Посвящаю светлой памяти родителей Фридгут Софьи Самойловны и Трабского Абрама Абрамовича

Когда моя дорогая, семидесятилетняя мама накануне кончины лежала в больнице с инфарктом, я, офицер, по телеграмме отца прилетел из Закавказья в Полтаву и, ухаживая за ней, ее попросил: «Мамочка, расскажи о своих родителях, кто они, кем были? Ведь я ничего о них не знаю». Она, подумав, прошептала: «Мой папа Самуил был учителем еврейской религиозной школы (меламедом). Преподавал Тору. И больше ничего…».

Моя мама, Софья Самойловна Фридгут, родилась 14 мая 1901 года в маленьком местечке Шидлов Россиенского уезда, Ковенской губернии, входившей в состав Российской империи. В Еврейской энциклопедии Брокгауза и Эфрона написано, что по Российской переписи населения 1897 года в Шидлове жили 1215 человек, из них 506 евреев. Это местечко, основанное в конце 16 века, располагалось в самом центре Литвы на реке Дубисса. Единственным еврейским культурным центром там была молитвенная школа. Но мама о своих родителях и детстве мне, единственному сыну, никогда ничего не рассказывала, а я, скорее всего, по своему недомыслию, никогда об этом не спрашивал.

В начале 1920 года моя будущая мама, Софья, с двумя родными сестрами, Любой и Фридой, покинула родное местечко и вместе с тысячами литовских евреев («литваков») уехала на Украину. Обосновались в Полтаве, где тогда проживали более 18 тысяч евреев, говорящих на идиш (20% городского населения). Большинство из них приехали из разных мест Украины, Белоруссии и Бессарабии. В здании на Новопроложенной улице, где находилась еврейская школа «Талмуд–Тора», для беженцев был оборудован приют, а позже общежитие. Там сестры прожили несколько месяцев.

После общежития сестры нашли комнату в частном доме на центральной улице Александровской (позже Октябрьской). Три сестры были примерно одного среднего роста, но, как остались в моей памяти, заметно отличались друг от друга, и внешне, и характерами. Люба (старшая) больше походила на очень нежную, добрую и впечатлительную блондинку: её голубые глаза, бархатная кожа лица и рук напоминали места, связанные с местом рождения – янтарную Прибалтику. Фрида - полная противоположность Любе - неизменно строгая, со смуглым, чуть скуластым лицом и карими глазами. Мама - самая младшая, черноволосая, с открытым, добрым взглядом, правильными чертами красивого лица, из сестёр самая рассудительная и решительная.

Осмотревшись, сестры в городе застали довольно активную жизнь еврейской общины. Евреи, в основном, занимались торговлей, но были и ремесленники, и владельцы мелких цехов. Несмотря на разруху, начали открываться промышленные предприятия, куда набиралась приехавшая молодежь. У сестер, которые с детства говорили только на идиш, не осталось денег на пропитание и на оплату жилья. А чтобы поступить на работу, с трудом пришлось изучать русский язык. Мама поступила на чулочно-трикотажную фабрику и, пройдя обучение, стала ткачихой. Тетя Люба устроилась лаборантом на одну из первых в стране фабрик медицинских термометров. А тетя Фрида, скоропалительно выйдя замуж за приехавшего из Белоруссии высокого парня Абрама Калинковича, перешла к нему жить. Через девять месяцев в их семье родился мальчик. В честь отца матери его назвали Самуилом (Мулей).

Вскоре ткачихи выбрали Софию в цехком. И вот тогда она, скромная девушка из бедного еврейского местечка, почувствовала, что Советская власть не обманула её мечты - отменила черту оседлости и дала евреям равные со всеми права… Ощутив себя уважаемым членом фабричного коллектива, София увлеклась общественной работой. Но быстро поняла, что для работы с людьми, образования у неё маловато. Поступила в школу «ликбеза». Бунд, как и все другие еврейские социалистические и буржуазные партии, был объявлен вне закона. Учителя «ликбеза» твердили: для рабочих-евреев открылся один светлый путь - в коммунистическую партию. Из библиотеки мама брала домой читать книги на идиш классиков еврейской литературы Менделе Мойхем -Сфорима, Шолом-Алейхема, а также русские книги Пушкина, Некрасова, Короленко.

«Смерть Ленина в январе 1924 года, - вспоминала мама,- меня буквально потрясла. В ответ на уход из жизни Ильича партия объявила прием лучших рабочих «от станка». Через несколько месяцев секретарь партячейки предложил мне вступить в партию. Я отказалась, так как слабо знала русский язык и считала недостаточно подготовленной, чтобы быть коммунистом. Но секретарь партячейки сказал: «Вы, Софья Фридгут, примерная работница и активная общественница, к тому же знаете идиш. Короче, завтра мы собираем общее собрание фабрики. Вы обязаны явиться, а мы обсудим вашу кандидатуру и примем решение».

На собрании все проголосовали «за». Позже секретарь вызвал меня на партийное бюро, поздравил с вступлением в члены РКП(б) и вручил подарок -домашнюю библиотечку с книгами: «История партии» Зиновьева, «Ленин и РКП (б)» Каменева и «О ленинизме» Ярославского. Так в 1925 году я вступила в партию, а после работы стала заниматься в школе для «новоиспеченных» партийцев. Там нас учили приезжие преподаватели из партийных школ Москвы и Киева».

20-е и начало 30-х годов на Украине было временем расцвета так называемой «социалистической еврейской культуры». Для подготовки партийных и советских работников по решению Евсекции ВКП(б) в Москве открылась Центральная еврейская партийная школа, а в Киеве - Еврейский университет и Еврейская партийная школа. Вместо запрещенных хедеров и иешив в республике на языке идиш дети учились в 831 школе (только в Киеве - в тридцати трех), работали научные институты и техникумы, театры и еврейские народные дома, издавались газеты и журналы. Небольшие города, районы и сёла, где преобладало еврейское население, получили статус еврейских национальных. Ими руководили еврейские местечковые, поселковые и сельские советы. А делопроизводство в этих Советах и судах начало осуществляться на идиш. В ряде городов Украины были созданы еврейские «милицейские районы» и «подрайоны», где даже милиционеры говорили на идиш. Для работы во всех этих учреждениях нужны были подготовленные, преданные Советской власти кадры. И Софию как молодую коммунистку и передовую рабочую в 1929 году партком направил на учебу в Киевскую Еврейскую партийную школу.

Как мама вспоминала, туда с разных городов и предприятий Украины приехали такие же, как она, «новоиспеченные» коммунисты. Их разместили в общежитии, в комнатах по пять-шесть человек, а в аудиториях усадили за парты. Студенты на идиш изучали работы классиков марксизма-ленинизма, историю партии, постановления ЦК, а также «партийные тонкости» воспитательной работы с еврейским населением. Также изучали русский и украинский языки. Еврейскую историю вообще не изучали, а только рассказывали, как при царе евреи-рабочие и ремесленники участвовали в классовой борьбе за свои права.

Окончив ЕПШ, маму «распределили», как ей сказали, «на самый ответственный участок партийной работы» - в сельские районы Полтавской области, где продолжалась «коллективизация». В её агитбригаду входили два агитатора, а для охраны - участковый милиционер. На телеге они разъезжали по бедным еврейским местечкам. Агитаторы заходили в еврейские халупы и на идиш убеждали крестьян, которые после революции по ленинскому декрету получили наделы своей земли, вступить в колхоз. Маме, казалось, что они с её помощницами убеждали словом так, как их учили в партийной школе. Но многие не соглашались с ними: «Зачем нам ваш колхоз? - спрашивали селяне. - До вас комиссары с чекистами забрали у нас все зерно, даже то, что осталось на семена, угнали скот. Дома детям нечего есть, а вы говорите: «Вступайте в колхоз…». Мама с этими бедолагами соглашалась: «Что они могли внести в колхоз, если у них ничего не осталось, - думала она. - Ведь Ленин учил, что коллективные хозяйства - дело добровольное. Кто желает - пусть вступает в колхоз, а кто нет, пусть сам ведет свое хозяйство».

Но милиционеру не понравились такие «интеллигентные» беседы руководителя агитбригады, и он начал «сигнализировать» наверх о мамином «либерализме», а к «отказникам» требовал принятия более строгих мер. Мама была в отчаянии, так как после таких «сигналов» в села снова зачастили чекисты. «Отказников» объявляли «кулаками», «националистами» и в 24 часа отправляли в Казахстан и Сибирь. Когда же мама сообщила в Полтавский губком партии о противозаконных действиях сотрудников ЧК, телеграммой ей сообщили: «Работа вашей агитбригады не обеспечила выполнение госплана хлебозаготовок и препятствует сталинской политике раскулачивания». Агитбригаду расформировали, а маму срочно вызвали в Полтаву, где объявили «строгий выговор с занесением в личную учетную карточку». По тому времени это было очень мягкое наказание: после убийства Кирова в стране свирепствовал жесточайший сталинский террор. «За срыв плана хлебозаготовок» многих партийных активистов арестовали, даже расстреляли. (Тогда никто не предполагал, что через несколько месяцев на Украине начнётся «Голодомор», который унесет миллионы человеческих жизней и нанесет тяжелейший ущерб экономике республики).

В то время в Полтаве отношение к евреям резко ухудшилось. Сначала у городской общины было отобрано здание главной синагоги, которую превратили в еврейский клуб, а через пару лет закрыли все синагоги и молельные дома. Закрылись и лавки «частников», а все сапожные, часовые и портняжные мастерские были слиты в артели. На заводах и фабриках многих евреев-инженеров обвинили во вредительстве. Опустели полки продовольственных кооперативов. На базаре сильно выросли цены на хлеб. Когда ввели продуктовые карточки, у магазинов стали выстраиваться очереди. На улицах появились трупы опухших от голода людей.

«Провинившуюся» маму, которая, как она вспоминала, «успела понюхать марксизма», вызвали в горком партии. Там инструктор горкома Шерман, высокая, худющая и строгая еврейка в кожаной куртке, маме сказала: «Партийного «строгача» ты получила, благодаря своей партийной незрелости и… душевной доброте».

-Почему вы «тыкаете», -  возмутилась мама.

-Оставьте при себе интеллигентские «штучки», - резко оборвала ее Шерман. - Ты – коммунистка. Из-за начавшегося голода в Полтаве появились тысячи детей-сирот, беспризорников. Они нуждаются в государственной и общественной защите. Раньше наше отделение «Лиги спасения детей», созданное писателем Короленко, получало для голодных детей от Американской организации «АРА» продпайки, лекарства и одежду. Но в последние время они из-за океана поступают все меньше. В Москве по инициативе Надежды Константиновны Крупской организовано Всесоюзное общество «Друг детей» («ОДД»). Горком принял решение создать в Полтаве отделение этого общества, и ты, Фридгут, назначаешься его председателем. 

Продолжение следует…