В конце мая сорок пятого года я окончил четвертый класс. С боевыми наградами с войны приехали дядя Миша и отец Шурика Кузьмина. А некоторые семьи фронтовиков начали получать письма с ... Дальнего Востока, куда их воинские части эшелонами перебросили через всю страну. Пожилые родители Яши Шаха - Григорий Семёнович и почти слепая Лина Яковлевна, вернувшись из эвакуации в Полтаву, рассказали, что их сын, старший лейтенант, служит на Дальнем Востоке, и переписывается с нашей замужней Женечкой, которую до сих пор не может разлюбить... А моя бедная тётя Фрида продолжала ждать своего сына Мулю, надеясь, что он, служит на Дальнем Востоке. Однако на все ее запросы приходил один ответ: «пропал без вести».
Запомнился день 24 июня. На дворе сверкала молния, была гроза. Я дома с мамой слушал радио. Под грохот маршей диктор с Красной площади рассказывал о Параде Победы. Мимо Мавзолея, на котором стоял Сталин и его соратники, проходили колонны воинов всех фронтов. После парада солдаты сбросили у Мавзолея двести знамен и штандартов разгромленных немецких дивизий и полков. Наконец Гитлер мертв, наши войска в Берлине. Мы победили!
Когда я прочитал в газете речь Сталина на приеме в Кремле участников парада Победы, которую вождь завершил тостом «За здоровье русского народа!», я спросил у мамы:
- А почему товарищ Сталин не назвал все наши народы? Я знаю, что русских в нашей стране больше других народов, но воевали с немцами не только русские, а и украинцы, и киргизы, и татары, и евреи...
- Раз Иосиф Виссарионович так сказал, значит, так надо, - ответила мама.
- Не знаю, сколько воевало евреев, - настаивал я, - но сколько, например, украинцев было на фронте и в партизанах? Мамочка, как украинцы поймут эти слова вождя?
- Это политика, сынок, - с грустью глянула на меня все понимающая мама. - И прошу тебя: больше никому с такими вопросами не обращайся. (Только с годами я осознал, как в то страшное «сталинское время» берегла меня моя мама).
Летом 1945 года в наш город приехал Ансамбль песни и танца Центрального Дома железнодорожников под управлением знаменитого нашего земляка, композитора Исаака Осиповича Дунаевского. Так как здание театра имени Гоголя было разрушено, концерт, посвящённый Победе, прошел в зале соседней уцелевшей средней школы №3 на улице Куйбышева. До сих пор осталась в памяти фигура дирижера - Исаака Дунаевского. Невысокий, подвижный, в черном костюме. Как только взлетали его руки, вмиг оживали и оркестр, и хор, и солисты. Мы впервые услышали его новую песню «Ехал я из Берлина…», песни американских и английских солдат: «Путь далёкий до Типперери», «Зашел я в чудный кабачок» … Тогда же в живом исполнении меня до глубины души взволновала песня Дунаевского о Москве («Я по свету немало хаживал…»). С тех пор прошло семьдесят пять лет. О советской, а ныне российской столице написано немало песен, но эта осталась лучшей и справедливо считается Гимном Москвы.
В гостях у Додиных
Мои одноклассники, близнецы Толя и Валя Додины, жили дальше всех от школы. Проходя мимо нашего дома, они стучали в окно, я выходил. И домой возвращались втроем. Случалось, приглашали меня в гости. У них была приветливая интеллигентная русская семья. Отца, крупного мужчину - уральца, типичного советского директора, которому было приказано на месте разрушенного маслозавода организовать производство подсолнечного масла и одновременно начать строительство нового завода, я видел редко. Даже в праздники он пропадал на заводе. Мама, под стать мужу, высокая, красивая, добродушная женщина, раньше работала в Березниках учительницей в школе, а теперь занималась только домом и тремя сыновьями. Гостиную Додиных украшало пианино, на котором играла мама и старший сын, девятиклассник Женя.
Знакомясь с Женей, я представился:
- Трабский.
Женя, наверное, удивился необычной для русского уха фамилии, несколько раз буркнул «тр-тр-тр» и предложил:
– Знаешь,Трабский, мы сейчас проходим комедию Гоголя «Ревизор». Там Хлестаков пишет письмо другу Тряпичкину в Санкт-Петербург. Давай я тебя буду называть «душа моя Тряпичкин».
– Нет, Женя, я - Трабский!
Он засмеялся и, похлопав меня по плечу, сказал, что пошутил.
В то время почти ни у кого в городе (даже в семье директора маслозавода) не было телефона, но зато у его сыновей было своё «кино». Когда я приходил к Додиным, одноклассники тотчас на столе приступали налаживать самодельный диапроектор. И на простыне, висевшей на стене, показывали «кино»: «Снежная королева», «Мальчик-с-пальчик», «Гаврош»... Под каждым кадром помещался текст. Толя читал, Валя вращал катушку с лентой диафильма, а Женя садился за фортепиано. Так с «голосом» за кадром и музыкальным сопровождением мы смотрели домашнее «кино»…
Сейчас, в ХХI веке, когда дети с малых лет пользуются сотовыми телефонами и видеокамерами, смотрят дома цифровое телевидение, то, о чём я вспоминаю, может показаться смешным. Но тогда, как мои друзья - четвероклассники сами смастерили диапроектор и показывали «кино», меня поражало.
Зимой дороги, тротуары и дворы в городе никто не чистил: всё засыпало снегом. В такие дни отец Вале и Толе выделял заводские сани. Проезжая мимо нашего дома, возчик останавливал сани, а я с портфелем забирался к ребятам под большую медвежью доху. Так мы по-барски, на зависть одноклассникам, подъезжали к школе. Но весной и осенью в дождливую погоду, когда я под зонтиком и в калошах шёл в школу, мимо меня проезжали, сидящие под навесом заводского фаэтона мои друзья Додины. На них я не обижался: понимал, что их отец - директор завода, а мой - стекольщик…
