Ох сколько «неполиткорректной» критики обрушивается нынче на эту самую политкорректность! Обвиняют в ее распространении, разумеется, либералов и прочих демократов. В транскрипции этих самых критиков – «либерастов и дерьмократов». Мол, заставляют всех лицемерить, не дают называть вещи своими именами... Ну, какие у вещей «свои имена» (по версии этих критиков) – можно догадатся, но я как раз о другом сейчас. Я тоже люблю поиронизировать, радуюсь удачным шуткам (вроде предложения политкорректно именовать женщин «вагиноамериканцами»); я прекрасно понимаю, что запрещение публичного использования слов «п*дар» или «чурка узкоглазый» не переделает мгновенно ксенофобское общество в толерантное. Хотя, конечно, приятнее жить, не сталкиваясь с этими словами – но в словах ли дело?
Для начала хочется напомнить историю вопроса. «Политкорректные эвфемизмы» в советском нашем новоязе появились задолго до пресловутой западной политкорректности, и по ним можно, как ни странно, судить о реальных проблемах общества. Помнится, когда я была маленькой, в газетной статье или же в радиопередаче эстонца называли эстонцем, француза – французом, грузина – грузином. Могли сказать «прибалт» или «кавказец», если не были уверены точно, латыш он или литовец, даргинец или табасаранец. Еврея же деликатно именовали «лицом еврейской национальности». Ну не скажешь так прямо о человеке, который вроде ничего плохого не сделал – еврей! Некультурно как-то звучит. А потом (уже на моей памяти!) появился эвфемизм «лицо кавказской национальности» – и стало ясно: курс на травлю кавказцев принят всерьез и надолго. Так и оказалось. Поначалу еще какие-то эстрадные юмористы позволяли себе шутить: «Что это за лицо кавказской национальности? А ж**а у меня какой национальности?» Теперь уже не шутят.
А помните эвфемизм «временно неработающий»? Ну да, у нас же нет безработных, разве что – временно. А выражение «лицо без определенного места жительства», превратившееся в бомжа? В современном русском языке слово бомж – еще хуже звучит, чем просто бездомный или бродяга.
Назвать старика стариком – оскорбление, пожилым человеком – и то как-то не комильфо, и вот появляется уродливое «лицо пожилого возраста». Что за вздор, как возраст может быть пожилым (возраст – долго жил и наконец пожил?) – ну неграмотно же, по-русски говорят просто «пожилой человек»! Но кому-то «наверху» и это представляется неделикатным... И что – стали от этой деликатности больше уважать стариков? Да ничуть не бывало!
Превратив в первые послереволюционные годы прислугу в домашнюю работницу, большевики хотели сделать этот труд более уважаемым. Слово «домработница» прижилось – но все равно не сделало эту профессию более почетной, разве что измотанная хозяйством жена теперь, ругаясь с мужем, вместо «я тебе не прислуга» скажет сердито «я тебе не домработница» – но сути это не меняет. Из тех же двадцатых годов – пара шуток, которые рассказывали мне мои бабушки-дедушки. Тогда всерьез взялись внедрять культуру в массы, даже приняли закон – штрафовать за матерную брань в общественном месте, а заодно приравняли к матерщине некрасивое слово «жид». Ну вот, появились такие анекдоты. В буфете чай некрепкий, клиент недоволен: «Чевой-то у вас чай такой яврейский? – Это в каком же смысле? – Дык, невелено ж говорить «жидкий»! Из того же времени: «стою, трамвайчика своего подъевреиваю», «ГосСтрах? Застрахерьте мое имущество на тыщу рублей! – Вы что это выражаетесь? – А что, застрахуйте – лучше?»
Говорят, с пошлым эвфемизмом «афроамериканец» в одном нашем университете забавный казус был. Выиграл студент стипендию «для афроамериканцев», потому как учебные показатели у него были лучше, чем у других соискателей, ну и пришел за своей денюжкой. А он – блондин синеглазый, белокожий, ни малейшего намека на негроидные черты. В ответ на недоуменные вопросы – показывает свои документы: я, говорит, эмигрант из ЮАР, моя семья – африканеры, сотни лет в Африке жили, так что вот именно я как раз – афроамериканец, а не ваши американцы вернокожие, которые мою родную Африку только на картинках видели. А если вы, будучи расистами, учредили стипендию для людей определtнного цвета кожи – так бы сразу и говорили! В общем, неловко получилось, ага...
Выступая против политкорректности, можно еще припомнить законы об «оскорблении чувств» в сегодняшней России. Вот уж где политкорректность, доведенная до абсурда! Спели неполиткорректно «Богородица, прогони Путина» - получите 2 года колонии, а кого оскорбили – Путина или Богородицу, это потом разберемся.
Однако я вот на что обратила внимание: самые яростные борцы против политкорректности – это как раз именно те жлобы, для которых она и придумана (простите уж, что неполиткорректно называю вещи своими именами, это я из экономии газетного пространства!) Так вот: жлоб – он не чувствует интуитивно тонкой грани между еврейским анекдотом и антисемитским, не понимает, какое именно высказывание оскорбительно и болезненно для геев, или для верующих, или еще для кого-то, какие слова и выражения сеют взаимную нетерпимость и питают ксенофобию. Просвещать и воспитывать жлоба – долго и непродуктивно, проще избавить общество от его откровений, введя некоторые ограничения и предупредив его: так у нас говорить не принято, выскажешься дома, в своем узком жлобском кругу, а ляпнешь что не надо на работе – могут и уволить. И пусть он где-то у себя дома или в своем блоге, где мы его аккуратненько забаним и читать не будем, несет что хочет, нас-то там нет! Это опять же – как в том мудром анекдоте: «Ох, Рабинович, знали бы Вы, что он о Вас говорит, когда Вас нет! – Знаете, когда меня нет, пусть он меня даже бьет!»
Когда публичный политик демонстрирует свою решительность и неполиткорректность, я уже заранее знаю: ага, он ориентирован на жлобской электорат, это однозначно – «не мой кандидат», даже если он случайно выскажет мысли, с которыми я согласна (ну да, случалось такое с товарищем Жириновским, что нечто путное-разумное мелькнет в его словесном потоке... а вы про кого сейчас подумали? Ах, вон о ком... ну и правильно подумали, ибо – явление того же ряда!)
Лично я «фильтрую базар» автоматически, но это вызвано не политкорректностью, а воспитанием и повышенной чувствительностью к Слову. Я никогда не употреблю в разговоре слово «пейсатый» - не потому что рядом может оказаться ортодоксальный еврей (вероятность тoго, что таковой окажется рядом со мной, близка к нулю) – а потому что слово это кажется мне крайне оскорбительным. Если я описываю человека с черной кожей – я так и скажу: чернокожий брюнет (или – чернокожая крашеная блондинка), потому что если я описываю чью-то внешность, то эвфемизм «афроамериканец» кажется мне такой же пошлостью, как «лицо еврейской национальности». Может, он никакой и не американец, а гаитянин или руандиец?
Но я твердо убеждена: в нормальной стране узаконенная политкорректность – это все-таки благо, а не зло. Пусть даже эта простодушная попытка заставить хама выражаться чуть поделикатней не превратит его в одночасье в интеллигента. Но с чего-то же надо начинать! Так пусть хотя бы не принято будет в приличном обществе произносить вслух «чернож**пый» или «узкоглазый» – и тогда случайно затесавшийся в это приличное общество жлоб придержит язык, ну хотя бы пока не совсем окосел. Лично мне в шумном и многолюдном застолье он, жлоб этот, куда меньше доставит дискомфорта, если хотя бы эти «самые специальные» слова при себе оставит. Тогда я даже его нетрезвые рассуждения о паршивых либералах, которые губят цивилизацию своей политкорректностью, как-нибудь переживу. Хотя, конечно, лучше б он пил за другим столом, не за тем же, что я... А мне самой никакая политкорректность жить не мешает, и никакие строгие правила светского поведения не в тягость – я и так вилку держу в левой, ножик в правой, в скатерть не сморкаюсь и в праве назвать кого-то «чучмеком» не нуждаюсь. Я даже означенного жлоба обязуюсь впредь именовать «альтернативно интеллигентным».
