«Радуюсь, что тебя веселят в Москве живые литературные сплетни», – пишет П.А. Плетнев – А.С. Пушкину 29 марта 1829 г. Что ж, как выясняется, не только Пушкина и не только в Москве. Согласно Словарю Ушакова, у сплетни неблаговидная репутация как о «слухе о ком-либо, чем-либо, основанного на неточных или заведомо, нарочито измышленных сведениях». Мне представляется, что в современном толковании сплетня отчасти реабилитирована, да и Плетнев, думается, писал об этом феномене в добродушно-позитивистском смысле. Вовсе не все в сплетне ложно или надуманно. Очень часто она опирается на реальность, согласно пословице «Нет дыма без огня». Сплетне скорее можно поставить в упрек моральную небезупречность: она сродни удовольствию от пресловутого копания в чужом грязном белье, как будто копание в чужом, да еще грязном белье может доставить кому-либо удовольствие (если понимать это занятие буквально)! «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – но не так, как вы – иначе...». А.С. Пушкин («Письмо к П.А. Вяземскому» ноябрь, 1825 г). Мимолетным удовольствием сплетня не ограничивается. Ее последствия много шире.
Во-первых, носитель сплетни преисполняется сознанием собственной значимости как любой доставщик запретного и неожиданного известия. Он зарабатывает очки по части информированности, и его статус повышается. Во-вторых, сплетник, благодаря своим усилиям, вторгается в репрезентативный для него круг людей, на «законных основаниях» укореняясь в нем. В-третьих, сплетня рисует предмет обсуждения чаще всего в неблаговидном свете. «Мальчик отлично учится и поступил в Колумбийский университет». Согласитесь, не тянет на сплетню. «Мальчик отлично учился, но теперь спутался с плохой компанией, употребляет наркотики и покатился по наклонной плоскости». Уже на что-то похоже... Сплетник всегда выставляет себя морально выше того, о ком говорит, имплицитно подразумевая, что те, кто его слушает, разделяют его нравственные принципы. И, наконец, в-четвертых, сплетник иногда (вспомним Яго) преследует свои, ведомые только ему цели. В этом случае сплетня смыкается с клеветой, добавляя интригу как в жизненные перипетии, так и в литературные сюжеты...
Мне трудно согласиться с тезисом уважаемого Ивана Никитича Толстого (с некоторым опозданием сообщаю, что именно встреча с ним послужила информационным поводом для настоящей статьи), будто вся литература – это сплетня. К тому же высказывание это, возможно ведет свою родословную от Мариенгофа, так что я, говоря словами Шарикова, не согласна с обоими! – («Ведь вся литература, по существу, сплетня. Толстой сплетничал про Анну Каренину, Достоевский про Настасью Филипповну, мы с вами про Веронику Витольдовну и Маяковского». Анатолий Мариенгоф. «Мой век, мои друзья и подруги»). Не согласна. Литература не сводится к сюжету, а сюжет не сводится к сплетне.
Вернусь, однако, к литературному вечеру. Что имел в виду литературовед? То, что в основе любого произведения литературы лежит сюжет, а часто этот сюжет рисует героя в неблаговидном свете. «Замужняя дама, бросающая мужа ради любовника – вот вам и сплетня-сюжет Анны Карениной», – рассуждает он. Однако, с чего это я заговорила вдруг о Толстом? А с того, что представитель известной династии Алексея Николаевича Толстого, брат Татьяны Никитичны, вослед знаменитой своей сестре вновь посетил Нью-Йорк и выступил перед почтенной седовласой аудиторией в зале Бруклинской публичной библиотеки. Выступление было на тему «Герберт Уэллс в гостях у бабушки» с подзаголовком «Искусство литературной сплетни». То ли мы соскучились по Толстым, то ли просто из любопытства почтенной публики, но все места до начала выступления были забронированы, что довольно необычно для видавшей виды, изрядно избалованной зрелищами нью-йоркской аудитории.
Иван Толстой внешне немного смахивает на «Красного графа»: румяный, полный, в очках. К выступлению он, очевидно, тщательно готовился и старался драматизировать и расцветить его по мере отпущенных Богом актерских талантов. Причем И. Толстой выставил необходимость такой подготовки не просто необходимым условием успешного выступления, но и знаком уважения к аудитории. Противоположным примером, по его мнению, служил Аркадий Галич. Как сказать. Иному выступающему, да тому же Галичу, возможно, претила тщательная отработка каждого жеста, и он полагался на импровизационное чутье, артистический инстинкт. Сошлюсь на безусловный пушкинский авторитет, выведший Импровизатора, явившегося к Чарскому и вызвавшего у того чувство непреходящей зависти. Между тем вся подготовка итальянца свелась к побледневшему лицу, лихорадочному трепету, сверкающим чудным огнем глазам и нескольким гитарным аккордам.
В рассказе Ивана Никитича фигурировали все известные персонажи: М. Горький и Г. Уэллс, А.Н. Толстой и его теща, мать Натальи Крандиевской, четвертая жена классика Людмила Ильинична, в последствии хранительница его музея-квартиры, и охочая до бриллиантов Галина Брежнева, Виктор Шкловский и Мура Будберг, любовница Горького и Уэллса, английского посла Локкарта и еще многих, здесь всуе неупоминаемых, чтобы полностью не окунуться в удушающую атмосферу сплетен, шпионка и авантюристка. У меня сложилось впечатление, что Иван Толстой собирается описывать вышепоименованный сюжет (Герберт Уэллс в гостях у бабушки – так он по сложившейся семейной традиции называет свою прабабушку) в очерке или документальной повести. Именно этим объясняется нежелание выступавшего, чтобы программа была записана для телевидения. Не буду перебегать дорогу автору. Все же то, с каким удовольствием откликается аудитория на воспоминания и разговоры о литературе, на литературные анекдоты или байки, заслуживает отдельной темы. Или подтемы. Насчет все тех же сплетен...
Итак, что первично? Яйцо или курица? Любовь к литературе или интерес к ее создателям? Литературная жизнь или то, что есть сама литература? Понятно, что посетители сегодняшних встреч со знаменитостями скорее стремятся услышать не произведения, но разного рода байки. Оно и легче, и занимательнее. Был или не был Шолохов создателем «Тихого Дона»? Правдивы ли были воспоминания Нины Берберовой? Насколько можно верить диалогам, записанным неутомимым Соломоном Волковым? Как будто под девизом «хочу все знать» один за другим пытливые читатели задавали вопросы Ивану Толстому и незамедлительно получали ответы. Выступающий явно понравился публике. Вот что писала критик Лиля Панн в Facebook: «Магнетическое выступление Ивана Толстого! Благородство речи, неподдельная живость, увлеченность драмой отношений Уэллса и России творили праздник культуры для слушателей. А благодаря изобретательной композиции рассказа, он слушался ещё и с той завороженностью, что дарит жанр талантливого детектива. Кульминация его не только неожиданна, но и глубока. Поступок автора «Человека-невидимки» и «Войны миров» - творческий ответ «марсианской», как оказалось для него, Совдепии...»
Трудно что-либо добавить к сему панегирику по части похвальбы, но все ж попытаюсь. В отличие от своей резкой сестры Татьяны, Иван Толстой производит впечатление добродушного и незлобивого человека. Он и в самом деле эрудирован и приветлив, красноречив и уважителен к аудитории. Из биографических сведений: «Родился в 1958 году в Ленинграде, закончил русское отделение филфака ЛГУ, был редактором в журнале «Звезда», преподавал в СПбГУ, Полиграфическом институте и других вузах. Автор книг «Курсив эпохи» о русской эмиграции и «Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между ЦРУ и КГБ». Иван Толстой живет в Праге, работает на радиостанции «Свобода» и, судя по его признанию, любит свою работу. Он ведущий программы «Поверх барьеров. Мифы и репутации». А тот жанр, которому Иван Никитич отдал все силы своего незаурядного дарования никоим образом, вопреки собственным его словам, не могу отнести к литературным (и – около) сплетням. В этом мое главное с ним разногласие. А в остальном – все хорошо, все хорошо!
