«Ты нужен боссу, а он тебе — нет». «Вся власть воображению!» «Я боролся за повышение зарплаты. Теперь у меня есть телевизор, холодильник и Фольксваген, и все же я прожил жизнь как козел. Не торгуйтесь с боссами, упраздните их!» И, наконец, самый знаменитый тогдашний парижский лозунг: «Запрещается запрещать!»
В третью декаду мая 1968-го антирежимные страсти во Франции достигли высшей точки. К студенческим протестам добавились массовые забастовки. Левые и леволиберальные политики уже делили должности, готовясь сбросить деголлевскую Пятую республику. Сам генерал де Голль на день исчез из виду. Потом оказалось, что он ездил набраться смелости в расположение французских военных, дислоцированных в ФРГ. Вернувшись в Париж, генерал призвал своих сторонников выйти на улицы. Контрдемонстрации оказались не менее массовыми, чем шествия протеста. Казалось, кризис идет на убыль и деголлевский режим возвращает себе контроль над Францией.
В действительности же парижский май 1968-го был лишь самым ярким и эффектным эпизодом революции, охватившей весь Запад, а в специфических формах и сопредельные края, включая несколько восточноевропейских сателлитов СССР.
Это была революция особого рода — которая длилась много лет и не столько свергала старые режимы, сколько изменяла их до неузнаваемости. Хотя в персональном качестве те политики, которые пытались ей противиться, почти всегда вылетали из обоймы. Тот же де Голль, вообразивший себя победителем бунтарей, уже в 1969-м был вынужден подать в отставку.
Французский 1968-й оказался таким радикальным и запоминающимся именно из-за того, что его жертвой был особо жесткий, авторитарный по европейским меркам и подчеркнуто старомодный режим, созданный национальным героем, который не догадался вовремя уйти на покой. В США, Германии или Италии революционные сюжеты были другими, но суть — той же.
Западные общества переживали эпоху, которую потом назовут «тридцать славных лет» (с середины 1940-х до середины 1970-х). Благосостояние росло необычными темпами. На контрасте с этим увеличивалось недовольство несправедливостью и окостенелостью привычных порядков и самого стиля жизни.
В этих обществах — формально свободных, демократических и провозгласивших всеобщее гражданское равноправие — царила жесткая дисциплина, поддерживалась и насаждалась вера в авторитеты и идеологические стандарты. Представители каждой категории людей, будь это выходцы из необразованных слоев, женщины или этноменьшинства, должны были знать свое место, исполнять предписанные роли и не высовываться. А некоторые, как геи, осуществлять свои практики тайком и радоваться, что повальной охоты на них больше не устраивают.
рхаичными воззрениями и давней встроенностью в старую систему. Какое-то время в качестве светлой альтернативы фигурировал Мао Цзэдун со своей «культурной революцией», но потом и он вышел из моды.
Однако сводить духовный перелом, начавшийся на Западе в 1960-х, просто к левизне или к ультралевизне, значит не понимать его сути. Провозглашавшиеся в 1968-м всевозможные свободы, включая свободу от социальной и сексуальной муштры, вовсе не являются интеллектуальной монополией левых. Как и идея справедливости.
Неслучайно основные подразделения политических классов в западных странах, в том числе и вполне правые, мало-помалу усвоили и сделали частью своей идеологии принципы расового, этнического и гендерного равенства. Далеко не всегда это делалось из соображений приспособленчества. Один американский консерватор, поддерживая гей-браки, подчеркивал, что семейные ценности только укрепляются от того, что геи хотят к ним приобщиться, а не рвутся их разрушить. И это не исключение. Скажем, расизм не является фундаментом для большинства консервативно-патриотических течений. Консерватор и патриот вполне может быть человеком с любым цветом кожи и любой этнической принадлежности.
В этом смысле революция, условно именуемая «1968 год», взяла верх по всему фронту. Полвека спустя мир стал другим.
Но не таким, как воображали мечтатели пятьдесят лет назад.
Шаг за шагом царство победившей революции превращалось в царство новой несвободы.
Бывшие дискриминируемые меньшинства и сообщества превратились в группы, не подлежащие не то что критике, но и обсуждению. Исследовать биологические особенности этнорасовых групп не то чтобы окончательно запрещено, но очень рискованно. А вдруг в результатах кто-нибудь усмотрит расизм? Обиходный словарь с большим рвением переделывается, вместо «некорректных» слов изобретаются новые, но под вопросом судьба литературы, вплоть до книг, написанных всего несколько десятков лет назад. В сегодняшние стандарты сплошь и рядом не ложится даже то, что считалось прогрессивным. Переводить ли на новояз или просто запретить?
Фильмы на исторические темы ставить пока можно, но забывать о господствующей идеологии нельзя. Кто был в прошлом прав, а кто виноват, расписано заранее. В Британии, скажем, можно поставить картину о средневековой войне «хороших» шотландцев против «плохих» англичан, но ни в коем случае не наоборот. А еще лучше — перейти на фэнтези и показывать несуществующие края, пусть чем-то и похожие на настоящие. «Игра престолов» — образец мудрого успеха на этом поприще.
Регламентация секса сегодня гораздо радикальнее, чем была пятьдесят лет назад, хотя свод правил стал совершенно другим. Но сам культ разоблачений, когда доносчицы и доносчики под растерянные возражения давнишних своих партнеров повествуют о соблазнениях и насилиях, совершенных будто бы двадцать лет назад, а то и тридцать, а то даже и все пятьдесят (как раз в 1968-м!), не зря напоминает нам об атмосфере советского доносительства 1930-х — 1940-х.
Полувековой круг замкнулся. Старая несвобода ликвидирована. Зато новая свобода, развивая заложенные в ней противоречия, плавно превратилась на многих участках в собственную противоположность и все чаще напоминает тоталитаризм.
Само слово «свобода» теряет свое обаяние. «Мы хотели, чтобы все было разрешено, — сказал один ветеран 1968-го, глядя на подростков, которые бунтовали на улицах, отстаивая закрепление рабочих мест за теми, кто их занимает, и за недопуск к ним прочих, — а они борются за то, чтобы все было запрещено».
Сергей Шелин
