Завершение - всегда дело непростое. Не в смысле печали после ухода из жизни людей или переживаний после внезапных расставаний, но, скорее, в смысле, что с завершениями трудно справиться. Вот почему так много симфоний будто заканчиваются пять раз, прежде чем наконец-то завершиться окончательно. Именно поэтому у множества фильмов прекрасные первые и вторые акты, но в последней трети все идет наперекосяк. Пытаясь довести до конца кризис коронавируса, мы должны сначала спросить: когда он закончится?
Не будет никаких празднований в стиле Дня Победы, чтобы отметить окончание нашей пандемической изоляции, никаких долгих поцелуев на Таймс-сквер, никаких парадов или подвигов, демонстрирующих силу воли. Это потому, что для большей части страны эта конкретная война уже закончилась, а для остальной она, возможно, никогда не закончится. Возможно, мы сможем сказать, что она закончилась, когда перестанем принимать ежедневные меры по борьбе с Ковид. Никаких масок, никакой социальной дистанции, никаких неловких ударов локтями вместо рукопожатий. Но когда это произойдет, и произойдет ли вообще?
Безумным и пугающим в поведении наших избранных должностных лиц во время недавнего обращения президента Байдена к Конгрессу было затуманивание правил игры. Все эти люди прошли вакцинацию, в огромном зале их было минимальное количество, они соблюдали социальную дистанцию - и все же их лица по-прежнему скрывали маски. Это было именно затуманивание, а не изменение правил, потому что не было каких-либо установленных или измененных правил. Конец коронавирусного кризиса, очевидно, подобен порнографии, и как однажды выразился судья Поттер Стюарт: мы узнаем о нем, когда увидим.
Теперь «Нью-Йорк Таймс» говорит нам, что мы никогда не достигнем коллективного иммунитета, что этот вирус и, вероятно, ограничения, которые он вызывает, останутся с нами навсегда. Она говорит нам, что вакцинации «может быть» достаточно, чтобы вернуть нас к нормальной жизни. Может быть? А может быть, и нет? Почему, когда речь шла о введении ограничений для американцев, наука давала ясные и четкие ориентиры, а теперь, когда американцы хотят вернуть свои свободы, в науке появились нюансы, и никто не знает, когда это закончится? Доктор Фаучи тоже подпускает тумана и, прибегая к спортивной терминологии, говорит, что мы находимся в нижней части шестого иннинга кризиса. Хорошо, обычно в игре 9 иннингов (если не будет дополнительного времени), но как мы определяем, когда заканчивается иннинг?
На протяжении всего этого кризиса мы слишком большое внимание уделяли медицинским проблемам и проблемам общественного здравоохранения, не справляясь при этом с резкими политическими и социальными потрясениями. Например, сейчас у нас есть прецедент, когда власти штата могут запретить посещение церкви, если существует кризис общественного здоровья. У нас также есть штаты, объявляющие расизм кризисом общественного здоровья. Если церковь будет признана расистской, можно ли ее будет закрыть в интересах защиты здоровья населения? По крайней мере, до тех пор, пока кризис общественного здоровья не будет преодолен? Мы можем ответить на эти вопросы?
Оказывается, вопрос о том, когда все закончится, выходит далеко за рамки отказа от привычек индивидуальной защиты. Когда все закончится, губернаторы больше не будут править, опираясь на диктаторские чрезвычайные полномочия. Когда все закончится, старый добрый американский конституционный порядок будет восстановлен. Но опять же, когда именно это произойдет? Когда мы будем жить в стране, не страдающей от кризиса общественного здоровья?
С самого начала локдаунов многие говорили о необходимости - и даже неизбежности - новой нормальной жизни, когда все закончится. Если не принимать во внимание тот факт, что многие американцы были большими поклонниками прежней нормальной жизни и хотели бы ее вернуть, то с чего мы вообще ведем переговоры на этот счет? У кого есть место за столом переговоров? Неужели все будет решаться президентом и Конгрессом, которые исполняют макабрический танец дистанцирования и масочного режима именно в тех ситуациях, в которых, как они заверяли нас, в этом не будет необходимости?
Возможно, крупные цифровые компании и средства массовой информации помогут определить, когда все закончится и какой будет новая нормальная ситуация. С какими кризисными практиками они не захотят расставаться? Деплатформирование и отстранение инакомыслящих? Одно кажется очевидным: чем дольше откладывается завершение кризиса, тем больше элементов ограничения останется. Невозможно оценить содеянное, пока мы не оглянемся назад, а тем временем будут формироваться зерна постоянной потери свободы.
Мы должны опасаться того, что спустя годы мы оглянемся на утраченные свободы и скажем себе: «Да, я полагаю, это должно было случиться». Лучший способ избежать этого - потребовать официального и полного завершения кризиса. Тех, кто раздумывает над таким вопросом, который оставляет открытой полосу вечного смягчения, необходимо загнать в угол цифр и данных. Их нужно заставить дать нам реальные ориентиры.
В пьесе Жан-Поля Сартра «За закрытыми дверями» четыре персонажа занимают маленькую комнату в аду (и автор говорит, что «ад – это другие люди»). Финальная реплика - немного грустная шутка. Когда они понимают, что все они навеки заперты вместе, один из них произносит: «Ну что ж, давайте продолжим». В мире пьесы завершения нет, но в реальном мире оно есть: в зале зажигается свет, зрители собирают свои вещи и уходят.
Вообще можно сказать, что лучше быть зрителем Сартра, чем его персонажем. В этом смысле мы оказались перед выбором. Должны ли мы оставаться в экзистенциальном кризисе или выйти из театра и заняться своей жизнью? Мы должны позволить ему завершиться. По-другому говоря, давайте уйдем? Да, давайте уйдем.