Один преподаватель классической музыки в пекинском университете как-то сказал: «Когда я смотрю на моих студентов, я боюсь, что через пять лет у нас будет война». «С кем?» - спросили у него. «С кем угодно».
Его ученики не похожи на fenqing («сердитую молодежь»). Они учатся в музыкальной консерватории, в конце концов, не в военной академии. Многие из них имеют связи за рубежом. Но они также амбициозные, эмоциональные ярые националисты, и для них война - любая война - будет приятным подтверждением подъема своей страны. Как Олимпийские игры 2008 года, но с настоящими взрывами вместо фейерверков. Эти дети с восторгом внимают пропагандистским фильмам, и это не мешает им мечтать о Джульярдской школе.
Аналогичный смысл несет недавнее эссе в The Economist. «Чего хочет Китай?». Понятно, что Китай хочет богатства и власти. Он также хочет уважения. Тем не менее, уважение - это любовь пополам со страхом. The Economist задается вопросом, достигнет ли своей цели скорое на расправу китайское государство.
Чего хотят сами китайцы? Будучи патриотами, они хотят для своей страны богатства, власти и уважения. Они также хотят уехать. Из тех, кто может себе это позволить, 64% выражают желание покинуть пределы страны. В то же время, однако, большинство китайцев - националисты, поэтому, возможно, Пекин лишь отражает их настроение. Как утверждает Джессика Чен Вайс, национализм - не новое явление. Единственное, что меняется, это снисходительность правительства по отношению к националистическому общественному протесту. Наибольшую тревогу вызывает то, что китайцы почти поголовно ждут войны. И во многом благодаря бесконечным парадам телевизионных сериалов о Второй мировой войне, цель ясна: Япония. В ходе недавнего опроса, лишь четверть китайцев не предвидят в будущем военный конфликт с Японией.
«Странное возрождение национализма» - парадокс нашего времени. Поклонение войне должно полностью расходиться с материалистическими устремлениями, и все же они часто идут рука об руку. Возможно, молодежь хочет всех «пряников» западной жизни без дополнительного «кнута» либеральных прав и обязанностей.
Исторически сложилось так, что слияние процветания с национализмом было мощной тенденцией. В 1841 году прусский аристократ провозгласил великую добродетель экономического прогресса по сравнению с военным делом: «Под хорошим и мудрым управлением… разве наших жителей не лучше кормят, одевают и учат? Разве не такие результаты не равны победоносному походу… с большой разницей, что их не получают за счет других народов и огромного количества жертв, что требует война?». Через 50 лет этот аристократ, фельдмаршал Хельмут фон Мольтке, немецкий начальник Генерального штаба, обвинит «страсть населения» в разжигании войны: «Сегодня вопросы войны и мира больше не решаются в тиши кабинета... Общественное мнение может оказаться сильнее, чем воля тех, кто правит».
Си Цзиньпин приказывает армии Китая (НОАК) придти в боевую готовность. Государственные СМИ изобилуют такими словами, как «непоколебимый», «неустрашимый», и «бескомпромиссный». Генерал-майор НОАК насмешливо заявляет, что Японию можно «проучить» лишь третью китайских сил. Неудивительно, что 64% опрошенных китайцев думают, что «ужесточение нашей позиции» - единственный способ решения территориальных споров.
