На прошлой неделе в крупнейшей американской газете «Вашингтон Пост» появилась статья под заголовком «Путин надеется разжечь в США протесты в евразийском стиле». Как отмечает ее автор Джексон Дил, «Путина преследует навязчивая идея «цветных революций», которые, как он уверен, не являются ни спонтанными, ни организованными изнутри. Он убежден, что эти восстания организовываются США, а в случае с массовыми протестами в Москве четыре года назад — самой Хиллари Клинтон».
«Именно в таком контексте стоит рассматривать попытки России вмешаться в ход президентских выборов в США в 2016 году. Путин пытается накормить американскую элиту тем, что он считает ее собственным лекарством. Он пытается разжечь — с помощью Дональда Трампа, понимает тот это или нет — цветную революцию в США», – считает Дил.
Действительно, кандидат от республиканцев с точностью старательного школьника раз за разом воспроизводит тезисы Russia Today: «Путин всех переиграл, и Америке необходимы хорошие отношения с ним», «в Сирии Россия борется с терроризмом», «Путин не причастен к хакерским атакам против США», «состояние Америки катастрофическое, и демократии в ней на самом деле нет», «в Украине царит хаос, который создал Обама», и, в завершении всего, «выборы в Америке будут сфальсифицированы». Наибольшую же тревогу вызывает его отказ признать результаты выборов, озвученный еще за три недели до их проведения. Фактически, Трамп анонсировал серьезную возможность противостояния с властью, включая уличные беспорядки, которую некоторые американские комментаторы уже окрестили «революцией».
В самом деле, подобное развитие событий напоминает даже не столько реальные митинги «За честные выборы», которые имели место в России в 2011-12 годах, сколько то, как их воспринимала российская власть и лично Путин. Создается впечатление, что Дональд Трамп следует не столько сценарию «цветных революций», сколько воплощает в своих заявлениях «разоблачительные» фильмы НТВ вроде «Анатомии протеста», притом воплощает довольно неумело.
Во-первых, перед началом протестов в декабре 2011 года никто не анонсировал их заранее. Это были первые за все время правления Владимира Путина столь масштабные протестные выступления, во многом ставшие неожиданностью для их участников. Люди не готовились отрицать выборы до их начала, и среагировали непосредственно на фальсификации, что говорит как раз в пользу спонтанности протестов, а не их срежессированности. Это уже потом, после первого опыта массовых подтасовок результатов оппозиция начала готовиться, направлять на участки своих наблюдателей, требовать прозрачности голосования и т.д. – но лишь потому, что перед этим столкнулась с вопиющими прецедентами нарушений. Заявление же Трампа выглядит именно как заранее спланированная акция по организации беспорядков и подрыву легитимности власти – независимо от ее реальных действий. «7 Дней» уже отмечал, что, по некоторым данным, в период с 2000 по 2014 год был зафиксирован лишь 31 случай мошенничества на выборах – из миллиарда поданных голосов.
Мне довелось присутствовать практически на всех митингах по поводу честных выборов в моем родном Екатеринбурге, и побывать связанном с ними оппозиционном лагере «Оккупай Абай» в Москве, и я могу подтвердить, что они стали результатом вполне реального недовольства. При этом далеко не все участники протестных выступлений того времени были именно революционерами, желавшими смены власти. Часть протестующих хотели всего лишь пересмотра результатов выборов (напомним, это были выборы в Госдуму, и они не затрагивали пост президента как таковой). При этом они были готовы даже к победе «Единой России», но в ином процентном соотношении, то есть людям просто не нравился факт того, что с их мнением никто не считался, и власть позволяла себе лгать им в лицо.
Часть, в основном молодежь, воспользовалась протестной волной, чтобы реализовать какие-то свои креативные идеи, предложить возможные реформы власти и местного самоуправления, усовершенствовать механизмы обратной связи и создать дополнительные возможности населения контролировать государственные органы. Это были вполне конструктивные идеи по реформированию системы, а вовсе не по свержению власти, и большинство из них как раз высказывалось на «Оккупае». Еще одной группой обитателей лагеря стали люди, столкнувшиеся с той или иной формой беспредела и произвола властей, и надеявшиеся, что теперь правительство обязательно их услышит. Конечно, были и настроенные более радикально, заявлявшие, что «мы не уйдем, пока они не уйдут», но дальше лозунгов их активность не продвинулась.
Что касается многократно эксплуатируемого властью «привнесенного» элемента, он в тех протестах был крайне незначителен. Как уже говорилось, митинги возникли спонтанно, однако вполне логично, что американские власти хотя бы ради сохранения собственного имиджа должны были как-то поддержать столь массовое стремление граждан авторитарного государства к свободе. К слову, поддержка эта была сделана крайне неумело, и выражалась в основном в том, что несколько человек, вовремя оседлавших протестную волну, либо те, кто участвовал в акциях и имел при этом медийную известность, в разгар протестов прошествовали в американское посольство под прицелом камер НТВ. Таким «подарком» кремлевские власти просто не могли не воспользоваться, и потому вполне ожидаемо, что первым и самым надежным способом подавления протеста стала его дискредитация через придание ему статуса заранее спланированной, «организованной ЦРУ», искусственной попытки «цветной революции».
Еще одним средством, которым ФСБ и кремлевские пропагандисты навсегда «привязали» протесты к США, стало участие в них представителей правозащитных и иных организаций, получающих американские гранты. Все эти люди действительно получали иностранные деньги, но, разумеется, не за организацию уличных протестов, а на совершенно иные цели (правозащитные, благотворительные, экологические и т.д.). В обычное время они в основном занимались тем, что развешивали на домах таблички с именами репрессированных в годы Большого террора или занимались помощью детям с синдромом Дауна. Однако, опять же, вполне логично, что те, кто имел давние связи с западными фондами и НКО, имели вполне прозападные взгляды, и для них участие в таких митингах было абсолютно органично.
В результате протестная активность стала настоящим праздником для российских спецслужб, получивших наконец-то возможность доказать свою значимость. На экраны телевизоров хлынул поток годами собираемого ими «компромата»: видеозаписи чужих приватных разговоров, фотокопии финансовых отчетов и данные о зарубежных стажировках. По сути, именно тогда окончательно сформировались и закрепились стандарты современных пропагандистских передач, стилизованных под «расследования» – с той только разницей, что в самых первых их образцах было чуть меньше клеветы и подделок. Главной клеветой того времени стало глобальное преувеличение роли иностранного вмешательства во внутренние российские процессы. То самое преувеличение, которое роковым образом определило вектор всей дальнейшей российской политики.
Вторым методом борьбы властей с протестным движением стал его раскол, притом не только раскол в рядах оппозиционных лидеров, но и целенаправленное откалывание от оппозиции отдельных слоев населения. Ярким примером этого стало дело «Pussy Riot», призванное отколоть от протестного движения всех верующих, даже придерживающихся проевропейских взглядов. Раскол умело вносился между либералами и националистами, между правыми и левыми, между представителями рабочих и интеллигенции, что привело к серьезному уменьшению числа протестующих.
Однако самым серьезным и страшным преступлением власти того периода стало открытое стравливание между собой разных групп населения: Болотной и Поклонной, «революционеров» и «контрреволюционеров». Испугавшись народных волнений, российские власти трусливо спрятались за спину источающего пену Кургиняна, призывавшего «уничтожить либеральную сволочь». Фактически, чтобы остаться у власти, Путин уже тогда поставил страну на грань гражданской войны, натравив одну ее часть на другую. Если добавить к этому ошибки лидеров протеста и последовавшие 6 мая репрессии участников, понятно, что вскоре протестная активность и вовсе сошла на нет.
В результате Путин победил собственный народ, но эта победа далась ему ценой двух необратимых вещей: он добился резкой поляризации общества и при этом окончательно поверил в то, что за всем недовольством стояли Соединенные Штаты. Спрос начал порождать предложение, последующие «разоблачительные» передачи становились все более лживыми, а власть начала все больше верить в собственную пропаганду.
Именно эти созданные на Лубянке мифы Путин и пытается сейчас экспортировать в США. Конечно, история повторяется, как фарс, однако следует признать, что в деле стравливания между собой разных частей общества, в распространении хаоса и организации провокаций Кремль неплохо преуспел. Остается лишь надеяться, что американское общество окажется более устойчивым, и у политиков хватит мудрости вырабатывать более центристскую линию, не подливая масла в огонь и без того предельно разобщенного общества.
