Это был год мятежа. Измученные, разочарованные, миллионы американцев, тем не менее, во вторник отправились на выборы, преисполненные, несмотря ни на что, чувством надежды и решимостью вернуть уважение к стране и ее институтам.
Во вторник пошла к концу непростая и изнуряющая гонка, которая подняла вопрос о сущности нашей демократии, процесса, с помощью которого мы выбираем наших лидеров, долговечности наших политических партий и готовности американцев заниматься жизненно важной гражданской деятельностью.
Это, конечно, момент крайнего давления на наши институты, частично по вине двух наших глубоко порочных кандидатов, и частично – из-за появления нового поколения избирателей со своими собственными приоритетами.
Впрочем, кое-что, казавшееся нам новым, таковым не было. Например, прозвища («Лгун Тед», «Маленький Марко», «Врушка Хиллари») встречались в нашей истории и прежде. Много лет назад, еще до того, как он стал президентом Конфедерации, Джефферсон Дэвис был объектом безжалостной критики Сэма Хьюстона, назвавшего его «амбициозным, как Люцифер, и холодным, как лягушка». Джон Ф. Кеннеди писал, что Томас Харт Бентон, который служил в Сенате с 1821 по 1851 год, «изливал глумливый сарказм в коротких, пафосных вспышках гнева, ненависти и насмешек, день за днем».
Сдвиги в партийной лояльности - тоже не новая особенность нашей демократии. Франклин Делано Рузвельт однажды сказал о своем сопернике 1940 года, Уэнделле Уилки, что для него было характерно «в одиночку бросать вызов самым влиятельным деятелям собственной партии».
Это были не самые худшие выборы в американской истории. Обе кампании расстроили комментаторов и политологов, но у людей, которые определили исход выборов, остался проблеск надежды. Процент американцев, которые, по данным опроса Colby College и Boston Globe, говорят, что обе партии в избирательной конфронтации должны объединиться и работать вместе, поражает: 93%.
Разница между этой кампанией и другими в том, что более ранние кампании давали ответы. 1932 год, когда Рузвельт взошел к власти, показал, каким будет будущее Демократической партии, а 1936 год подтвердил, что Соединенные Штаты вступают в период правительственной активности. Кампания-1980 отличилась тем, что Рональд Рейган дал отпор десятилетиям роста правительства.
А эти выборы породили вопросы, на которые нет ответа. Собирается ли Республиканская партия отказаться от своего собственного истеблишмента? Будут ли демократы, с 1932 года считавшие себя защитниками бедных, претендовать на роль элитарной партии, сосредоточив свои центры в городских районах и студенческих городках? Неужели GOP, многие годы бывшая оплотом стабильности, превратится в партию культурных волнений? Предпочтут ли демократы, бывшие мятежники, новый статус-кво «партии по умолчанию»?
Примут ли республиканцы поддержку синих воротничков, которых Дональд Дж Трамп включил в свою колонну в 2016 году? Подхватят ли демократы эстафету Берни Сандерса и Элизабет Уоррен?
Эти вопросы остаются без ответа - и так будет еще несколько месяцев, возможно, лет. И, хотя оскорбления и выпады этой кампании, в конечном счете, могут оказаться ничем не примечательными - в ближайшие годы всем станет все равно, злоупотребил ли Трамп налоговым законодательством, а Хиллари Клинтон - частным сервером - политика будущего будет зависеть от ответов на эти вопросы. В конце концов, эта кампания была мятежом против статус-кво: разрыва в уровне благосостояния, власти партийных лидеров, прерогатив партийных учреждений и политической агитации.
