А молчальники вышли в начальники.
Потому что молчание – золото.
Промолчи – попадешь в первачи!
Промолчи, промолчи, промолчи!
Александр Галич
Именно эта песня Александра Галича звучала в зале Бруклинской Центральной публичной библиотеки, когда на экране проплывали фотографии гостя и его соратников: старые снимки, молодые лица, снега, избы, русский Cевер... Кто не в курсе, Александр Подрабинек – один из немногих российских интеллигентов, унаследовавших российскую традицию борьбы с репрессивным режимом: неважно, речь идет о николаевской или о брежневской России. Конкретнее, он был одним из тех, благодаря кому мир узнал о карательной психиатрии в Советском Союзе. Ему обязаны жизнью и свободой многие из побывавших в лапах у режима. А ведь есть те, кто сегодня ностальгически говорит о брежневских годах как о «золотом времени» мирной советской жизни. За мужественную правозащитную деятельность 12 июня 2015 г. А. Подрабинеку в Вашингтоне была вручена медаль Свободы им. Трумэна-Рейгана. Награда эта учреждена специальным Фондом памяти жертв коммунизма и вручается она всем тем, кто боролся против коммунизма и других видов тирании и продемонстрировал приверженность свободе и демократии. Фонд этот был основан по законодательной инициативе Конгресса США в 1993 г., чтобы почтить память жертв 100-миллионного беспрецедентного коммунистического Холокоста. В числе прежних реципиентов этой награды были Дональд Рамсфельд и папа Иоанн Павел II.
Что за этим стояло? Многое. Книга «Карательная медицина» (1979, США). Арест и ссылка в 1978-м, в 1980-м – повторный арест и приговор: три с половиной года лагерей. Плотная слежка: чекисты ходили по пятам. Ультиматум: либо арест его и брата, либо отказ от гражданства и высылка из страны. А. Подрабинек не захотел уехать. Посадили обоих.
Мы не будем увенчаны...
И в кибитках,
снегами,
Настоящие женщины
Не поедут за нами.
Наум Коржавин («Зависть», 1944).
Не в кибитке, но в Северо-Восточную Сибирь следом за нашим героем едет его невеста. Александра перемещают в самое холодное место в полушарии, в район реки Индигирки. В тюрьме он побивает мировой рекорд по отсидке в штрафном изоляторе. Весит чуть больше 40 кг. Издает газету «Экспресс-Хроника» (1987-2000), соучредитель «Независимой психиатрической ассоциации. Возглавлял российское отделение «Фонда гражданских свобод». Александр Подрабинек пишет статьи, публикуется в интернет-изданиях. Автор книги «Диссиденты». Москва: АСТ, 2015 г.
В то время, как большинство жителей приснопамятного Союза вело мирную обывательскую жизнь с ее горестями и радостями: женились, разводились, рожали детей, покупали кооперативные квартиры, думали, где бы раздобыть хорошие сапоги и чем накормить гостей на Новый год, кто-то рисковал «за нашу и вашу свободу», а некоторые и теряли жизни. Вспомним Анатолия Марченко. Будем называть вещи своими именами. Эти люди были героями в эпоху, когда их героизм замалчивался, высмеивался, был цинично оболган и оклеветан властями и их приспешниками, а то и просто завистниками. Их было мало, неравнодушных, не убоявшихся сунуть головы в пасть стооблому без облома, огромному, озорному, стозевному и лаяй чудищу, имя которому – государство. Принято считать, что радищевский эпиграф символизирует крепостническую Россию, но остановлюсь на невысказанном риторическом вопросе...
Встреча с героем произошла 14 июня в стенах Бруклинской центральной библиотеки, то есть буквально через день после вручения награды в Вашингтоне. Вступительное слово принадлежало старому другу Подрабинека – Леониду Аптекарю. В похвальных тонах высказался о книге А. Подрабинека «Диссиденты» нью-йоркский поэт Виктор Санчук и, наконец, пришел черед беседы с автором. Беседу вел журналист, корреспондент радиостанции «Свобода» Владимир Абаринов.
Почтили минутой молчания правозащитницу Татьяну Ходорович, недавно скончавшуюся в Париже. Разговор зашел о правозащитном движении в Союзе. Рассчитывали ли советские правозащитники, что своей деятельностью они помогут свалить эту Империю? По признанию Подрабинека, «никто и не мечтал». Все демократическое движение было устроено таким образом, что каждый выбирал по себе, находиться ли ему в центре событий или на периферии. Леонид Аптекарь, например, принимал активное участие в этом движении, а кто-то предпочитал только читать запрещенную литературу, кто-то – распространять, так что многое зависело от воли участников движения, а не от так называемой руки судьбы.
В самом движении были элементы и открытости, и конспирации. С одной стороны, советские диссиденты открыто требовали от советского правительства соблюдать конституцию. С другой, – квартиры прослушивались, и приходилось даже у себя дома переговариваться в письменном виде. «Хроника текущих событий» выходила анонимно, а «Бюллетень по психиатрии» открыто. КГБ был ориентирован на то, чтобы искать подполье. Чекисты не знали, что делать с открытыми сопротивленцами. По выражению Подрабинека, у них в голове «вьюга образовывалась». По его же словам, он и его товарищи вели себя «как свободные люди в несвободном государстве».
Могли ли психиатры искренно заблуждаться, полагая, что диссиденты сумасшедшие? А. Подрабинек считает, что это исключено. Не вся психиатрия в СССР была карательной. Но из специалистов рекрутировались наиболее беспринципные, чтобы служить орудием властей. Д.Р.Лунц, например. Он и А.В.Снежевский придумали диагноз «вялотекущая шизофрения». А. Подрабинек, учащийся на врача, столкнулся с системой карательной медицины еще в молодости.
Абаринов поинтересовался, возвращается ли эта практика в современную Россию? Подрабинек ответил полуутвердительно, что не как система, а эпизодически. Этому противится Независимая психиатрическая ассоциация. Система не такая жесткая, как ранее, хотя Россия и движется в прежнем направлении ужесточения режима.
Затронута была и тема эмиграции. Подрабинека упрекают в негативном отношении к эмиграции. Так ли это? Как уверяет сам правозащитник, он ни в коей мере не оспаривает права на эмиграцию. Он был против того, чтобы демократическое движение в пору запрета на выезд использовалось как трамплин для бегства на Запад. Нередки были случаи, когда люди делали пару громких заявлений, чтобы их заметили, а затем использовали недовольство и репрессии властей в свою пользу, будучи высланными из Союза. Натан Щаранский, например, никогда не скрывал своего желания эмигрировать и был известным «отказником». Подрабинек же отказывался уехать, даже вопреки уговорам отца и Андрея Сахарова с Еленой Боннэр.
Между тем, вопрос эмиграции решался на самом высоком уровне. Рейган каждую встречу с Горбачевым начинал с торга. Горбачев хотел немного ослабить гайки, а у него резьбу сорвало. Пришла «гласность» (эвфемизм «свободы слова»). В 1987 году были выпущены политзаключенные. Стало ясно, что за слово больше не сажают. Казалось бы, Подрабинек должен быть благодарен «отцу гласности». Может, он и благодарен, но по собственным его словам, «Горбачеву не верю и никогда не верил в то, что он говорит».
Во время августовского путча 1991 г. Подрабинек находился в Бостоне, но всем сердцем рвался в Москву, в самую гущу событий. Тайфун на восточном побережье США несколько отсрочил его возвращение. Но довольно скоро на смену всеобщей эйфории и радости пришло понимание, что Ельцин, сам выходец из партаппарата, окружил себя себе подобными. На совести бывшего Первого Секретаря Свердловского обкома, дававшего санкции на арест политзаключенных, смерть диссидента Валериана Морозова. Россия начала сходить с демократического пути, начиная с 1992 г. КГБ, словно плесень, возродился в виде ФСБ. Он, собственно, реформирован и не был.
Разговор о сегодняшней России аудиторию волновал не на шутку. Абаринов грозил самоустраниться, если не уймется одна из наиболее общительных слушательниц. После встречи я не удержалась от искушения и попросила автограф у автора книги на память. Ведь я была на встрече с одним из участников Истории. Такая встреча, согласитесь, бывает не каждый день.
