К 125-летию со дня рождения Исаака Бабеля

«Может наконец-то пришло время Бабеля? В 1994-м столетие писателя не заметили - не до него было. Зато к 110-летию  артподготовка началась заранее: снимали документальный фильм, переиздавали то немногое, что он написал, выстраивали новые версии о том, куда пропали двадцать четыре папки неопубликованной прозы, конфискованные при аресте»...

Где желаемое, а где действительное? Время покажет... Я же, отлично помню, в 1994-м мы 100-летие не пропустили. Тогда в июльском номере газеты был опубликован подготовленный мною скромный материал «Последние разговоры с Бабелем» (по воспоминаниям Бориса Суварина) и на сцене проведен вечер его памяти. С тех пор, как подсказывает арифметика, прошло 25 лет.  В этом году мы отмечаем 125-летие!

Исаак Бабель – писатель с мировым именем, блестящий мастер, волшебник слова, классик русской литературы, автор «Конармии» и «Одесских рассказов», а в последние годы своей жизни - «великий мастер молчания».

По старому стилю он родился 1 июля (мы же отмечаем этот день по новому стилю - 13 июля) 1894 года. Был маленький еврейский мальчик, был студент Одесского коммерческого училища, был, наконец, высоколобый господин, любивший выдумывать свои  рассказы, сидя по-турецки на диване. Ему принадлежат обворожительные фразы, которые зажмуриваясь от удовольствия, цитировала и цитирует бывшая советская интеллигенция: «Папаша, пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей...», «Товарищ, от этих дел я желаю повеситься»... Фразу о «гибельном восторге»  тоже придумал он...

Его «Автобиографию» можно прочесть в любом сборнике. Вся жизнь уместилась на страничке книжного текста. Подробности этой жизни щедро рассыпаны по страницам его рассказов, письмам, живут в книгах воспоминаний  его близких, в учёных диссертациях  и эссе.

Мною же в 1983 году была завершена работа над композицией по прозе И.Бабеля и воспоминаниями его современников с моими песнями. Называлась она «Как это делалось». К 95-летию со дня рождения писателя вышел на фирме «Мелодия» в Москве мой виниловый диск с этой композицией. Сам диск - уже раритет. На радио «Дэвидсон» в Нью-Йорке его воспроизводят по большим праздником под рубрикой «Золотой фонд радио "Дэвидсон"». Я же с группой замечательных музыкантов 3 раза выходил с этой композицией на сцену Норсбрук театра (к 110-ой годовщине, к 115-летию - дважды) и ещё один раз в университете города Медисон, штат Висконсин.

Специалисты разделяют сделанное Исааком Бабелем на три цикла: конармейский, одесский и, частично известный нам, сборник рассказов о коллективизации.  В двадцатые годы его пьеса «Закат» была популярней булгаковских «Дней Турбиных».

Мир его книг населён биндюжниками, бандитами, матросами, проститутками, - сочной жизнью его любимой Одессы и параллельно в них есть мир «Конармии» времен польского похода. Там разоренные еврейские местечки, могучие начдивы и гуляющие по изумрудной траве кони, с которыми он так толком и не научился управляться.

Бабель поглощал впечатления, как мощная губка, с жадностью и без разбора. Бабелевская литая проза, и без того метафорически сложная, обрастала эпитетами, ярлыками и легендами. Зрение Бабеля-художника было историческим. Его дневник времён Гражданской войны пугает своей кровавой правдой: «Неистребима людская жестокость. Ненавижу войну. Какая тревожная жизнь! Почему у меня непроходящая тоска? Разлетается жизнь, я на большой панихиде».

В канун его юбилея хочется дать слово исследователям его творчества. Вот что пишет, к примеру, тот же Дмитрий Быков: «Конармия, по Бабелю, охвачена бурной эпидемией убийства и самоубийства. Самым героичным и отважным здесь выглядит тот, кто делает, как хуже: грубее, болезненнее, труднее. Чем изощреннее жестокость, тем больше почет. Отчаявшись обрести справедливость в борьбе за мировую революцию (потому что никакой справедливости нет и быть не может - взяться ей на земле неоткуда), страна в отчаянии кончает с собой: бессмысленно разоряет местечки, бессмысленно идет на Польшу, еще того бессмысленней выясняет отношения. ...Он попал в больную среду, в странное пространство, где всем обязательно надо его убить за то, что он в очках. Беня Король ни за что не стал бы убивать человека за то, что на носу у него очки, а в душе осень. Он бы, может быть, даже послушал его рассказы. Но здесь за очки надо платить. То есть все до такой степени вывернуто наизнанку, что благословлять этот порядок вещей могут только слепцы вроде бельмастого Галина, «узкого в плечах». Галину все происходящее очень нравится, он искренне верит в торжество прекрасной новой жизни, а в это время полковая прачка, которой он тщетно домогается, отдается мордатому повару Василию с кривыми и черными ногтями на ногах. Так же поступят и революция, и светлое будущее - все будет у мордатых поваров с кривыми черными ногтями, а бельмастые будут выстраивать оправдания происходящему. Мир «Конармии» - грязный, заскорузлый, портяночно-бинтовой, вывороченный, вымороченный. Тут люди - не люди, а странные, сросшиеся с конями кентавры, и законы у них кентаврические, с людской точки зрения необъяснимые. Бабель тут чужак не потому, что он еврей, а потому, что он человек. И в «Иване-да-Марье» уже незадолго до гибели он подтвердит этот страшный диагноз, поставленный России: ее народ сам себе чужой».

А вот что пишет Владимир Соловьёв: «Он часто протирал очки – хотел видеть лучше. Ему всё казалось мало. У этого четырёхглазого еврея были натренированные  близорукие глаза, любопытство было его страстью, которая, может, его и сгубила. Ничто не могло его остановить – ни моральные препоны, ни инстинкт самосохранения...»

Бабель собирал свои наблюдения со страстью ботаника или филателиста. «Да вас в дом пускать страшно, вы же соглядатай» – шутил Горький. Третья жена Исаака Бабеля Антонина Николаевна Пирожкова (она ушла из жизни в 2010 году, в городе Сарасота, штат Флорида. Ей шел 102 год), вспоминала, что их знакомство началось с того, что он попросил у неё позволения посмотреть содержимое её сумочки...

Страсть  наблюдателя толкала Бабеля на риск куда более опасный, чем изучение содержимого дамских сумочек. Он жил в самых страшных и опасных районах Молдаванки, сиживал в одесских и марсельских портовых кабаках, где «ножик под ребро» можно было получить и за очки, и за косой взгляд. А чего стоят вечера, проведенные в квартире предшественника Берии, наркома Ежова!

В конце двадцатых Бабель хлопотал за невинно арестованных знакомых, пуская в ход свои конармейские и прочие революционные связи. Десять лет спустя те, через кого он прежде хлопотал, что ни день исчезали сами. Примерял ли Бабель судьбу своих товарищей на себя? В середине тридцатых  он спросил как-то у Ягоды, с которым иногда встречался у Горького: «Генрих Григорьевич, скажите, как себя вести, если попадёшь к вам в лапы?» Ягода, впрочем, живо откликнулся и посоветовал отрицать всё – какие бы обвинения не предъявлялись. Может быть, тогда ещё не били резиновым шлангом по ногам, как в случае с Мейерхольдом?       Бабель повидал смерть вблизи. Шёл 1939 год, дни были сочтены, он  это знал и удивлялся задержке.

За пять лет до этого, в 1934 году, он вышел на трибуну съезда писателей. Не мог не выйти. Прирожденный хитрец, он тогда виртуозно вышел из положения, произнеся небольшое поучение, отточенное по форме, ничем его не обязывающее и не дававшее пищи для коллег стукачей, озадаченных и разочарованных. Он сказал, например: «Я... испытываю (к читателю) такое беспредельное уважение, что немею и замолкаю... В искусстве молчания я признан великим мастером этого жанра...» Это не рассеяло подозрительного к нему отношения, ибо сомнения относительно его подлинных мыслей остались. Поэтому он не был включён в советскую делегацию, посланную в Париж в 1935 году на Конгресс писателей. Однако известные писатели, собравшиеся в Париже, обратились в Москву с телеграммами, требуя участия Бабеля. И, что парадоксально, Бабеля выпустили. Но более парадоксально то, что он, зная обстановку в стране, не остался в Париже.

Бабеля арестовали  15 мая 1939 года на даче в Переделкине. Он только обосновался там, чтобы закончить свой «заветный труд» - новую книгу рассказов. Двери Лубянки захлопнулись. И пятнадцать лет (до 1954 года) о Бабеле ничего не будет известно. Беззакония обнаруживаются с первых же страниц его дела. Сначала арестовывают, потом стряпают обоснование изъятия человека из общества, потом «тройка» кадровых убийц выносит равнодушно очередной смертный приговор.

В Одессе на стене дома №17 на знаменитой улице Ришельевской, в котором жил Бабель, прикреплена доска с надписью на украинском языке: «В этом доме до 1924 года жил советский писатель И.Э.Бабель, 1894 – 1941» . Дата его смерти  - ложь, тянувшаяся долгие годы. На обороте последнего листа заключения прокурора о реабилитации дана недвусмысленная справка: «Приговор в отношении Бабаля приведен в исполнение 27 января 1940 года».

А полтора месяца спустя после заключения прокурора Военная коллегия сообщает в Главную военную прокуратуру, КГБ и МВД:

«Пирожковой объявить о реабилитации Бабеля и о том, что он, отбывая наказание в местах заключения, умер...» И дальше в пустое закавыченное пространство чья-то недрогнувшая рука вписывает чернилами: «17 марта 1941 года...»

И так идёт до сегодняшнего дня во многих энциклопедиях, справочниках и даже в интернете. Некоторые исправления выглядят, как ложная компиляция двух дат: «17 марта 1940 года». В редких изданиях стоит точная  дата гибели писателя: 27 января 1940 года. Война со своим народом у коммунистов шла уже давно, а Бабель считал, что на войне лучше быть убитым, чем числиться пропавшим без вести.

В дни празднования дня рождения Одессы  в сентябре 2011 года, наконец-то, состоялось открытие памятника  Исааку Бабелю.

Валерий Хаит, рассказывал, что идея возведения в Одессе памятника Бабелю пришла к нему в 2007 года, когда, гуляя по Одессе, он увидел установленный за счёт государства  памятник украинскому деятелю Ивану Франко, который отношения к Одессе не имел. Хаит решил организовать сбор средств на сооружение памятника известному одесситу — Исааку Бабелю. Так инициатором сбора средств на памятник Исааку Бабелю в Одессе в 2007 году стал Всемирный клуб одесситов. Инициативу поддержала мэрия. Был объявлен международный конкурс на лучший проект памятника. Было получено 24 проекта из многих стран. Победителем был признан проект, предложенный скульптором Георгием Франгуляном. Скульптор увидел своего героя таким: сидящий на ступеньках с блокнотом на коленях, сутулый и близорукий, голова втянута в плечи. Бабель сидит, размышляя, а «на душе осень». Георгий Франгулян пояснил, что время памятников на высоких пьедесталах ушло, поэтому он расположил фигуру героя на уровне зрителей. Рядом с фигурой Бабеля -  катящееся колесо. Кто-то увидит в нём колесо тачанки из «Конармии», кто-то услышит стук колёс по булыжной мостовой «Извозопромышленного предприятия Мендель Крик и сыновья», для кого-то — это будет колесом истории, которое в то жестокое время перемалывало судьбы людей.

Григорий Дикштейн

Версия

Памяти Исаака Бабеля

Еще один враг... Очкарик

качнулся к стене лицом...

Палач раздавил чинарик,

в затылок плеснул свинцом.

Убитый рукой народа

небритой сверкнул щекой,

но Петр закрыл ворота,

а дуло отвел рукой.

Палач ухмыльнулся косо.

"Браслеты" апостол снял

и молвил: "Анклойф, философ..."*

Философ ему не внял.

Тать пушкой ерошил патлы,

вязал желваков жгуты...

"Живучи, цедил он, - падлы,

российской земли жиды!"

И пулю дослал и сладко

нажал спусковой крючок...

И брызнула пылью кладка,

оранжевым кирпичом,

И ропот достиг предела,

но руки развел Господь:

"Бессмертно таланта дело,

но смертна живая плоть..."

Разнузданной "Тройки" жертва,

враг непросвещенных масс,

в плюющие смертью жерла

смеялся в который раз:"

Бесцельно у вас занятье.

Мы смертью и смерть поправ,

вернемся через проклятья...

Он был, безусловно, прав...

* Анклойф - беги (идиш)

Григорий Дикштейн