Когда репутация рушится – это хороший сигнал. Это значит, что в стране она хоть чего-то стоит.
В России вышла книга израильского писателя Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века». Вышла с опозданием в девять месяцев – американским и европейским читателям она была доступна еще осенью 2018 года. Но, как оказалось, задержка объясняется не только трудностями перевода. Как только российское издание вышло в свет, читатели обнаружили существенную «адаптацию».
Например, в английском издании, в главе «Постправда», автор приводил в пример фейки, которые озвучивал Владимир Путин, отрицая присутствие российских войск в Крыму. А в российской адаптации автор бичует уже Дональда Трампа и его заявления.
Когда журналисты заметили различия и обратились к издательству за комментариями, Юваль Ной Харари выступил с публичным заявлением. Автор заявил, что правки были согласованы, и даже нашел для себя оправдание. Мол, цель оправдывает средства, и если нужно достучаться до граждан, живущих в «недемократических странах», то ради преодоления цензурного барьера нужно допускать адаптацию примеров.
Затем случилась привычная дискуссия о том, можно ли ради борьбы с цензурой заниматься самоцензурой. Тем более что речь идет о книге, посвященной фейкам и постправде. Кто-то говорил, что автор просто соблазнился гонораром и предал все то, о чем пишет в своих книгах. Кто-то вставал на сторону Харари – и настаивал на том, что речь идет о «допустимых компромиссах» во имя высокой цели.
Но особая пикантность состоит в другом. В той же российской адаптации украинский блогер Андрей Черников обнаружил еще один измененный фрагмент.
В разделе «Война» в оригинальной версии шла речь о «завоевании Крыма» Россией и о том, что Москва «вселила страх в сердца людей». А в российском издании вместо этого читатели встречали пассаж о том, что «до сей поры единственным успешным вторжением XXI века, предпринятым великой державой, было присоединение Крыма Россией».
После этого Харари заявил BBC, что не согласовывал изменение формулировок с «аннексии» на «присоединение». Что на эту терминологическую адаптацию он не согласен. Пообещал поговорить с агентами и адвокатами и принять решение.
Очень надеюсь, что история получит продолжение. Например, российские издатели подтвердят, что все изменения были согласованы. Или наоборот – адвокаты писателя смогут доказать обратное. В противном случае, можно представить, какие вопросы Юваль Ною Харари будут теперь задавать журналисты на пресс-конференции.
Но если брать шире, то вся эта история – про битву денег и репутации. И про то, что в разных странах итог этой схватки обречен отличаться.
Потому что многие из тех, кого мы привыкли считать «лидерами общественного мнения», «интеллектуалами» и «прогрессивными писателями», на деле готовы подстраиваться под конъюнктуру. Быть имитатором можно в любой стране – вплоть до того момента, пока тебя не раскроют. А когда разоблачение случилось – ты начинаешь взвешивать репутационные риски и сравнивать объем потенциально упущенных прибылей с величиной уже полученных гонораров. И принимать решение.
В тех странах, где репутация имеет значение, ты обречен следовать если не своим убеждениям (кто может гарантировать, что они у тебя есть?), сколько своему публичному имиджу. Оправдываться. Искать объяснения. Ты вынужден делать это, потому что в противном случае рухнувшая репутация будет чревата расторжением контрактов, потерей аудитории и – в результате – уменьшением дохода.
А если ты живешь в среде, в которой репутация – пустой звук, то ты ничем не рискуешь. Можно работать на подлецов – и оправдываться «свободой слова». Можно выполнять функции сливного бачка – и продолжать считаться журналистом. Можно попасть в финансовые скандалы – и сохранять репутацию правдоруба.
Вполне может быть, что Харари – просто талантливый имитатор. Человек, который популярно пересказывает чужие многотомные научные труды, и не готов при этом лишаться гонораров из авторитарных стран. Его проблема лишь в том, что он живет в среде, в которой репутация имеет значение – и у каждого есть риск ее потерять.
Если бы он жил в Украине – таких проблем у него бы не было.
