Грыжу оперировали амбулаторно. Утром я приехал в госпиталь на операцию, лежал на каталке в коридоре уже раздетый, побритый. Пришла медсестра, забрала мои очки и съемный зубной протез, положила в прозрачный пластиковый пакет. Передо мной в очереди лежали старик и молодая женщина. Дверь в другое помещение была открыта. Я увидел трех молодых, лет под тридцать, африкан-американ – мужчину и двух женщин. Они были одеты в зеленую одноразовую санитарскую униформу, сортировали и упаковывали грязное белье. Говорил все время мужик, он не замолкал ни на минуту, травил что-то свое. Хотя говорил он по-английски, я его языка не понимал, но две его помощницы понимали и хохотали.
Ничего трагического в моем положении не было. Операции предстояла легкая, хирург был хороший. От таких операций не умирают. Но операция была под общим наркозом, а этого я не люблю. Общие наркозы, даже самые небольшие, меняют личность человека. Я боюсь общего наркоза, никогда не знаю, кем проснусь, кого увижу в зеркале.
Без очков я видел их плохо, но слышал превосходно. Сейчас рассказчик закончил сюжет, сделал театральную пауза и черные захохотали в три глотки.
Скажу вам честно, я не расист. В принципе пофик, кто какой расы, главное, чтобы человек был хороший.
Помню, залупился в автомастерской с одним черным. Он полез без очереди. Я таксист, у меня время - деньги. Со своим жалким эмигрантским английским я пошел разбираться с чуваком с ярко рыжей, крашенной хной бородой, в розовой детской шапочке с помпончиком, который полулежал на похожем на зубоврачебное кресло сидении. У него был салатового цвета «Джагуар», на котором он, объехав всю линию, воткнулся вторым в очереди на подъемник. Имея в запасе не более сотни английских слов, я говорил яростный спич, он отвечал мне односложно, и две полуголые черные телки у него в салоне хохотали. Когда я понял, что по-английски мне его не переговорить, перешел на обычный русский мат. У русского мата есть выразительность и экспрессия и агрессивный код, и черному совсем не обязательно было знать русский, чтобы понять, о чем я говорю. Афам смешался, дал задний ход, и здесь я совершил ошибку, хлопнул длинной салатовой дверью его долбаной машины. Он только этого и ждал, стал кричать, что я отдавил ему ногу, и требовать, чтобы немедленно вызывали скорую помощь.
Мне сказал тогда русский хозяин автомастерской, который вышел из офиса улаживать конфликт:
-- Не залупайся с ними. Они здесь давно. Это их страна».
Черные санитары снова захохотали, и я подумал: «Что же он говорит своим бабам? Наверное, рассказывает какие-нибудь африканские эротические анекдоты».
Укатили женщину с бледным лицом, которая неподвижно лежала с закрытыми глазами, накрывшись простыней до подбородка, как будто уже умерла. Я был следующий. Афамы - народ артистический во всем. Смеются они артистически, коллективно, каждый поддерживая другого своим смехом. Голоса у черных молодые, сильные и громкие.
На третий год такси я накопил денег и купил свою машину, а медаль стал брать в аренду. Страховку платил хозяин медали. Было лето, середина дня. Я шел неспешно из верхнего города вниз, стараясь держаться левой стороны, и на развилке Седьмой авеню и Бродвея увидел эту компанию - дорого стильно одетых афамов, чувака и двух телок. Я был уже опытный таксист и нежелательного клиента видел издалека. Эта компания не вызывала у меня никаких сомнений, работы в городе было мало, а главное ехали они не в Бронкс или в Харлем, а в нижний город, и я их пикапнул. Траффик был небольшой, я дерзко маневрировал, вызывая у моих пассажиров восторг и восхищение, уже думал, куда поеду искать клиента, когда их скину. Мои пассажиры были настроены весело, я их заинтересовал, они задавали мне вопросы, слушали, как я отвечал, смеялись и повторяли мои фразы из Илоны Давыдовой, пародируя русский акцент. Я смеялся вместе с ними и немножко им подыгрывал. Они спросили, нравится ли мне работа. Я сказал, что нравится, я могу накормить свою семью, заплатить медицинский иншуренс, за квартиру в Бруклине. Ни у кого ничего не прошу. Для меня это большое достижение. Если бы мой покойный отец знал об этом, очень бы удивился, он считал меня неудачником. Мои черные клиенты были симпатичные, я изо всех сил хотел им понравиться. Подкатил и остановился возле велфер-кассы. Тогда еще велфер выдавали деньгами. На счетчике вышло девять долларов. Наличных денег у пассажиров не было. Они попросили меня подождать. Ждать пришлось долго. Я нервничал, понимал, что идти искать в учреждении, где выдают пособие, не имеет смысла. Я просто-напросто не смогу среди сотни африкан-американ своих найти, потому что плохо различаю их в лицо. Мой клиент меня не обманул. Через сорок минут он взволнованный и счастливый выскочил из вертящейся двери и вручил мне новенькую, только что напечатанную двадцатку с изображением чувака, похожего на Юрия Ярвета в роли короля Лира, и сказал: "Кип чендж".
Я лежал на спине, смотрел на рисунок, который образовывали декоративные металлические пластины на потолке, и думал о том, что уже двадцать лет я живу в Америке и двадцать лет без остановки хреначу в этом проклятом такси. Надорвал в тяжелом климате сердце, а сейчас вот еще эта грыжа, и я последний месяц вынужден ходить, удерживая через карман выпадающий в мошонку кишечник.
А черный чувак все травил и травил свои истории. Когда они захохотали в очередной раз, мне захотелось крикнуть редкое, страшное как проклятие, матерное ругательство, которому меня научил один израильтянин, но не успел. Мою коляску подхватили чьи-то руки и покатили неизвестно куда.
