Из цикла «Информационная война. Механизм»
«Я уезжаю из государства надежды и возвращаюсь в наши западные страны — страны отчаяния…
Для меня, старого человека, составляет глубокое утешение, сходя в могилу, знать,
что мировая цивилизация будет спасена…
Здесь, в России, я убедился, что новая коммунистическая система способна вывести человечество из современного кризиса и спасти его от полной анархии и гибели»
Бернард Шоу, 1931 год
Горький выезжает из страны на жестких условиях: ему оплачивают лечение за границей и приобретают права на его сочинения во исполнение Ленинского ходатайства (см. «Сталин и писали» Б. Сарнов) и двух постановлений Политбюро ЦК РКП(б) 1921-1922 гг. Отныне он на содержании у партии; он в более чем дружеской переписке со Сталиным и Ягодой, выполняет работу атташе по культуре: дает рекомендации, кого из именитых и всемирно известных писателей можно «привлечь к сотрудничеству», принимает делегации, радуется успехам вождя и ОГПУ («Был совершенно потрясен новыми, так ловко организованными актами вредительства и ролью правых тенденций в этих актах. Но вместе с этим и обрадован работой ГПУ, действительно неутомимого и зоркого стража рабочего класса и партии. Ну, об этих моих настроениях не буду писать, Вы их поймете без лишних слов, я знаю, что и у Вас возросла ненависть ко врагам и гордость силою товарищей» (Письмо А.М. Горького И.В. Сталину 2 ноября 1930 г.). Работа, порадовавшая Горького, как известно, кипит и спорится. Прелюдией к «большому террору» 30-х гг., когда казни, расстрелы, аресты, ссылки будут неотъемлемой частью действительности, служат показательные процессы конца 20-х гг.; «ярость масс», недовольных результатами проводимой в стране экономической политики, должна выплеснуться на «вредителей» из числа буржуазных специалистов, а, заодно, запугать оппозиционеров и колеблющихся членов Политбюро. В конце 20-х – начале 30-х гг. по указанию Сталина фабрикуется ряд дел, на основании которых идут открытые «показательные» процессы, нерв судилищ, кульминация и апофеоз — массовое «признание» подсудимых ─ именно эти практики получения «признаний», самооговоров, диких измышлений и тотального самопредательства лягут в основу «промывания мозгов» для изменения сознания людей в тюрьмах коммунистического Китая, (см. бестселлер Лифтона Р. «Технология «промывки мозгов»: Психология тоталитаризма»). Шахтинское дело тщательно отрежиссированно Сталиным, задолго до судебного разбирательства все расставлено им по своим местам: это экономическая контрреволюция ─ ни больше, ни меньше! ─ затеянная частью буржуазных спецов, владевших ранее угольной промышленностью, итог: 49 обвиняемых признаны виновными, 5 расстреляны.
Шахтинское дело стало своеобразным полигоном для отработки последующих процессов, вредителей ищут во всех отраслях промышленности, от железнодорожной, до золото-платиновой, вплоть до академической науки. В 1930 г. для новых публичных процессов ОГПУ «конструирует» три антисоветские подпольные организации: так называемую Промпартию, Союзное бюро меньшевиков и Трудовую крестьянскую партию; Горький тем временем пытается писать пьесу о вредителях. С ним уже обсуждено, как увязать театрализованные судилища с Пуанкаре и «интервенцией» в катастрофически ослабленную страну – промышленная революция провалена, жизнь как в Гражданскую войну, страна на полуголодном пайке, огромный дефицит бюджета латают эмиссиями, займами, принудительной подпиской, во всем, как при Сталине, при Путине, виноваты мировая закулиса и внутренние враги. Но вещь не дается ─ рабочий антураж, технические детали, фабула, высосанная из пальца, чего Горький не может не понимать, главное, не хватает материала, который он просит у Сталина и Ягоды; при мысли о том, как добывается «матерьялец» в застенках ОГПУ, волосы шевелятся на голове.
Переписка участников и соавторов об этом тонком деле выглядит так: из письма Горького Ягоде (2 ноября 1930 г. Сорренто). «Пьесу о «вредителе» бросил писать, не хватает материала, вредитель выходит у меня ничтожнее того, каков он в действительности. Весною, в Москве, буду просить у вас материалов!» Из письма Горького Сталину (2 ноября 1930 г. Сорренто): «Пьесу о «вредителе» бросил писать, не удается, мало материала. Чрезвычайно хорошо, что Вы посылаете мне «новый»! Но — еще лучше было бы, конечно, если б нового в этой области не было». Сталин — Менжинскому (Сталин, позаботившийся о «новом в этой области» - авт. ) (октябрь 1930 г): «Тов. Менжинский! Письмо от 2.Х. и материалы получил. Показания Рамзина очень интересны. По-моему, самое интересное в его показаниях — это вопрос об интервенции вообще и особенно вопрос о сроке интервенции… Отсюда мои предложения. а) Сделать одним из узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки ТКП, «Промпартии» и особенно Рамзина вопрос об интервенции и сроке интервенции…б) Привлечь к делу Ларичева и других членов ЦК Промпартии и допросить их строжайше о том же, дав им прочесть показания Рамзина. в) Строжайше допросить Громана, который, по показанию Рамзина, заявил как-то в «Объединенном центре», что интервенция отложена на 1932 г. г) Провести сквозь строй г.г. Кондратьева, Юровского, Чаянова и т.д., являющихся (бесспорно!) интервенционистами, и строжайше допросить их о сроках интервенции… Если показания Рамзина получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых (Громан, Ларичев, Кондратьев и К° и т.д.), то это будет серьезным успехом ОГПУ…Понятно? Привет. И. Сталин (Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 — декабрь 1936. Документы. М. 2003, стр. 256-257.)
Не важно, в данном случае, выколачивают и вымучивают «признания» этих назначенных «интернационалистами» людей по просьбе Горького в нуждах замысла или нет; важно, что автор их ждет и просит, но пьеска не родилась, и тогда Горький пишет неслыханную в истории литературы вещь: манифест террора против своего народа «Если враг не сдается – его уничтожают», он бросает лозунг, использованный спустя десять лет в борьбе с фашистскими оккупантами: «Внутри страны против нас хитрейшие враги организуют пищевой голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, поджогами, различными подлостями, — против нас всё, что отжило свои сроки, отведённые ему историей, и это даёт нам право считать себя всё ещё в состоянии гражданской войны. Отсюда следует естественный вывод: если враг не сдаётся, — его истребляют». (Впервые напечатано в «Правде», 1930 г, номер 314, 15 ноября. В тот же день под заглавием «Если враг не сдаётся, ─ его истребляют» опубликовано в «Известиях ЦИК СССР и ВЦИК»). Понимать это широким массам надлежит так, что Великая русская литература благословляет эти расправы над невинными, несопоставимые по масштабам со зверствами инквизиции, под «всенародное»: Распни их! ─ благо, каждый процесс и приговор сопровождаются истошными требованиями смертной казни, фейерверками и народными гуляниями. Горький, «оставивший позорный след в истории России» (Юрий Галансков, Открытое письмо депутату XXIII съезда КПСС М. Шолохову 1966 - 1974 гг.) сослужит еще одну неоценимую службу Сталину: преобразует РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей) и другие писательские организации и профсоюзы в Союз писателей СССР с перьями, приравненными к штыку и «генеральной целью создания произведений высокого художественного значения, насыщенных героической борьбой международного пролетариата, пафосом победы социализма, отражающих великую мудрость и героизм коммунистической партии», «созданием художественных произведений, достойных великой эпохи социализма», со своими судилищами и приживалами власти, секретарями и бонзами, обращенный временем в тленум, в «голубое сало» из триллера Сорокина, смазывающее шестерни, чтобы у репрессивной машины власти был плавный ход, с «творческой интеллигенцией» тоталитаризма, одобрившей процесс и расстрел Тухачевского и его товарищей, занявший один день ─ Фадеев и Всеволод Вишневский, Алексей Толстой, Николай Тихонов, Михаил Шолохов, Нобелевский лауреат, под бурные аплодисменты от имени власти требовавший расстрелять Даниэля и Синявского на «процессе четырех».
Окончание следует.
