«В ядерной войне нельзя победить и ее нельзя вести». Это и обещание «обеспечить предсказуемость» путем «диалога по стратегической стабильности в ближайшем будущем» - единственное, в чем Джо Байден и Владимир Путин сошлись достаточно твердо, чтобы изложить в письменном виде в совместном заявлении из 140 слов, которое стало единственным ощутимым результатом саммита, проведенного 16 июня в Женеве, Швейцария.

Ядерные ракеты и бомбы снова стали итогом отношений между Россией и США. Мы вернулись в догорбачевскую эпоху. Заклинание «это не холодная война» исчерпало себя. Пора признать: это холодная война.

Правда, враг демократического Запада - не коммунистический тоталитаризм, подпитываемый марксистским милленаризмом. Но идеология путинского режима вряд ли менее токсична и, возможно, более провокационна. Нормативный разрыв между либеральными демократиями и системой, которую усердно создает Путин, уже почти так же глубок, как во времена холодной войны.

Вопреки сложившемуся мнению, путинский режим внутри страны - это не просто коррумпированная автократия, основанная на пропаганде, политических манипуляциях и репрессиях. Такие описания - опасное упрощение, потому что они сильно недооценивают способность Путина подчинить своей воле миллионы своих соотечественников.

За последние 20 лет он непрерывно и систематически перекраивал национальную идентичность России: то, как россияне видят себя, свою страну и свою историю. Он переписал, обновил или возродил элементы легитимизирующих мифов своей страны - то, что он называет «духовными скрепами» - и развернул их таким образом, что это принесло глубокое удовлетворение десяткам миллионов последователей.

Путин - в большей степени советский, чем российский патриот - почувствовал то, что продемократические революционеры конца 80-х и начала 90-х годов, как правило, игнорировали: глубокую травму, нанесенную россиянам потерей того, что они считали возвышенным статусом своей страны. Они скорбели об исчезновении миссии, с помощью которой Советский Союз определял и измерял свою исключительность: быть противовесом, как моральным, так и военным, Соединенным Штатам. Путин принял эту миссию как свою собственную и поставил ее в центр своей внешней политики. В глазах своих соотечественников Путин взял на себя постимперскую геополитическую «малость» постсоветской России и заставил ее исчезнуть. 

Низкорослый хулиган из трущоб послевоенного Ленинграда, Путин перенял два других основных компонента советской идентичности: приравнивание уважения к страху и самоутверждения к агрессии. Через 3 месяца после аншлюса Крыма в 2014 году Лев Гудков, ведущий российский политический социолог и директор единственной оставшейся в России независимой национальной опросной компании «Левада-центр», обнаружил: люди считают, что Путин «вернул уважение Запада к России. Население это очень ценит». Опросы также показали, что почти 9 из 10 россиян считают, что их страну боятся, а 3 из 4 считают это хорошим явлением.

Одной из самых эффективных и самых зловещих «духовных скреп» является милитаристская триада: слава России - в ее военных победах, ее величие - синоним ее военной мощи, а ее ядерное оружие - основа уважения, которое оказывает ей мир. Великую Отечественную войну возвели в ранг важнейшего события в истории России; руководство войной со стороны Сталина теперь перевешивает его преступления; а День Победы 9 мая остается главным официальным праздником. Неудивительно, что наряду с тайной полицией, ФСБ и президентом, сегодня из всех государственных институтов российская армия пользуется «самым большим доверием» у российского народа.

На этом пути Путин восстановил определяющие элементы холодной войны и сделал их частью национального кредо: конфликт между путинской Россией и Западом - это не обычная конкуренция между крупными государствами и периодические трения по конкретным вопросам. Речь идет о несовместимости ценностей. Как и советское руководство, Кремль сегодня воспринимает борьбу с возглавляемым США «Западом» как вездесущую и глобальную, будь то в Грузии, Сирии или Украине. Эта борьба постоянна, а усилия Запада по подрыву России неустанны.

Многие идеи заимствованы у советской пропаганды. Так же, как СПИД был «изобретен» ЦРУ, КОВИД-19 был «генетически сконструирован» Соединенными Штатами. Спикер Госдумы Вячеслав Володин заявил об этом 2 месяца назад на парламентской встрече, на которой присутствовал Путин. 

Что еще более тревожно, антизападная вражда начинает превосходить ту, что проявлялась во времена Советского Союза. Даже в самые мрачные дни холодной войны ни Сталин, ни его преемники никогда не отрицали вклад союзников в победу. В речи по случаю Дня Победы Путин сказал, что Советский Союз сражался во время Второй мировой войне «в одиночку».

В другом случае обострения вражды Россия заявила, что обстреляла британский корабль Defender и сбросила бомбы «по курсу его следования», потому что он якобы находился в территориальных водах России в Черном море. Министерство обороны Великобритании отрицает факт обстрела и бомбардировки. Но это неважно: в самом популярном в России ток-шоу «Вести недели» в прайм-тайм Дмитрий Киселев (который также является руководителем Sputnik, главной российской государственной службы внешнего вещания) заявил своим зрителям, что Великобритания, подстрекаемая США, хочет спровоцировать войну. В следующий раз, предупредил он, «мы потопим любой британский корабль, который захочет повторить провокацию». Два дня спустя, на ежегодной пресс-конференции в рамках «Прямой линии», которую смотрели миллионы россиян, Путин переосмыслил этот эпизод в безошибочно экзистенциальных терминах: «Мы боремся за себя, за свое будущее».  

Превосходство советской пропаганды в ожесточенности – признак тревожного различия между двумя режимами холодной войны. Советская система покоилась на непоколебимой вере в «науку» марксистского исторического материализма, уверенности в далекой, но неизбежной победе «высшей социальной организации» социализма над «загнивающим империализмом». Не менее важно и то, что победителям Второй мировой войны и создателям ядерной сверхдержавы, паритетной с Америкой, старейшинам Политбюро мало что нужно было доказывать и можно было почивать на лаврах. Не понаслышке зная об ужасах войны, они опасались провоцировать прямую конфронтацию с Западом. Лишь бы не было войны – повторяли они.

Напротив, с 2014 года, когда Путин вновь заявил о себе как о президенте военного времени, война или угроза войны стали ключом к легитимности его режима. То, что мои российские коллеги назвали «милитаризованным патриотизмом в мирное время», стало лейтмотивом кремлевского пропагандистского оркестра.

Тигра, которого оседлал Путин, необходимо периодически кормить свежим мясом. Вторая холодная война может оказаться более нестабильной и легковоспламеняющейся, чем первая.