Отношение к родному языку в диаспоре у всех разное. Условно можно разделить людей на два больших «противоборствующих» лагеря: тех, кто вдали от родной языковой среды стал повышенно щепетилен и подчеркнуто грамотен, и тех, кто «английский еще не доучил, зато русский уже забыл», и совершенно принципиально по-русски говорит кое-как, ибо «мы в Америке». Ну, с этим-то и не поспоришь: мы в свободной стране, как хотим – так и объясняемся, кто не понял – переспросит, а всякие «дАла-взЯла-пОльта» вообще на суть высказывания не влияют. Хотя, конечно, представители этой многочисленной группы, обильно сдабривающие свой русско-украинский суржик переиначенными на русский манер англицизмами, не первый век служат предметом насмешек со стороны «группы номер 1». Вот совсем недавно девочка на Нью-Йоркской Олимпиаде по русскому языку читала стихотворение Маяковского «Американские русские»: «Петров Капла́ном за пуговицу пойман. Штаны заплатаны, как балканская карта. - Я вам, сэр, назначаю апойтман. Вы знаете, кажется, мой апартман?» Угадала девочка: жюри, сплошь состоящее из «сохранителей великого русского слова» – а иначе зачем бы они стали свой выходной тратить на эту Олимпиаду? – так вот, мы все, жюри то есть, дружно порадовались и поставили девочке высший балл (впрочем, вполне заслуженно: читала она замечательно).
Наши американские дети щепетильны вдвойне. Помню, как мой десятилетний сын строго сказал папе, шутливо пославшему его «застеливать» кровать: папа, говори правильно, нам нельзя так шутить, мы – диаспора! Раз пошутишь, два – привыкнешь! И ведь прав был, пожалуй... В нашей компании дети (особенно рожденные в Америке) относятся к «рунглишу» резко отрицательно. Помню, как возмутился восьмилетний сын моей подруги, когда кто-то взрослый назвал свой адрес: «квартира пять си». Он строго указал дяде, что «либо Apartment Five C, либо квартира пять Цэ, по-русски используют латинский, а не английский алфавит!» И я почему-то вспомнила своего двоюродного дедушку и его безукоризненно-книжный русский язык, словно законсервированный в том далеком 1918-м, когда его, семилетнего малыша, привезли в Нью-Йорк: в его родном Питере такой русской речи уже давно не осталось... Так может, и мы тут боремся с «англицизмами», давно уже завоевавшими место под российским солнцем? Я в данном случае не говорю об уродцах типа «коллдюрации», обнаруженной одной москвичкой в ее счете от оператора мобильной связи. Но ведь слишком яростная борьба с «панталонами, фраком, жилетом» – изрядная глупость! И попытки перевести на русский USB-port или борьба за то, чтоб никто не говорил «посмотри в сенте» вместо «посмотри в отправленных» – это, согласитесь, не то, на что надо тратить энергию.
Думаете, я сейчас скажу, что «истина, как всегда, посередине»? Нет, ничего подобного я не скажу. Потому что сама я как раз твердо и бескомпромиссно вхожу в «группу номер один» – тех, кто категорически против уродования родного языка. Я не очень понимаю, почему после переезда люди начинают «брать автобус», хотя с детства наверняка твердо знали, что «взять» можно такси или извозчика, а на автобусе просто приезжают. Почему вместо «это займет полчаса» они теперь говорят «это возьмет полчаса»? Зачем вместо «мне надо постирать» надо говорить «мне надо сделать ландри» – они что, действительно забыли слово «стирка»? Почему вместо слова «страховка» надо говорить «иншуренс»? Ладно, черт с ними с креветками, кто их впервые тут попробовал – имеет право звать их «шримпами», но с какой такой радости пюре превратилось в машпотейто, клубника – в стробери, а черника – в блубери?
Однако ж старательно избегая всех «местных» слов, вы рискуете просто остаться непонятым. Не говоря уж о том, что зачастую англицизм и короче, и точнее. «Карсит» – это, согласитесь, как-то проще произнести, чем «детское автомобильное сиденье», хотя можно сделать над собой усилие и ради высокой идеи сказать три слова вместо одного. И вместо «встретимся в ланч» можно сказать «встретимся в обеденный перерыв», на семь слогов длиннее – зато по-русски. Как сказать по-русски «съедешь на третьем экзите», не используя слова exit, я пока не придумала – но, наверное, и эта задача разрешима. Но вот «промпт» – это все-таки нечто большее, чем выпускной вечер, особенно «в сабарбии»... И да, «сабарбия» – это не совсем то же, что пригород (не говоря уж об «области» или «слободке»). И пари (ударение на первом слоге) – это не совсем вечеринка. Конечно, приглашая друзей устроить коктейль-пари на вашем бэк-ярде, вы можете старательно перевести каждое слово, однако предложение «выпить по коктейлю на заднем дворе» сразу приобретает не предусмотренную вами коннотацию: вспоминаются «Слеза комсомолки» и другие элитные напитки на основе антифриза и мозольной жидкости... А уж мидлскул – это и вовсе не «средняя школа»! Это «школа с 5 по 7 класс» (а средняя школа, как мы помним – десятилетка с первого по выпускной). Заменяя эти словечки на русские, мы теряем самое главное – смысловые оттенки. Так что придется уж блюстителям родного языка смириться с тем, что русский язык – живой, склонный «обрастать диалектами», и что немецкий или израильский диалект русского имеют не меньше прав на существование, чем вологодский или рязанский. Тем более что русских в Израиле больше, чем в Рязани или в Вологде. И не будут они «ради идеи» напрягаться и в разговоре между собой именовать машканту ипотекой, а мазган – кондиционером. А говоря с не-израильтянином – так и быть, переведут и разъяснят.
Должен ли русский немец избегать слова «автобан», а русский американец – слова «хайвей»? Помните, у Довлатова: прилетели они в Нью-Йорк, едут из аэропорта, и мама удивляется, что на улице ни домов, ни людей. Водитель отвечает: это – не улица, это хайвей. Что? – переспрашивает мама. Большак, – объясняет тот. Не шоссе (ага, французское словечко), а большак. Смешно! Но уж между собой-то мы не станем хайвей звать большаком, правда? И даже нашего родного, вполне демократичного лобстера мы не назовем буржуйским словом «омар»: омары кончились в 17-м году, вместе с консьержами и шведскими столами, так что у нас тут – дормены и ол-ю-кен-иты!
Однако же признав, что русский Нью-Йорк говорит на своем наречии, мы вполне можем строго следовать грамматике и логике родного языка! Вот я открываю наугад газетку с русской рекламой (далее – все цитаты подлинные, как говорится – «копипэйстнутые»): «Уроки математики, английского и русского языков, а также занятия танцами и музыки». Если вы уже потеряли чувство родного языка – запросто отведете своего родного ребенка на эти занятия «танцами и музыки»! Тем более что ниже там убедительно поясняется: «каталог заведений предлагает множество вариантов», в том числе даже «сады со специализированным уклоном, организации, предлагающие ортопедическую (!) помощь в обучении». Так что если вы уже сильно хромаете (видимо, головой) – вас будет обучать языкам и математике грамотный ортопед! Не проходите мимо: ведь «правильно подобранное дошкольное обучение отыгрывает (!) весомую роль в развитии ребенка», а «информация, предоставленная (!) на странице, может значительно помочь»...
Справедливости ради стоит заметить, что безграмотность давно уже пошла в наступление не только в диаспоре. «В метрополии» (то есть в России) всё еще печальнее: высокий чиновник категорически заявляет, что «данное дело не имеет политического окраса», а некая «философ и писательница», сравнивая русскую аудиторию с зарубежной, делает нелестный для иностранцев вывод: «в других странах, особенно европейских, как правило, 45 минут - это предел, когда их мозг может быть напряжен и пустотен»... Я, пожалуй, воздержусь от комментария относительно наполненности мозга этой уважаемой литераторши.
Поймите меня правильно: я никого ни к чему не призываю и ни за что не агитирую! Русский язык выдержит, выстоит, он переживет и нынешнее российское телевидение, и Мединского, и даже эмигрантскую рекламу в эмигрантских же газетах. Но лично я остаюсь по ту сторону фронта, где знаменитое чеховское «проезжая мимо сей станции, у меня слетела шляпа» еще вызывает смех, а не только сочувствие к потерявшему головной убор. Кто хочет – присоединяйтесь: в «нашем окопе» еще много свободного места! Это в противоположном – переполнение...
