Правда Петра Павленского vs правда Гарри Каспарова
Художнику-акционисту Петру Павленскому дали премию имени Вацлава Гавела. Дали по инициативе Гарри Каспарова. Художник-акционист Павленский сказал, что денежную часть премии отдаст «приморским партизанам», которые убивали милиционеров. И тут возникла та коллизия, которую Гарри Каспаров в своей статье, написанной по этому поводу, называет: «Разговором на разных языках».
В этой статье, опубликованной на сайте «Каспаров.ру», Гарри Кимович пишет, что Комиссия по присуждению премии позитивно отнеслась к решению Павленского передать деньги на защиту обвиняемых, поскольку это решение «не может считаться неприемлемым даже в случае категорического несогласия с их взглядами и действиями». Именно так разъяснил Петр Павленский свои намерения в письме Комиссии от 30.06.2016.
Ситуацию коренным образом изменила статья Павленского, опубликованная 4.07.2016 на сайте «Радио Свобода», в которой он безоговорочно поддержал действия «приморских партизан», то есть выразил открытую поддержку насильственным действиям. Тем самым лауреат «отверг этические принципы, обязательные для лауреата премии Гавела». Поскольку «премия Вацлава Гавела – лидера «Бархатной революции» однозначно ассоциируется с ненасильственным протестом».
Статья Гарри Каспарова, как и письмо Комиссии, в котором объявляется о том, что Петр Павленский больше не лауреат премии Гавела, выдержаны в крайне уважительных тонах по отношению к художнику. Статья Петра Павленского от 4.07., которая называется «Единомыслие», напротив, крайне резкая, автор лупит Комиссию наотмашь, со всей акционистской дури. В том смысле, что примерно 50% статьи – это просто абсурдные обвинения. Например, вот это: «Плачевно то, что если бы я решил отдать эти деньги ФСБ, то это было бы воспринято благосклонно». И дальше Павленский уже прямо обвиняет членов Комиссии в том, что они являются пособниками терроризма и диктатуры в России.
И Каспаров и другие члены Комиссии совершенно правильно поступили, что никак не отреагировали на оскорбительные обвинения в свой адрес со стороны Павленского. Поскольку его стихия не слова, а поступки, не логика, а эмоция. Как ни парадоксально, Комиссия правильно сделала, что дала премию Гавела Павленскому, и правильно сделала, что отозвала.
Потому, что в центре «коллизии Павленского» находится не только «разговор на разных языках». Там расположена фундаментальная проблема. Называется – право на восстание. Которое, как известно, есть право граждан любыми средствами, вплоть до вооруженной борьбы, защищать свои права и свободы от узурпаторов. Это право относится к естественным правам и не нуждается в подтверждении писанного, то есть позитивного права. Письменно право на восстание закреплено в преамбуле Декларации прав США в 1776 году, в статье 2 французской Декларации прав и свобод человека и гражданина 1789 года, и, что более актуально для России, во Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 году.
Признание за народом права на восстание и призыв к восстанию, это не то, что не одно и то же. Это вообще фразы из разных языков. Право на восстание играет ту же роль во внутренней политике, что и ядерное оружие в политике внешней. Это оружие сдерживания. И в этом смысле гарант мира. Право на восстание – такое же оружие сдерживания для безумцев во власти.
Призыв к восстанию в современной России – такое же безумие, как призыв к ядерной войне. Но право такое у народа должно быть. И об этом должны знать и власть и народ.
Павленский напомнил об этом праве. На том языке, на котором он вообще привык изъясняться. На языке художественной акции. Он же не писатель какой-то, не публицист. Не политик. Он мыслит и чувствует на другом языке, в этом Каспаров, несомненно, прав. Это язык художественных акций, недоступный, например, членам Комиссии по премии Гавела. Они его понимают, иначе бы не вручили премию, но сами говорить не могут. Попробуйте представить себе кого-либо из уважаемых членов этой Комиссии в роли исполнителей любой из акций Павленского. Не получается представить? У меня тоже.
Публичная поддержка Павленским «приморских партизан» - это художественная акция, а не изложение политической программы действий. Так же, как его акция на Красной площади не была призывом к гражданам России поступать так же, а поджог лубянской двери – не призыв к массовой пиромании.
Главная проблема российского протеста в том, что люди, которых не устраивает режим Путина, говорят на разных языках. Еще хуже то, что нет переводчика. Не претендуя на роль толмача, попробую хотя бы перечислить некоторые языки, на которых говорит и думает российский протест.
Язык мирной смены власти, включая персоналии и саму конструкцию режима путем выборов. Очень хороший, вполне европейский язык. Без матерных слов и грубых выражений. Одна проблема: он обрывается на вопросе о том, что будут делать носители этого языка, если их, например, просто снимут с пробега. Или тупо сфальсифицируют результат так, что пройдут единицы. На этих вопросах слова в этом языке заканчиваются и начинается мычание про суды (вероятно, Басманные!), отстаивание каждого голоса избирателя (как?) и иные междометия.
Язык мирного, ненасильственного уличного протеста. Тоже вполне нормальный, цивилизованный язык. Слова в этом языке заканчиваются при столкновении с полицейской дубинкой. В этот момент число носителей данного языка резко сокращается, а оставшиеся переходят на ненормативную лексику и язык жестов. У этого языка есть диалект. Вот какой:
Диалект мирного сопротивления «сатьяграха». Придуман несостоявшимся собеседником Путина, Махатмой Ганди. Означает несотрудничество с властью и гражданское неповиновение. Крайне популярен среди протестных масс. Которые не в курсе, что основная идея этого языка – воздействие на благоразумие и совесть противника путем отказа от насилия и собственной готовности переносить боль, страдания и лишения. В Индии этот язык оказался эффективен, в том числе и потому, что у британских колонизаторов обнаружилась совесть. В России эта иностранщина не приживется по многим причинам. Во-первых, потому, что у путинского режима нет совести и вся эта сатьяграха будет у путинистов вызывать счастливый смех. Во-вторых, для успеха сатьяграхи необходим миллиард индусов, которых завезти в Россию тайком невозможно, а открыто без большого скандала не обойтись. Ну, и в-третьих, Махатма Ганди, как верно отметил Путин, умер. А без него этот язык мертв, как латынь и может использоваться лишь локально.
Есть еще языки исправления режима путем проникновения в него, язык последнего самолета из Шереметьево, масса диалектов внутренней эмиграции, малых дел, дауншифтинга и т.д.
Таким образом, российский протест сегодня – это Вавилонская башня, строители которой не могут сдать данный объект в эксплуатацию, поскольку говорят на разных языках, что делает невозможным как проведение инженерно-геодезических изысканий, так и создание проектно-сметной документации.
Всем носителям разных языков протеста крайне необходимы две вещи. Во-первых, надо понять, что каждый из этих языков не обладает нужной полнотой. К каждому из носителей отдельных языков протеста применима фраза героя Евгения Леонова из фильма «Кин-дза-дза»: «как я могу тебя понять, если ты все время думаешь на языках, продолжения которых не знаешь?».
Каждый из языков протеста не имеет собственного продолжения. Но каждый из них имеет продолжение на другом языке. Например, язык смены власти через выборы, будучи оборван на полуслове наглым снятием с кампании или фальсификацией результатов, получает продолжение в языке уличного протеста, в отдельных акциях на языке сатьяграхи, и при этом важно, чтобы все понимали, что в том случае, если власть окажется глуха ко всем этим разным цивилизованным языкам, в этом крайнем случае, народ имеет право заговорить языком восстания.
Язык восстания – это язык русского мата. В обычном публичном общении он табуирован. Но бывают случаи, когда без него не обойтись. А пока его лучше держать на задворках памяти.
Что касается остальных языков протеста, то их носителям крайне необходимо понимать друг друга. Каждый из них все равно будет говорить на своем языке, но понимать другой диалект надо. Иначе нам эту Вавилонскую башню не построить.
