Конец игры
Загляните в The Den Theatre, где режиссер Хелена Кэйс поставила уникальное и замечательное произведение Сэмюэля Беккета «Конец игры» для The Hypocrites, и вы невольно зададитесь вопросом, что же они со своим одаренным коллективом задумали.
Весь театр был превращен во французское кабаре, в комплекте с играющим в фоновом режиме поп-шансоном, пока аудитория занимает свои места у раскрашенных в конфетные тона конторок. Узорные диорамы, красочные баннеры, усыпанные сердечными растяжки и колпаки для вечеринок украшают все видимое пространство, создавая праздничную атмосферу, которая вызывает чувство радости жизни.
Конечно, поклонники Бекетта сразу могут задать вопрос: что это еще за веселье? Да, Беккет был ирландским эмигрантом, который провел большую часть своей взрослой жизни в Париже и написал как эту пьесу, так и предшествующую ей «В ожидании Годо» на французском языке. Но «Конец игры», с его апокалиптическим (даже в мрачно комические моменты) видением с истекшего человеческого существования и зависимости от прошлого, вряд ли нуждается в таком ярком украшении.
Просто подождите. Как выяснилось, все это проверка на внимательность и отвлекающая тактика.
Изящно окрашенные розовые двери, которые занимают большую часть пространства, вскоре открылись, выявляя маленькую, хоть и сделанную в натуральную величину театральную сцену, мрачнее, захламленнее и гротескнее которой и представить себе нельзя.
Обитают в этой ветхой квартире с забитыми чуть ли не наглухо окнами, предположительно выходящими на далекое бесплодное море, два человека, говорящих с едва уловимым ирландским акцентом. Хамм (Курт Эрманн, изменчивый, высокомерный и грубоватый) - невыносимо требовательный эгоист - слепой и не в состоянии встать с инвалидной коляски (или трона?), а Клов (Брайан Шоу, который двигается как танцор-акробат, и чьи передвижения вверх и вниз по стремянке стоят особого внимания) – его вечно обиженный, но все еще покорный слуга - и, как мы узнаем, кто-то вроде «приемного сына» - сесть не может. Они существуют в состоянии всепоглощающего раздражения и паралича. И это только половина.
В двух соседних мусорных баках рядом с ними - и в состоянии распада, хотя и не менее говорливые от этого – обитают родители Хамма, Нагг (Шон Синицки, чье печальное, но оживленное лицо придает ему вид французского кутилы, который знавал лучшие дни), и Нелл (Донна Макгоф, превосходная актриса с особой склонностью к работам Беккета), остатки красоты которой подчеркивает свадебное платье. Пара пытается поцеловаться, но не может. И они не в ладах со своим сыном. Но они все еще чувствуют, и они философствуют на разные темы. И когда Нелл умирает, и Клов сообщает, что Нагг плачет, Хамм отмечает просто: «Значит, он живет».
Четыре идеально подобранных на свои роли актера, с их призрачно бледными лицами, удивительны. В каком-то смысле они все - человеческие марионетки, которыми управляют неведомые силы за пределами их контроля - в величественно образных декорациях Элизабет Брэкен, красиво подсвеченных Мэгги Фуллилав-Наджент, впечатление от которых усиливается благодаря весьма потрепанным, но элегантным костюмам Джессики Кюно Уорделл и макияжу Нейтана Рорера.
