Доктор филологических наук, известный российский филолог Гасан Гусейнов оценивает в интервью DW речь государственных деятелей, не чурающихся даже нецензурной лексики.
Борьба власть имущих за чистоту русского языка с каждым годом становится все непримиримее. Создается Совет по русскому языку при президенте РФ и такой же при правительстве, запрещается мат в сфере искусства. При этом сами чиновники, в том числе и уровня министра культуры, позволяют себе публично использовать нецензурные выражения. О том, почему маргинальный язык стал официальным, в интервью DW рассказал известный российский филолог, доктор филологических наук Гасан Гусейнов.
DW: Можно ли говорить о новом языке сегодняшних российских чиновников?
Гасан Гусейнов: Он не совсем новый. Начал это в самом конце 1980-х Владимир Жириновский. Он был не единственным, но самым заметным низовым оратором тех лет, задавшим вектор на снижение и заголение - высказывание, нарушающее основные политические табу. Например, в советское время предполагалось (на уровне пропаганды, конечно), что СССР никогда никуда не вторгается, никому не угрожает, а если и вводит войска, то только в интересах самих оккупируемых и по их приглашению. А тут, у Жириновского, вдруг пошло-поехало: и сапоги наши солдаты будут "мыть в теплых водах Индийского океана", и женщины должны знать свое место, особенно во время менструаций, и социализм будем строить "с запашком портянок".
Заголение - тоже ритуал, и очень древний, но для него в традиции всегда открыто очень маленькое временное карнавальное окошко. В другое время такие вещи не говорятся. А тут - прорвало. И так, по его следам, начали говорить чиновники, депутаты, министры - сверху донизу.
- Почему язык Жириновского стал пользоваться таким спросом?
- Жириновский сумел соединить в одном обращении презрение, даже ненависть ко всему советскому, с культом карательного государства. Образцом для такого государства был, до некоторой степени, Советский Союз, с государственнической на словах и агрессивно-капиталистической на деле практикой. Удержать такую сверхпротиворечивую повестку дня можно только в стилистике стеба, крика, заголения.
- Министр культуры Владимир Мединский назвал людей, которые не верят в подвиг 28 панфиловцев, мразями. Рамзан Кадыров не раз использовал ненормативную лексику в описании оппонентов. Они тоже говорят на маргинальном языке Жириновского?
- Жириновский по сравнению с ними стал почти солидным человеком. Но вы сами сказали ключевое слово - маргиналы. Конечно, названным вам людям присвоены некие звания или должности, такие же, как в цивилизованных странах. Но все понимают, в том числе и вышеупомянутые, что они не настоящие, что они поставлены на кормление, т.е. руководить процессом. Как они будут это делать, если никаких оснований для этого, никакого авторитета, не обеспеченного грубой силой, у них нет? Нет ничего, повторяю, кроме грубого насилия и распоряжения, по единоличной воле начальника, чем эти люди могли бы обеспечить весомость своего высказывания. Вот почему они в любой сложной ситуации прибегают к словесному насилию.
- Получается, чиновники не чувствуют общественной опоры, и единственное, что позволяет им ощутить себя легитимными, - это речевая агрессия?
- Да, это трезвая формулировка.
- Как эта агрессия проявляется в их речи?
- Сильные, грубые выпады, отвратительные унижения собеседников, - вот что происходит на госканалах. Это заводит людей, толкает на брань в транспорте и дома, в сложной дорожной ситуации, в аэропорту и метро. Но главное следствие - уверенность людей в России, что все в жизни и в мире у всех одинаково. Как у нас - так и везде.
- Почему активисты в интернете борются за чистоту языка, призывают очищать его от американизмов, но никого не возмущает нецензурная брань из уст министра?
- Бороться за чистоту языка смешно в любом случае. В повсеместно работающей системе образования и кадрового отбора сами процедуры не предусматривают попадания на ключевые места людей, не владеющих обычной грамотностью. Это в норме. Но когда главным механизмом отбора является начальственный произвол, а не экспертная дискуссия или конкурс, и эта система перестает работать, общество испытывает огромные неудобства, включая нервные срывы. Множество людей включены в борьбу за грамотность именно в порядке подавления этого стресса, ведь бороться с министром они не могут, потому что они - никто. Завтра назначат министром культуры мотоциклиста Залдостанова за то, что его Александром Сергеевичем зовут. И никто не пикнет. Это многим обидно. Вот люди и симулируют борьбу, бьют чучело, например. Ругают студентов за орфографические ошибки.
- Есть какой-то предел для чиновника в плане употребляемых ими выражений?
- Думаю, что он есть, но он не касается диалога с обществом. Тут все дозволено.
- Философ Александр Рубцов поднимает вопрос: "Почему именно сейчас в российской номенклатуре входит в моду эстетика группы "Ленинград”, откуда весь этот политический панк с плеядой эпатажных "кискоболов”, подражателей сразу и Путину, и Pussy Riot?” Как бы вы на него ответили?
- Во-первых, я не стал бы преувеличивать моду на эстетику группы "Ленинград" среди российской номенклатуры. Основная ее масса, насколько я могу судить по некоторым представителям, довольно цинично относится к режиму, а клипы "Ленинграда" понимает слабо, больше ведясь на эмоциональный ореол. Не раз и не два я убеждался в том, что люди просто не пересказывают себе, что, собственно, они только что прослушали. Такое пребывание в облаке своего времени, но без руля и без ветрил, готовность мгновенно перестроиться в соответствии с требованием начальства, - вот что, пожалуй, тревожнее всего.
Во-вторых, как мне кажется, политический панк, не имеющий политических последствий, это только ответ, слабый отклик на вызов времени. Если обществу удастся в этом безмыслии не поддаться другой, уже вполне официозной и опасной линии милитаризации сознания, не потонуть в религиозном угаре, это будет огромная удача. Но предпосылки для милитаризации сознания есть в агрессивной речи политического класса и СМИ. А вот если я ошибаюсь, и номенклатурная публика готова услышать за стебом Шнура угрожающее для себя содержание, тогда все не так плохо.
Текст: Элина Ибрагимова