Среди сотрудников Следственного комитета России популярен сугубо профессиональный анекдот: когда десять лет назад создавался СК нужно было, в числе прочего, придумать герб новой силовой структуры. Глава комитета Александр Бастрыкин поручил подчиненным его разработать, и вскоре ему принесли проект: щит, за ним орлиные головы и скрещенные мечи, а на щите Чебурашка.
Бастрыкин похвалил:
— Отлично нарисовано! Но почему Чебурашка?
— Ну, как, глаза больши-и-ие — все видит. Уши больши-и-ие — все слышит. А ручки маленькие...
Как и многие силовые структуры «путинского разлива», Следственный комитет появился в результате одного из кризисов власти.
К середине нулевых с Владимира Владимировича Путина уже слетел легкий флер умеренно-либерального государственника, который был у него в начале карьеры. Немало сил к этому приложил генеральный прокурор России Владимир Устинов. Прокуратура под его началом была верной дубиной, которая неукоснительно реализовывала политическую волю Кремля. Устинов буквально сметал все преграды.
При нем никакой «левый» кандидат просто не мог появиться на региональных выборах и никакие муниципальные фильтры были не нужны, прокуратура просто возбуждала дело против такого выскочки. Дело ЮКОСа прокуратура, несмотря на сопротивление жертвы и «прогрессивной общественности», реализовала так, как было нужно Кремлю. А до ЮКОСа было дело подлодки «Курск». Ситуация была весьма чувствительная, и, расследуя дело «Курска», прокуратура сделала все для того, чтоб президент мог подытожить ее труды простой фразой: «Она утонула».
Не менее чувствительным было расследование теракта в школе Беслана. Тут уже вопрос «кто виноват» мог быть адресован и непосредственно первому лицу. И опять Устинов не подвел.
Прокуратура превратилась в настоящего монстра, всевластный орган, за которым тянулся шлейф рейдерства, коррупции, криминальных связей еще из 1990-х, зато Устинов был верноподданейшим из верноподданейших.
При этом сам грозный генпрокурор был слегка карикатурен, меч в карающей деснице государства не скрывал своих право-патриотично-православных взглядов (это сейчас такое мейнстрим, а тогда посконно-домотканый стиль смотрелся странно на этом уровне), его заместитель Владимир Колесников мог публично пуститься в рассуждения о том, что «мы научили англичан штаны носить, а то они в юбках ходили», или приняться излагать взгляды на историю Фоменко и Насовского.
На почве православия и патриотизма на самой вершине пирамиды российской власти сложился политический клуб, междусобойчик: Устинов, Сечин и примкнувший к ним Фрадков. В рамках этого единения успели даже пожениться сын генпрокурора Дмитрий и дочь Игоря Ивановича Сечина Инга. Ближний круг президента становился одной большой семьей. И вдруг, как гром средь ясного неба, отставка генпрокурора Устинова.
За что!? Он ведь был таким верным!
Байки о том, что Устинов чуть ли не правый переворот готовил, хоть и популярны, но бездоказательны. Как ни смешно, Путин сместил генпрокурора Устинова не потому, что ощущал от него угрозу, он действительно понял, что прокуратуру необходимо реформировать.
«Это хорошо, что Устинов верный, а был бы неверным, он бы от всех тут рожки и ножки оставил, — думал Путин. — Дело не в Устинове, а в системе».
В тот момент прокуратура сама возбуждало дело, сама расследовала, сама представляла обвинение в суде. ФСБ и МВД тоже имели собственное следствие и даже собственных оперативников, которых не было у прокуратуры, но без нее они обойтись не могли, а она без них — еще как. Более того, если дело возбуждалось против ментов или чекистов, следствие вела прокуратура, а если в центре расследования оказывался прокурор, то... дальнейшее зависело только от его начальства. Прокуратура стояла над всеми и не подчинялась никому.
Что такое система сдержек и противовесов в силовых структурах, Путин знал хорошо. К этому времени у него был опыт чистки ФСБ с помощью новосозданной спецслужбы ФСКН.
В первом приближении реформа выглядела так: нам нужно создать Следственный комитет, суперведомство, которое будет заниматься только следствием и глава которого будет подчиняться непосредственно президенту. ФСБ и МВД должны быть редуцированы до уровня оперативного сопровождения, а у прокуратуры останутся надзорные функции и право представлять обвинение в суде. Таким образом, ни одна силовая структура не получает контроль над полным циклом репрессивной машины государства. При создании СК сильно упирали на прогрессивный западный опыт, а сам комитет называли русским ФБР. Начать реформу решили с прокуратуры.
На практике дело выглядело так: Следственное управление Генеральной прокуратуры назвали Следственным комитетом. Выделили ему здание в Техническом переулке. На этом создание «ФБР» решили остановить. МВД и ФСБ остались при своем.
Почему создали Следственный комитет, понятно: необходимо было ослабить прокуратуру как орган, нарушающий равновесие в мире спецслужб. Но зачем Следственный комитет вообще нужен, если и в системе МВД, и в системе ФСБ следственные функции сохранились?
На практике сферы влияния делятся так: ФСБ занимаются государственными проблемами (терроризм, госперевороты, мятежи и т. д.), МВД — разнообразной мелкокриминальной ерундой (кражи, грабежи, побои), а СК достались тяжкие и особо тяжкие преступления (убийства и изнасилования).
Так выглядело сосуществование спецслужб до 2011 года. Потом на СК навесили еще и все дела, в которых фигурируют малолетние. Это особая примета президентства Медведева, при котором продвигали ювенальную юстицию и борьбу с педофилами.
Рядовые сотрудники СК считают, что этим комитет просто «закопали», теперь следователи вынуждены откладывать в сторону свои профильные «убои» и «износы» и заниматься какой-нибудь чепухой вроде косяка с анашой, владельцу которого нет 18.
В силовом блоке Следственный комитет, пожалуй, самая легковесная система: не имея собственных оперативников, ведомство зависит от МВД и ФСБ с одной стороны, и от прокуратуры, представляющей в суде работу следователей, — с другой.
Кстати, попутно разоблачу еще один миф — о какой-то непримиримой вражде между СК и материнской структурой, Генеральной прокуратурой. Разумеется, ведомства Александра Бастрыкина и Юрия Чайки не слишком любят друг друга, но в этом чересчур далеко не заходят, «до крови» дошло лишь однажды, когда Следственный комитет раскручивал так называемое «игорное дело». Тогда высокопоставленных сотрудников подмосковной прокуратуры обвинили в крышевании нелегальных казино. Однако дожать это дело Александр Бастрыкин не смог, не хватило аппаратного веса.
В общем, это была бы малоинтересная структура, если бы не ее руководитель.
Об Александре Бастрыкине существует забавный внутриведомственный анекдот: пришел Бастрыкин к президенту Путину и давай вспоминать студенческие годы, «а помнишь...», «а помнишь...» И Путин вроде действительно помнил однокашника, вроде был свой парень. А Бастрыкин всячески намекает, мол, и тогда был свой, и впредь таким же останусь.
Решил Путин поддержать однокашника.
Через месяц Бастрыкин вновь пришел к Путину, президент уже не столь оптимистичен.
— Саня, хотел я тебя пристроить и в «Газпром», и в «Роснефть», но тебя, оказывается, везде знают, и все говорят, не надо нам этого дурака, придется, видимо, под тебя целое новое ведомство создавать.
Но кто бы вспомнил о десятилетнем юбилее Следственного комитета, если бы его возглавляла не столь колоритная личность?
Уникальность Бастрыкина в том, что, несмотря на чины и огромный стаж государственной службы, он так и не смог научиться каменнозадой солидности отечественного чиновника. Вроде бы все у него как у людей: липовая диссертация, недвижимость в Чехии, безупречный послужной список, генеральские погоны, прямое подчинение президенту, то есть доступ к телу, ну не так, конечно, чтоб «дверь ногой открывать», но тем не менее.
И вот человек с таким положением самолично вывозит известного московского журналиста в лесок, на разборку, за то, что щелкопер что-то там накропал. Все в лучших традициях «лихих девяностых».
Действительный тайный советник и особа, приближенная к императору, в глубине души мечтал быть крутым и авторитетным пацаном, которые к этому времени остались лишь в телесериалах. На дворе XXI век! Боже мой, у него же был шанс стать таким тогда, но он не стал. Почему? Да потому что хотеть быть и быть — не одно и то же. Зато теперь он генерал и может себе позволить.
Или сцепиться во дворе с мужиком, выгуливающим собаку, и махать у него перед носом пистолетом, это в генеральских-то чинах.
Да я просто не могу себе представить ситуацию, чтобы чиновник такого ранга мог вообще столкнуться с каким-то «левым» мужиком. А этот — на тебе, пожалуйста.
Ко всему прочему мечтающий о «крутости» генерал оказался поэтом. Поэт он никакой, но сам факт.
Бывает и чиновник прихварывает графоманией, взять хотя бы главу МИД Лаврова или того же Улюкаева. Однако Бастрыкин не просто презентовал миру свою слабость. Для своих виршей он выдумал целого польского поэта Станислава Струневского, сочинил ему биографию, жил в интернете двойной жизнью, даже общался сам с собой, и за этим детским занятием, именуемым в психиатрии «синдром воображаемого друга», был пойман журналистами.
До этого литературными мистификациями на вершине пирамиды власти баловался только Владислав Сурков, но там все было с соблюдением всех респектабельных правил этого жанра. «Околоноля» был солидно издан на бумаге, все критики написали взаправдашние рецензии, обсуждая не только авторство, но и книгу по существу. Одну из рецензий (отрицательную) автор написал под псевдонимом сам. Сурков не потерял в солидности и только укрепил свою репутацию творческой личности.
Бастрыкину же ничего, кроме журналистских издевок, его «вымышленный друг» не принес. Он решительно не способен вести себя как «взрослые люди».
Видимо, для отечественного чиновничества он немного анфан терибль, но на общем фоне он выглядит от этой инфантильности каким-то очень понятным, я бы сказал, даже человечным.
И безусловно, именно его личность — главная достопримечательность Следственного комитета.
Источник: Сноб