3 марта Ростовский суд отказал Надежде Савченко в последнем слове. Судья закрыл заседание и сообщил, что процесс продолжится 9 марта. В ответ Надежда заявила, что такие действия она воспринимает как нарушение своих прав и с 4 марта объявляет «сухую» голодовку. Фактически, украинская летчица, первый номер парламентской партии «Батькивщина», депутат ПАСЕ, в ответ на судилище, которое устроили над ней российские власти, выдвинула им ультиматум «свобода или смерть», использовав последнее оружие, которое у нее осталось – свою собственную жизнь.
Часто приходится слышать, что Надежда Савченко стала символом Украины, являя миру образец воинского духа, отваги, бескомпромиссности, мужества и героизма. Все так. Но только ли это отличает суд над Надеждой Савченко от всех других судилищ, устроенных путинским режимом над людьми порядочными, смелыми, совестливыми и, конечно же, невинными? В чем состоит «феномен Савченко» и его опасность для путинской клики?
Если всматриваться в суть, то налицо очевидная абсурдность выдвинутых Надежде обвинений. Будучи задержанной на территории Украины, она – украинский офицер - оказывается обвиняемой в российском суде. Что уже само по себе опровергает утверждение российской стороны в непричастности к кровавым событиям на Донбассе. Но в Российской Федерации арестовано немалое число других украинских граждан. Поэтому, здесь Савченко – не исключение из правил, а его громогласное подтверждение.
Вторым важным признаком процесса является отсутствие доказательств. Суду так и не удалось доказать, что Надежда причастна к смерти российских журналистов, которые незаконно находились на территории Украины. Адвокаты Савченко неоднократно отмечали, что суд отказался принимать во внимание, предоставленные ими доказательства невиновности: биллинги с ее телефона, заключения экспертов о точном времени ее пленения, сделанные на основании фигурирующих в суде видеопленок. Не были допущены свидетели защиты. Но и это для российского суда не новость. В деле украинского кинорежиссера Сенцова и его друзей Кольченко и Афанасьева тоже не было никаких доказательств вины. Одной из причин считать украинцев причастными к планированию теракта, было наличие у них медицинской аптечки с вполне обычным для таких случаев набором ваты, зеленки и бинтов. Ведь аптечка предполагает раны, а профилактические средства от ран, по решению российского суда, ничто иное, как подготовка к теракту.
Даже бредовость предъявленного обвинения, в соответствии с которым наводчик может скоординировать огонь артиллерии по движущимся людям, - и это при том, что время зарядки и залпа составляет до 25 минут, - не являются новшеством для российского дискурса. Ведь Следственному Комитету РФ пришло в голову обвинить премьер-министра Украины Арсения Яценюка в том, что он был боевиком в Чечне. Так что стрельба из тяжелых вооружений «по воробьям» для российской Фемиды – не предел.
Главным во всей этой истории является не то, как проходил суд над Надеждой Савченко, а то, как Савченко провела суд над российской политической системой. Не они судили ее. Она судила их. В том заключительном слове, которое не дали произнести Надежде, говорится: «Я не признаю ни вины, ни приговора, ни российского суда… Абсурдной является ситуация, когда те, кто похищают людей, подвергают их пыткам, потом еще и делают вид, что имеют право их судить! О каком справедливом суде здесь может идти речь?! В России нет суда и следствия! Здесь есть фарс кукольных марионеток Кремля. И я считаю абсолютно лишним тратить время своей жизни на то, чтобы принимать в нем участие!».
Воспользовавшись единственным, над чем у нее оставалась власть и право - саму себя - Савченко смогла обвинить Владимира Путина в тягчайшем преступлении и потребовать своего освобождения. Она не просто сделала намек, - то чем грешат все международные площадки, - на непосредственную ответственность Путина в том, что происходит в России, она прямо сказала, что в условиях отсутствия в Российской Федерации суда и правосудия, только он может принять решение о ее освобождении. Там, где нет исполнителей, судей, прокуроров, а есть только она и Путин, в случае ее смерти вина ложится исключительно на него.
Подняв ставки и поставив на кон свою жизнь, Надежда Савченко сорвала маски с «гибридного лицемера» и выдвинула ультиматум созданной им реальности. ПАСЕ еще в декабре 2015 года предоставили ей международный иммунитет. Голодовка и несгибаемая воля Савченко перевели конфликт из межгосударственного и дипломатического в межличностную плоскость. Надежда бросила вызов Путину и ее борьба – это личный бой с ним.
Сутью «гибридности» всегда было то, что преступление пояснялось «постфактум». Сначала захват Крыма – потом «вежливые человечки». Сначала бойня на Донбассе – потом «самооборона и военторг». Сначала крушение малазийского Боинга и только потом подделка с километровым украинским СУ-25. Путин, объясняя те события, которые уже произошли, лгал и изворачивался. А мир вынужден был апеллировать и опровергать его вранье фактами. Но в случае с Надеждой Савченко, событие – смерть узницы - еще не произошло. Но оно стало более чем реальным.
Сегодняшние попытки российского лидера увильнуть от необходимости освободить украинскую летчицу – прямое преступление. Теперь невозможно кивать на то, что «суд разберется». В случае смерти, это будет другой суд с совершенно другими обвиняемыми. Если Савченко погибнет, то судить будут путинский суд. В тот момент, когда мировые политики требуют лично от Владимира Путина немедленно отпустить Надежду Савченко, все состряпанные с целью поиздеваться над правосудием «доказательства», становятся доказательствами вины непосредственно российского президента – идейного вдохновителя всего этого кошмара.
Это вам не лондонский доклад, где «возможно Владимир Путин» назван потенциальным заказчиком смерти Александра Литвиненко. Это преднамеренное убийство парламентария ПАСЕ в прямом эфире.
«Живая или мертвая, я уже победила», - говорит Надежда Савченко. Она своей несгибаемостью разрушила мифы, которые составляли гибридную картинку Владимира Путина. Отзеркалив его в этом процессе, она проявила его подлинную суть. Ее офицерская честь против его ФСБ-шной натуры. Ее мужественность в противовес его показной «мачистости». Воля и несгибаемость Надежды, ее бескомпромиссность в принятии тяжелых решений, нежелание поддаваться шантажу и давлению, разрушили убеждение о том, что Владимира Путина нельзя «загонять в угол». Савченко именно загнала его в угол, из которого ему уже не выбраться без потерь. Она показала, что он готов идти на преступления не из выгоды или честолюбия, а исключительно как психопат, опьяненный своей безнаказанностью.
Сегодня миру предстал новый Путин. Не страдающий имперским комплексом лидер варварской страны, не диктатор, а банальный преступник, захвативший заложников, чтобы диктовать миру свои условия. Идеалами, «праведной борьбой», «скрепами» тут и не пахнет. Речь о банальной выгоде и желании самоутвердиться. Перед нами не террорист, для которого «смерть на миру красна», и не тиран, вознамерившийся установить новый миропорядок. Перед нами главарь банды, использующий кровавые расправы как способ повышения своей власти среди подельников. С таким персонажем, когда он загнан в угол, переговоры ведут только в одном случае, чтобы минимизировать потери среди случайных жертв. Когда он прерывает диалог и начинает убивать заложников, уже никто не заботится о восстановлении с ним контакта. Спецслужбы знают, что делать в случаях, когда преступник стал убивать заложников.
Надежда Савченко невероятно высокой ценой поставила мир перед фактом, что она заложница, Путин – преступник. Но еще она задала цивилизованному миру, его лидерам, украинскому руководству прямой вопрос: «Кто вы все в этой драме? Случайные зеваки, приготовившие фотокамеры и айфоны в ожидании горячих кадров? Или спецназ, призванный обеспечить безопасность мира, правосудие жертвам и неотвратимое наказание преступнику?».
«Феномен Савченко» - это верно поставленный вопрос, ответ на который может изменить всю мировую политику относительно России и ее руководства. Решится ли мир поддержать Надежду в ее борьбе? От того, какую роль на себя возьмем все мы, будет зависеть, вернется Надежда Савченко домой живой, или мертвой.
