Историк

С пятого класса вместо одной учительницы, которая обучала нас всем предметам, теперь каждый предмет вёл учитель-«предметник». Классным руководителем к нам пришел Григорий Сергеевич Подворчан - коренастый, с крупными чертами лица мужчина в офицерском кителе со следами погон и со штабной кожаной сумкой в руках.

- Я буду преподавать историю, - сказал он, - а как классный руководитель отвечать за ваше воспитание и поведение. Постараюсь быть справедливым. Так что за строгость не взыщите.

Вскоре мы узнали, что с нами учится сын Григория Сергеевича, худенький, смуглый и тихий Игорь Мороз. Он похож на отца, но фамилию носит матери. Игорь все годы учёбы заслуженно был твердым отличником. Но классный руководитель к своему сыну относился так же беспристрастно, как и ко всем нам.

Григорий Сергеевич великолепно знал историю и на уроках так увлекательно рассказывал об исторических событиях древней Греции, Рима, завоеваниях Александра Македонского, что мы слушали его разинув рот. Свои уроки он иллюстрировал копиями картин великих мастеров живописи, географическими картами и как преданный идеалам коммунизма подтверждал высказываниями Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Наверное, неслучайно большинство из нас, навсегда запомнили их крылатую фразу: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Правда, всего лишь двое из его учеников, Володя Ивашко и я, большую часть своей жизни сознательно следовали за этим призраком, которого так, к счастью, не нашли. К невнимательным ученикам и прогульщикам Григорий Сергеевич был довольно жесток. Это выражалось в его суровом окрике, резком стуке его увесистой указки по парте, случалось, и по спине лентяя. Самым строгим наказанием был вызов родителей в школу...

Позже Григорий Сергеевич преподавал нам историю Средних веков. А сейчас в Америке, вспоминая нашего историка и классного руководителя, перед глазами всплывает подготовка к 1 мая. Учитель, напоминая, что этот праздник зародился в американском городе Чикаго, напутствовал: «Вы обязаны вместе со школой выйти на городскую демонстрацию, и этим самым выразить солидарность международному рабочему классу». И наш класс всегда в полном составе во главе с Григорием Сергеевичем 1 мая и 7 ноября в школьной колонне проходил по Октябрьской улице перед увитой кумачом трибуной. (Более полутора десятка лет я живу в промышленном мегаполисе США Детройте, но ни разу не приходилось видеть 1 мая какие-то демонстрации. Этот весенний, чаще прохладный день, если не выпадал на субботу или воскресенье, всегда был обычным рабочим днем). Григорий Сергеевич, преданный идеям революции и классовой борьбы, своими уроками и личным примером упорно внедрял их в наше сознание. Его мы уважали за строгость и справедливость, однако и ... боялись.

В десятом классе перед началом изучения истории XX века Григория Сергеевича, к нашему огорчению, заменили молодым историком (и местным поэтом) Зиновием Самойловичем Гаубергом, которому также доверили преподавание нового предмета «Конституция СССР». А классным руководителем назначили учителя физики Ивана Ивановича Калиниченко.

Не меньше истории мне нравилась русская литература. С детства я очень любил читать. Только-только выучив алфавит, брал в руки газеты, которые выписывала мама, и бормотал газетные заголовки, не понимая, что они означают. Потом и книжек прочитал немало. Любовью к книгам и стихам меня заразила Женечка, влюбленная в русскую литературу и отличавшаяся прекрасной дикцией. Где бы я ни жил, всегда записывался в библиотеки, охотно засиживался в читальных залах и считал, что самые лучшие профессии на земле - это писатели и журналисты.

Учительница добрая моя

С пятого по десятый класс русский язык и литературу нам преподавала пожилая, добрая, зачастую небрежно одетая еврейка с растрепанными седыми волосами, Мариам Калмановна Семятицкая. Получившая образование ещё до революции, она не только прекрасно знала, но и трепетно любила свой предмет. Требовательная и обладавшая тонким вкусом, она верила, что её ученики, выучившие наизусть лучшие стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Маяковского и прочитавшие программные произведения Гоголя, Льва Толстого, Максима Горького и Чехова, смогут понять и проанализировать их в своих сочинениях, а в жизни сделают для себя правильные выводы. Моими любимыми писателями были Гоголь и Чехов.

Когда в газетах было напечатано партийное постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград», осуждающее лирические стихи ленинградской поэтессы Анны Ахматовой и сатирические рассказы Михаила Зощенко (он, кстати, родился в Полтаве), Мариам Калмановна спросила нас: «Кто читал этих авторов?». Оказалось, что стихов Ахматовой никто не знает, а весёлые рассказы Зощенко «Баня», «Гости», «Ленин и печник», которые часто передавали по радио и печатали в журналах и газетах, слышали и читали многие. А я на уроке поделился, как на летней эстраде-«раковине» нашего парка «Победы» слушал концерт московского писателя и великолепного рассказчика Виктора Ардова. Когда он читал рассказы Михаила Зощенко, я хохотал вместе со всем залом. После постановления ЦК все книги Зощенко и Ахматовой, «подверженные западному влиянию», были запрещены…

По-моему, ни одно последующее поколение молодёжи так не любило книги, не читало и не впитывало всё то, что дала нам русская литература, как наше послевоенное поколение.

Это было 70 лет тому назад

Мариам Калмановна была «душой» созданного в восьмом классе драматического кружка. К сожалению, меня, любителя театра, туда не приняли, так как я не был отличником. К вечеру, посвященному 150-летию Пушкина, «кружковцы» подготовили две сцены из его трагедии «Борис Годунов» - «Келья в Чудовом монастыре» и «В корчме». Лёня Суцкевер жил в театральной семье (отец на виолончели играл в оркестре театра, а его мама работала в театральной кассе), и ему удалось выпросить в театре и принести в школу костюмы, парики, даже прожектора…

В юбилейный вечер в актовом зале собралась вся школа. Пригласили и девочек. На сцене, украшенной портретом Пушкина, наши «артисты» играли вдохновенно. До сих пор в памяти остались слова Пимена (его играл загримированный Леня), который мощно, с северным «оканьем», произнес: «Еще одно последнее сказание, и летопись окончена моя». Но особое оживление в зале вызвала сцена в корчме. Витя Охрименко в роли попа Мисаила довольно натурально изобразил опьянение. Его голова «во хмелю» упала на стол... Раздался смех и аплодисменты…

Вечер всем очень понравился. Но за подготовку сцены «В корчме» («пропаганда пьянства») наша любимая Мариам Калмановна Семятицкая вместо благодарности от директора получила выговор. Она жила бедно и одиноко в маленькой комнатушке. Единственной ее радостью были успехи учеников, в которых она вкладывала всю свою душу и знания. В последние годы жизни любимой учительницы её питомцы Арон Падинкер, Досик Таран и Илюша Либерман, которые учились в полтавских институтах, часто приходили к ней домой. И я, курсант, приезжая из училища в отпуск, навещал её. Мы дарили любимой учительнице цветы и видели, с какой гордостью за нас сквозь очки светились её больные, воспаленные глаза. Я благодарен дорогой Мариам Калмановне, что научила меня более-менее грамотно писать (за содержание сочинений получал «пятерки», а за грамотность «четверки»), а в рамках обязательной школьной программы она первая открыла мне, пусть схематичную, но манящую картину русской литературы.