В потоке разнообразных новостей — страшных, смешных, зловещих, нелепых, трагических — почему-то блеснула игривой искоркой совсем, казалось бы, маргинальная новость о том, как один северокавказский руководитель, встретив на улице какого-то, тоже северокавказского, мальчика в вязаной шапочке, взял да и оттяпал острым ножом на глазах у так называемого народа с этой шапочки веселый пушистый помпончик. Почему? А потому что руководителю показалось, что в этом помпончике есть что-то девчачье. Публика добродушно рассмеялась, а начальник назидательно сказал что-то вроде того, что «вот теперь видно, что ты мальчик, а не девочка, а то не поймешь».
Вроде бы чушь. Но «помпончик»…
Тут уж совсем не обязательно быть каким-нибудь особенным Фрейдом, чтобы немедленно не актуализировались сами собой плавающие на поверхности сознания азы кухонного психоанализа.
Вдумаемся: с помпоном мальчик похож на девочку, а без помпона он уже похож на мальчика. Но почему, почему?!
Усекновение помпона как очевидный акт символической кастрации вроде бы сигналит о чем-то прямо противоположном. Но ведь нет. Переворачивание с ног на голову худо-бедно сложившихся веками эстетических и нравственных представлений, а также — как в данном случае — устойчивых символов и метафор уже довольно давно стало своеобразной нормой. Но не до такой же степени!
Ерунда, казалось бы, полная. Но в ней, как писали когда-то старые литераторы, «как в капле воды…» Но она почему-то полыхнула искрящимся веером самых разнообразных ассоциаций, в том числе и исторического, в том числе и биографического характера.
Прежде всего, конечно, ты вспоминаешь, что дело происходит все-таки в двадцать первом, казалось бы, веке в государстве, из последних сил претендующем на роль если не флагмана современного мира, то по крайней мере достойного хоть какого-нибудь внимания партнера этого мира.
Ну, короткие или длинные рукава в Иране или Саудовской Аравии — это вроде как понятно. Они там вроде бы и не очень скрывают своей приверженности средневековому праву. Но даже и там все слышнее раздаются голоса протеста.
Нет, что вы! Не надо так уж преувеличивать! Какой Иран! Какое средневековье! В средневековье могли бы попросту сжечь. В нынешнем Иране могли бы забить камнями. А тут — мило, благодушно, чик-чик, хи-хи, ха-ха. Все рады, всем смешно. Начальство отечески заботится о детях и об их внешнем облике. Плохо ли?
«Ты что же, сынок, так ходишь-то? Нехорошо, нехорошо. Мамка, что ли, за тобой не смотрит? Ну-ка, поди-ка сюда, я сейчас тебе тут кое-чего отрежу, кое-чего подверну, тут застегну, там расстегну, и будешь ходить как нормальный мальчик, а не как черт знает что». Эти мучительные голоса из далекого детства звучат в моих ушах до сих пор — во всей своей изначальной прелести, со всеми своими первозданными омерзительно-заботливыми интонациями.
Из детства ты постепенно перетекал в юность, а голоса слышались все те же. А забота о тебе и твоем моральном и внешнем облике становилась все яростнее и все агрессивнее.
Узкие брюки («Ты без мыла-то можешь в них влезть? Хи-хи!»). Широкие брюки («Тротуар, что ли, подметаешь? Молодец! Помогаешь дворнику. Ха-ха-ха!»). Длинные волосы («Не поймешь, парень ты или девка. Хе-хе-хе!»). Борода («В попы, что ли, готовишься? Гы-гы-гы!»). Короткая юбка («Ты бы еще повыше задрала! А то не все еще видно. Распустились совсем! При Сталине бы…»).
Но люди как умели отстаивали свое право на приватность, как умели преодолевали кислый морок приютской униформированности. Кто-то — посредством увлечения авангардным искусством, кто-то — чтением «не тех» книг или слушанием «не той» музыки. Кто-то — «вызывающим» внешним обликом.
Какие уж тут помпоны, если я еще застал те времена, когда молодого человека какие-нибудь комсомольцы-добровольцы могли запросто затащить в милицейский участок и там распороть ему слишком узкие штаны или насильно подстричь его «под советского человека» под одобрительный гогот юных говнюков с красными повязками на рукавах. Подумаешь, помпон! Нельзя даже и сравнивать. Все-таки, согласимся, нравы изменились. Стали как-то мягче, как-то гуманнее. Терпимее как-то.
Свой, мягко говоря, экстравагантный — по крайней мере с точки зрения любого нормального человека — поступок большой северокавказский руководитель прокомментировал так: «В некоторых вопросах я придерживаюсь консервативных взглядов».
Понятно, да? Он придерживается консервативных взглядов. В некоторых вопросах. То есть именно он придерживается «взглядов», а не подвергнутый отеческой заботе мальчик. И не родители мальчика придерживаются взглядов «в некоторых вопросах». Он, он придерживается. Именно и конкретно он. А вот без помпонов на шапочках должны ходить другие. Все понятно? Или надо все это медленно повторить, причем дважды? Не надо? Спасибо.
Помпон, конечно, сущий вздор на фоне всего прочего. Какой уж там помпон, если вот даже и министр отечественной культуры, который тоже не скрывает того, что «в некоторых вопросах» он придерживается «консервативных взглядов», ничуть не стесняется говорить вслух, какое искусство надо поддерживать, а какое по-хорошему лучше бы и вовсе запретить, но уж ладно, пусть пока оно будет, только не за государственные деньги. Он ведь и впрямь уверен, что государственные деньги — это именно его деньги и он вправе их использовать в соответствии со своими «взглядами», хоть консервативными, хоть какими-нибудь еще. Какой уж там помпон на какой-то там шапочке, когда тут целая культурная политика, ассигнования, институты, кинофестивали, «Тангейзеры» и мало ли что еще? Сравнили тоже! Какой тут еще помпон?
А такой тут еще помпон, что этот дурацкий сюжет служит самой наглядной в своей бесстыдно оголенной простоте метафорой полного пренебрежения одним из главных принципов, одной из главных общественных конвенций цивилизованного мира. Речь идет о несокрушимой дистанции между одним человеком и другим, между государством и отдельным гражданином, между обществом и частным человеком, между общественным и приватным.
Знакомый англичанин, довольно критически, как это и положено интеллектуалу, относящийся к некоторым сторонам британской действительности, рассказал мне в качестве образца некоторого типично английского идиотизма такую историю.
Некий джентльмен стоял в коридоре некого учреждения и беседовал с неким другим джентльменом. Они до этого не были знакомы. Они виделись в первый раз. О чем они беседовали и что их соединило в этом коридоре, в данном случае совершенно не важно. Важно то, что в какой-то момент в процессе разговора один джентльмен, заметив, что у другого джентльмена как-то неловко перекрутился галстук, рефлекторным жестом поправил его на нем. Заметим: не отрезал, не оторвал, не дернул за него, а именно поправил.
И что тут началось! Джентльмен — тот, у которого галстук, на того джентльмена, который на нем этот галстук поправил, подал в суд, обвинив его в нарушении своего священного privacy.
И началось бесконечно долгое судебное разбирательство, подробно освещавшееся в газетах и ставшее темой широкой, захватывающей, хотя и необычайно изнурительной общественной дискуссии.
Чем там кончилось дело, я не помню, да это и неважно.
Идиотская, в общем, история. История с помпоном — тоже идиотская. Но какие же это разные идиотские истории!
Разные хотя бы потому, что история с галстуком откровенно смешная, а история с помпоном — совсем нет. Разные они еще и потому, что в истории с галстуком речь идет о доведении до абсурда сложившейся общественной нормы. А в истории с помпоном речь идет о самой норме — уж такой, какая она есть. О норме, которая не может и не должна быть не только принята, но и воспринята нормальными людьми в нормальном обществе.
И ведь что еще интересно! Во все времена на разрозненных страничках отечественной истории тут и там мельтешат какие-то бесконечные «мальчики». То «мальчики кровавые в глазах». То придуманный режиссером Эйзенштейном мальчик, резво взбирающийся на ворота Зимнего дворца в один из октябрьских дней 1917 года. То расчудесный отрок Павлик Морозов, всем ребятам пример, прообраз и духовный предок всех юных стукачей всех последующих поколений нашего необъятного отечества. То мальчик, нежно поцелованный в животик самим президентом. То фейковый мальчик, специально по заказу российского телевещания заботливо распятый инфернальными укрокарателями. Теперь вот кавказский мальчик, лишенный помпона на шапочке вследствие чьих-то вполне посторонних «консервативных взглядов в некоторых вопросах». Кто там еще?
Лев Рубинштейн
