(Продолжение. Начало в предыдущих номерах)
Дома мы получали «Правду Украины», республиканскую газету на русском языке, и областную «Зарю Полтавщины» - на украинском. Зная о моем интересе к политике, литературе, музыке и театру мама подписала мне ещё и московскую газету «Культура и жизнь».
В марте 1949 года по случаю 125-летия московского Малого театра эта газета напечатала большую статью главного режиссера театра Константина Зубова. Восхваляя успехи его постановок пьес А.Н. Островского «Бесприданница», «Доходное место» и «Волки и овцы», режиссер, в духе того времени, обвинил московских театральных критиков- «космополитов» в том, что «их творчество чуждо советскому народу». А через несколько дней в «Правде Украины» я увидел ещё одну статью о юбилее Малого театра, но за подписью «Дмитро Павлычко». Прочитал и удивился: это был тот же текст, что и в «Культуре и жизни». Слово в слово! Только заголовок и подпись под статьей были разные.
«Это же настоящий обман читателей серьёзной партийной газеты», - подумал я. Тогда уже я знал, что означает слово «плагиат», и в тот же день написал и отправил гневное письмо в редакцию «Правды Украины», подписав «Исаак Трабский, ученик 8 класса средней школы №4 г. Полтавы».
Когда родителям сказал об отправленном письме, они посмеялись: «Ты знаешь, сынок, сколько людей пишут в газеты? Тысячи, а ты посмел раскритиковать центральную партийную газету республики! Бесполезно!» Поэтому на получение ответа я не надеялся.
Но через пару недель домой на моё имя пришел типографский конверт с обратным адресом: «Орган ЦК Компартии Украины, газета «Правда Украины»», Киев. ул. М. Коцюбинского,7». Волнуясь, открываю конверт и читаю: «Уважаемый товарищ И. Трабский! Спасибо за внимание к нашей газете. Факты, указанные в вашем письме, подтвердились. На общем собрании редакции мы обсудили ваше письмо о недостойном для советской печати проступке молодого талантливого поэта и нашего внештатного автора. Мы строго предупредили его о недопущении впредь такого стиля работы. Всего вам доброго! Зав отделом писем». (Подпись неразборчивая).
А я думал, что газета извинится перед читателями и автор статьи как за воровство получит более строгое наказание… Через много лет я узнал, что Дмытро Павлычко стал известным украинским поэтом.
А то письмо, полученное мною, мальчишкой, из большой республиканской газеты, сыграло свою роль в моей жизни: оно вызвало у меня уверенность, что я могу писать в газеты.
Поль Робсон поет на идиш
Тёплым летним вечером 1949 года я, только что окончивший восьмой класс, дома слушал «Последние известия» из Москвы. Потом диктор прочитал статью о ходе беспощадной борьбы с «безродными космополитами» и «сионистами». Называл фамилии известных ученых, литераторов и людей искусства. Большинство из них были евреями. Я уже знал о смерти «от несчастного случая» Соломона Михоэлса и с тревогой слушал о новых арестах «вредителей» и «шпионов различных разведок». Такие новости в еврейских семьях вызывали страх за возможные репрессии к родным и близким… Никто не знал, что нас ждёт впереди.
За «Последними известиями» началась трансляция концерта американского певца Поля Робсона из московского зала Чайковского. С детского сада в школе и кинофильмах («Цирк», «Встреча на Эльбе») нам внушали, что в Америке проклятые капиталисты линчуют черных и преследуют коммунистов… Но с первой же минуты концерта меня буквально «заворожил» необыкновенно низкий голос черного певца из далёкой страны «желтого дьявола». Особенно удивило, что Поль Робсон великолепно пел не только американские и черные песни на английском, но и русские народные, и советские песни. Причем перед каждой давал краткий комментарий (с сильным акцентом) на русском языке. До сих пор помню глубокую, до дрожи, вибрацию мощного голоса певца в негритянской песне «Mississippi Ol’ Man River» («Старина Миссисипи»). После исполнения песни Дунаевского «О Родине» («Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек»), вызвавшую взрыв аплодисментов, певец неожиданно сказал, что настоящим потрясением для него стала смерть его друга Соломона Михоэлса. Поэтому сейчас он споет песню, которую посвящает памяти этого великого человека.
«Это песня, - продолжил певец, - еврейских партизан, которые боролись с фашистами в Варшавском гетто. Она написана на языке идиш. А научил меня ее петь в Америке один из выживших евреев Варшавского гетто».
И Поль Робсон запел песню на популярный тогда в стране мотив братьев Дмитрия и Даниила Покрасс «То не тучи, грозовые облака». Она взволновала меня, мальчишку, до глубины души: черный американец пел о героях-евреях, которые ради свободы шли на смерть. И пел на языке идиш, на котором дома общались между собой мама и папа и на котором меня старались научить говорить в еврейском детском саду, запрещенном сталинским режимом в далёком 1938 году. И как он пел!
Эту песню я тогда услышал впервые. Трудно было представить, чтобы в то время в Советском Союзе, когда антисемиты говорили, что «евреи воевали в Ташкенте», можно было петь о героических подвигах евреев на фронте. А вот Поль Робсон мог!
Вскоре после этого вечера я, шестнадцатилетний, согласно Советской Конституции, пошёл в милицию Октябрьского района получать паспорт гражданина СССР. Симпатичная паспортистка в погонах капитана, прочитав мою анкету, спросила:
- Может быть, хлопец, лучше записать тебя украинцем?
Я подумал: неужели на этот вопрос ее натолкнула моя вышитая украинская сорочка- «чумачка»?
- Разве стыдно быть евреем? Запишите, как в анкете, - тихо, но убедительно попросил я.
Она с сожалением посмотрела на меня...
Недавно в Америке в замечательном эссе «Меньше единицы» Иосифа Бродского я прочитал, что слово «еврей» в русской речи в то время было почти ругательством, чем-то стыдным. Оно, конечно, присутствовало в анкетах, метриках и паспортах, однако порождало не самые приятные ассоциации. Но я, живя в рабочей еврейской семье, общаясь с евреями-одноклассниками и хорошо зная, что среди нас живут антисемиты, которые мне были неприятны, упрямо считал себя евреем, гордился своим еврейством и был счастлив, что родился в самой лучшей и справедливой в мире стране, победившей фашизм.
Так был воспитан.