантностям Маркса. Пресловутая «экспроприация экспроприаторов» имеет место, но не путем грабежа и дележа, а, как сказал бы сам Маркс, «в превращенном виде» — через высокие налоги и социальную ответственность бизнеса. Ленин же провозгласил строительство социализма в стране, которая, наоборот, была капиталистически недоразвита, была «слабым звеном в мировой цепи капитализма». В ней легче было взять власть — что и произошло. Но бешеные сталинские эксперименты с раскрестьяниванием и террором не имели к социализму никакого отношения.
Кроме того, Маркс вольно или невольно поставил телегу впереди лошади — или же советские марксисты его неправильно поняли.
Учение о базисе и надстройке было воспринято как прямое руководство к действию: построим заводы, ГЭС и ТЭЦ, а политика — в широком смысле слова, включая права и свободы граждан, — тут же подтянется. Не подтянулась.
Поэтому строительство заводов и ГЭС в Советском Союзе всегда было государственным проектом, требующим неусыпного контроля и жесткого ремня, а трудящиеся разбегались, воровали и саботировали.
Российская власть веками искала свой «особый путь», который состоял в игнорировании тех принципов развития, которые еще с XVII века были надежно апробированы в развитых странах. Но
не было для российской власти жупела страшнее, чем парламент, и врага ужаснее, чем свободный собственник-предприниматель.
Но трагический парадокс был в том, что революционер Ельцин тоже испугался непослушного парламента. И теперь нам понятно, что на самом деле искала российская власть, начиная с Петра I. Она — и в лице царей и их придворных, и в лице генсеков и их «номенклатуры» — искала только и исключительно собственного комфорта, собственной безопасности, увековечения собственных привилегий. Российский народ с лихвой заплатил за властное вранье, бездарность, эгоизм, попытки обмануть исторический процесс. Всё. Советского Союза больше не будет. Будет что угодно — хоть Сингапур, хоть Бразилия — но только не Советский Союз.
Чем скорее это поймут хорошие люди, которые горюют по СССР, тем легче будет нам всем двигаться к модернизации, которую Россия ждет уже полтора века.
Денис Драгунский
