Нынешние американские подростки взрослеют в эпоху повсеместного распространения цифровых технологий, когда смартфоны превратились в «вечных спутников». И, как свидетельствуют национальные опросы, все больше подростков переживают кризис.
Вот, пожалуй, наиболее тревожная статистика: в период с 2009 по 2017 годы доля старшеклассников с суицидальными наклонностями увеличилась на 25%. Доля подростков с клинической депрессией в период с 2005 по 2014 годы выросла на 37%. Возможно, в действительности эта цифра еще выше, просто некоторые стесняются в этом признаться. Кроме того, растет и смертность от самоубийств.
Взрослые эти тенденции заметили и забеспокоились: виноваты телефоны!
«Правда, что смартфоны уничтожили целое поколение?» — вопрошал в 2017 году журнал «Атлантик» с провокационной обложки. В своей статье, которая снискала широкую популярность, профессор психологии государственного университета Сан-Диего Джин Твендж (Jean Twenge) обобщила данные о связи душевного здоровья с развитием технологий — и ответила на этот вопрос утвердительно. Это же мнение утвердилось и в массовом сознании.
Страхи людей по поводу смартфонов не ограничиваются депрессиями или чувством тревоги. Настоящую панику сеют игромания и телефонозависимость — из-за повсеместного распространения цифровых технологий у нас портится концентрация и память. Скопом все эти вопросы вызывают подлинный ужас: технология сводит нас с ума.
Но познакомьтесь поближе с научной литературой и пообщайтесь с учеными, которые пытаются докопаться до сути — и от вашей уверенности не останется и следа.
Проведенные исследования на тему, есть ли связь между использованием цифровых технологий и психическим здоровьем, дали малоубедительные результаты — причем, как при исследованиях взрослых, так и детей. «В научном мире царит путаница», — отмечает Энтони Вагнер (Antony Wagner), заведующий кафедрой психологии Стэнфордского университета. «Есть ли убедительные доказательства причинно-следственной связи, что социальные сети влияют на наше восприятие, неврологические функции или нейробиологические процессы? Ответ: мы и понятия не имеем. Таких данных у нас нет».
Некоторые исследователи, с которыми мне довелось пообщаться, — даже те, кто считает, что связь между распространением цифровых технологий и психическим нездоровьем преувеличена — считают, что это важный вопрос, который требует дальнейшего изучения и анализа.
Если технологии хоть сколько-нибудь повинны в росте подростковых страхов, депрессий и самоубийств, мы должны это установить наверняка. И если повсеместное распространение цифровых устройств каким-либо образом сказывается на человеческой психике — на том, как наш мозг развивается, справляется со стрессом, запоминает, обращает внимание и принимает решения — то мы опять же должны быть уверены.
Вопрос, как технологии влияют на психическое здоровье детей и подростков, крайне важен. Собранные данные о причинах панических настроений требуют дальнейшего изучения предмета. Поэтому я задал исследователям в этой области простой вопрос: как нам получить наиболее убедительный ответ?
Они мне растолковали, чем это чревато и как ситуацию можно исправить. Проще говоря: ученым надо задавать точные, конкретные вопросы, надо собирать качественные данные, причем во всех областях психологии. И, что удивительно, ученые окажутся бессильны, если им не помогут технологические гиганты вроде «Эппл» и «Гугл».
Откуда взялась связь между соцсетями и депрессией?
Предположение, что чрезмерное увлечение технологиями и социальными сетями пагубно сказывается на психическом здоровье, взялось не с потолка.
«Появление смартфонов радикально изменило все стороны жизни подростков», — пишет Твендж в «Атлантик». Даже если вас смущает слово «радикально», отрицать, что поменялось уже одно то, как подростки общаются друг с другом (или, если угодно, не общаются), будет трудно. Связаны ли эти изменения с тревожным ростом психического нездоровья в подростковой среде?
Это любопытная версия, не лишенная основы.
Во-первых, говоря, что данных нет, Вагнер вовсе не имел в виду, что никаких исследований не проводилось. Он имел в виду, что нет убедительных доказательств, что цифровые технологии пагубно влияют на умы.
Вот как обстоят дела на самом деле. Ряд опросов среди молодежи показали: статистически значимая связь между временем, проведенном в телефоне и за компьютером, и некоторыми показателями самочувствия — включая депрессивные синдромы — действительно есть.
Однако эти исследования, проведенные центрами по контролю и профилактике заболеваний среди молодежи, не ставили во главу угла цифровые технологии. Они лишь дают общую оценку поведения подростков и их психологии — например, в том, что касается употребления наркотиков, половой жизни и пищевого рациона.
В 2017 году Твендж и ее коллеги обнаружили тревожную закономерность по итогам проведения двух опросов: подростки, которые проводят больше времени в социальных сетях, скорее всего, больше подвержены риску депрессивных расстройств и суицидальных наклонностей. Причем сильнее всего эта закономерность проявилась среди девочек-подростков.
Здесь надо сразу сделать три оговорки. Во-первых, данные не подразумевают причинно-следственную связь.
Во-вторых, депрессивные симптомы не означают клиническую депрессию. Подростки-респонденты просто-напросто согласились с такими утверждениями, что «жизнь часто кажется мне бессмысленной». При этом в другом опросе Твендж и его коллега обнаружили, что подросткам, которые пользуются электронными устройствами по семь и более часов в день, диагноз «депрессия» ставят вдвое чаще.
Такими оговорками подобные исследования просто кишат. Вообще, они редко когда проводят причинно-следственную связь, но зато исключают клинические оценки (полагаясь на анкетные данные), произвольно трактуют сам термин психическое здоровье, используют самооценочную шкалу и прибегают к обобщениям типа «экранное время» и «использование электронных устройств» — куда входят любые устройства, будь то смартфон, планшет или компьютер. Поэтому их находки, при всей их статистической значимости, весьма скромны.
Неразбериха усиливается из-за того, что разные исследования рассматривают разные параметры: Твендж с коллегами смотрели на настроение, а других больше интересует внимание, память или сон.
Вот лишь несколько причин, почему ученые не могут внятно ответить на такой, казалось бы, простой вопрос, помогают ли технологии детям или, наоборот, вредят.
Чтобы точнее очертить контуры, исследователям необходимо разобраться с несколькими серьезными проблемами в специальной литературе. Рассмотрим их по очереди.
«Экранное время» сложно измерить
Считайте, что исследования психического здоровья молодежи чем-то сродни диетологии — там тоже черт ногу сломит.
Диетологи во многом полагаются на самооценки пациентов. Людей просят припомнить, что они ели и когда. А память у людей плохая. Причем настолько, что сам подход можно смело считать «в корне неверным», как объяснила моя коллега Джулия Беллуз (Julia Belluz).
Пожалуй, есть смысл спросить себя, может, с исследованиями сетевого поведения то же самое? Ведь во всех опросах подростков чаще всего просят оценить самим, по сколько часов в день они проводят за разными устройствами — телефонами, компьютерами или планшетами. Ответы суммируются в графе «экранное время». Изредка вопрос уточняется: «сколько часов в день вы проводите в социальных сетях?» или «сколько часов в день вы играете в компьютерные игры?».
Ответить на них сложнее, чем кажется. Сколько времени вы сидите в телефоне без всякого дела — например, в очереди в супермаркете или в туалете? Чем чаще мы хватаемся за устройства без всякой цели, тем труднее становится отслеживать собственные привычки самостоятельно.
Исследование 2016 года показало, что лишь треть респондентов точны в своих оценках времени, проведенного в интернете. Вообще, этот параметр люди склонны преувеличивать, обнаружили ученые.
«Экранное время» бывает разное, но разница не рассматривается
Еще одна загвоздка в самой постановке вопроса — он ставится чересчур широко.
«Экранное время бывает разное, это не одно и то же. Есть сотня способов провести время за компьютером, — объясняет Флоренс Бреслин (Florence Breslin) из Института исследования мозга в Талсе, штат Оклахома. — Можно сидеть в соцстях, играть в игры, заниматься исследованиями, читать. Можно пойти еще дальше. Так, играть по сети с друзьями совсем не то же самое, что играть в одиночку».
Этот момент следует полнее отразить в исследованиях.
«В диетологии никто же не говорит о «пищевом времени, — говорит Эндрю Пшибыльски, экспериментальный психолог из Оксфордского института интернет-исследований. — Речь идет о калориях, белках, жирах и углеводах. Термин „экранное время" не отражает всей палитры».
Это сделать непросто, ведь технология не стоит на месте. Сегодня подростки сидят в сети «ТикТок» (или где там еще?), а завтра переметнутся на новую социальную платформу. В диетологии, по крайней мере, можно быть уверенным, что углеводы всегда останутся углеводами. В отличие от приложений для смартфона, они не изменятся.
«Сегодня газеты вам твердят, что вино полезно, а завтра — уже что вредно, — объясняет Пшибыльски. — А теперь представьте, что было бы, если бы вино менялось с такой же скоростью. Если бы постоянно появлялись новые вина».
Между тем экранов вокруг нас становится все больше. Уже есть даже холодильники с экраном и выходом в интернет. Это, что, тоже считается «экранным временем»?
«Если рассматривать цифровые технологии в целом, теряются важные нюансы, — объясняет Эми Орбен (Amy Orben), психолог из Оксфордского института интернет-исследований. — Если листать в Инстаграме страницы с моделеми-худышками, то эффект будет совсем не тот, если просто болтать по Скайпу с бабушкой или с одноклассниками».
Ученые требуют «пассивного сбора данных» и ждут помощи от медиагигантов
Сейчас Бреслин ведет работу над масштабным исследованием развития мозга у подростков. Эта работа финансируется Национальным институтом здоровья и сосредоточена на когнитивном развитии мозга.
На сегодняшний день наблюдения за 11 тысячами 800 детьми начиная с 9-летнего возраста ведутся уже более 10 лет. Развитие и поведение детей оценивается ежегодно по целому ряду показателей, включая мониторинг физической активности при помощи «умных» браслетов. Раз в два года детям проводят сканирование мозга, чтобы отслеживать их нейробиологическое развитие.
Это долгосрочное и наукоемкое исследование, чья цель — установить причинно-следственные связи. Если у детей разовьются тревожные перемены настроения, депрессия или зависимость, ученые смогут проанализировать все предшествующие и сопутствующие факторы в годы формирования личности и определить, какие из них определили психологическое развитие.
На сегодняшний день ответить на этот вопрос однозначно ученые пока что не в силах, признает Бреслин. Все упирается в недостаток данных. В ее исследовании детей просят указать, чем именно они занимаются за компьютером. «Экранное время» разбито на подкатегории, такие как многопользовательские игры, одиночные игры и социальные сети. Опять же постоянно появляются новые приложения — за всем и не уследишь. Поэтому сделать окончательные выводы, как устройства и социальные сети влияют на развивающийся мозг, без посторонней помощи ученые вряд ли смогут.
Поэтому вся надежда Бреслин и ее коллег на пассивный сбор данных. Они хотят, чтобы «Эппл» и «Гугл», главные разработчики операционных систем для смартфонов, поделились с ними данными о том, чем дети занимаются в своих телефонах.
Данные эти у компаний имеются. Вспомните новое статистическое приложение, которое недавно появилось в «айфонах». Оно представляет еженедельные отчеты, как пользователи проводят время в телефоне. Однако ученым эти данные недоступны.
«Теперь, когда экранное время меряется самой оперативной системой, ученые все чаще просят у "Эппл" доступа к этим данным для исследований», — объясняет Бреслин. С разрешения участников опросов и их родителей ученые смогут выяснить сетевые привычки детей без единого вопроса. По ее словам, «Гугл» уже согласился, дело за «Эппл».
Можно воспользоваться приложениями сторонних разработчиков, но они зачастую чересчур назойливы и регистрируют все вплоть до нажатия отдельных клавиш. Кроме того, их приложения часто глючат и плохо монтируются с другими приложениями. Данные прямо от «Эппл», объясняет Бреслин, дадут ученым доступ к уже имеющейся информации.
Но даже с пассивным сбором данных до разгадки еще ой как далеко. Сказать однозначно, вредят ли они детям или нет — очень непросто.
Ученым надо договориться о величине эффекта
Допустим, цифровые технологии действительно влияют на психическое здоровье. Но как мы можем быть уверены, что эта связь и впрямь имеет принципиальное значение? Это еще один ключевой вопрос, на который предстоит ответить ученым.
В конце концов, на детскую психику влияет масса факторов — родители, экономический статус, экология, привычка читать книги и так далее.
Что, если влияет вся совокупность этих факторов, а цифровые технологии — лишь капля в море? Может, внимания международного сообщества заслуживают совсем другие меры — например, по искоренению детской нищеты?
Полагаю, не повредят зрительные образы.
В 2017 году Твендж обнаружила, что в одном исследовании корреляция между сидением в соцсетях и депрессивными симптомами составила 0,05. Среди девочек этот показатель оказался несколько выше — 0,06. Но если взять одних мальчиков, то она составила лишь 0,01 — то есть в принципе перестала быть релевантной.
В социологии корреляция меряется значениями в интервале от —1 до +1. Минус один означает идеальную отрицательную корреляцию, а плюс один — идеальную положительную.
Так что 0,05 — значение довольно маленькое. Давайте попробуем изобразить это наглядно. Психолог Кристоффер Магнуссон (Kristoffer Magnusson) предлагает классный онлайн-инструмент для визуализации статистики. Вот условный график данных 1 000 участников исследования. Представьте, что ось X — это депрессивные симптомы, а ось Y — время, проведенное в социальных сетях. Если не проводить вспомогательных линий, заметите вы вообще эту взаимосвязь?
Показать ее можно и на диаграмме Венна в виде частичного перехлеста двух параметров.
Твендж и ее коллеги также обнаружили, что корреляция между использованием электронных устройств и суицидальными наклонностями (как их определяет исходное исследование), составило 0,12, то есть лишь немногим выше.
Некоторые из этих корреляций считаются статистически значимыми и всплывают в ряде исследований. Но насколько они релевантны?
«Мы — исследователи и должны думать не о статистической значимости, а об подлинном влиянии того или иного эффекта», — объясняет Орбан. Недавно они с Пшибыльски опубликовали статью в журнале «Нейчер хьюман бихейвиор» (Nature Human Behavior), где попытались представить корреляционные исследования в более широком контексте.
Проанализировав данные 355 тысяч 258 респондентов, они обнаружили небольшую отрицательную корреляцию между цифровыми технологиями и психическим здоровьем.
Но затем они сопоставили эти цифры с данными людей с плохим зрением, которым приходится носить очки — а это еще один важный фактор, который с детства влияет на психологическое благополучие. Так вот, оказалось, что очки влияют даже сильнее! Конечно, когда тебе приходится носить очки, а тебя все дразнят, хорошего мало — но ведь никто не требует ограничить «очковое время». С другой стороны, откровенные издевательства влияют в четыре раза сильнее, чем цифровые технологии.
Кроме того, выяснилось, что употребление картофеля влияет на психику почти также же отрицательно, как цифровые технологии. Опять же, общественного порицания картошка не вызывает, и нет никаких доказательств, что есть ее детям вредно. «Имеющиеся данные одновременно свидетельствуют о том, что влияние технологий статистически значимо, но в то же время настолько минимально, что вряд ли имеет практическое значение».
Пшибыльски и Орбен также обнаружили, что большое значением имеет и то, как именно ученые трактуют депрессивные симптомы.
«Я проанализировала все варианты и обнаружила, что можно провести сотни тысяч исследований и придти к выводу, что связь отрицательная, еще столько же — и сказать, что связь положительная, и, наконец, с тем же успехом заключить, что связи вовсе нет. То есть, видите, какая тут неразбериха», — говорит Орбен.
Для начала ученые должны четче определить, какие параметры им важны и как они измеряются. А лучше зафиксировать план анализа заранее, чтобы потом не подгонять результаты.
Вопросы надо формулировать точнее и конкретнее, и кого-то это не устроит. Так, спрашивать, сколько времени надо проводить за экраном — значит чересчур все упрощать.
«Нужны цифры, — говорит Бреслин. — Но универсальные методы вряд ли найдутся».
Благодаря более точным данным можно будет задать более конкретные вопросы, как цифровые технологии влияют на душевное здоровье.
Например, такой: могут ли многопользовательские сетевые игры помочь стеснительным детям, которым трудно завязывать отношения? Ответ на этот вопрос не скажет вам, сколько часов в день можно проводить за сетевыми играми. Зато родители таких детей узнают наверняка, что поможет, а что нет.
Тогда вопросы посыплются градом: что насчет детей из бедных семей, бьют ли по ним соцсети больнее или нет? И если соцсети вредны, то как быть с многозадачностью, когда люди делают по несколько дел одновременно? В каких случаях сетевые знакомства идут на пользу в реальной жизни? Вопросов будет масса, и каждый требует пристального внимания.
«Разумеется, чисто экспериментальное исследование, где одни дети будут расти с соцсетями, а другие — без, мы провести не можем», — говорит Орбен. По всей видимости, роль интернета в ближайшем десятилетии вряд ли уменьшится. И если цифровые технологии детям вредны, то мы, опять же, должны знать наверняка, говорит она.
Так что пора уже дать ответы на все эти вопросы. «В противном случае, придется и дальше спорить бездоказательно», — заключает Орбен.
