Раскрыть 
  Расширенный 
 

Путин как пожизненный президент — это вполне реально

08/10/2019 TheDigest
eltsin-putin

9 августа 1999 года Борис Ельцин назначил Владимира Путина и. о. председателя правительства и провозгласил его своим преемником. Спустя 20 лет уже сам Путин и его «ближний круг» нащупывают схемы продления своей власти. Политолог Кирилл Рогов — автор нескольких исследований о трансфере власти в недемократических странах. Мы поговорили о том, какую модель трансфера выберет руководство нынешней России.

«Деспотическая модель наиболее выгодна Путину»

— Повод для нашего разговора — годовщина момента, когда Борис Ельцин назначил Владимира Путина и. о. премьер-министра и назвал его своим преемником. Это событие, а также последовавшие за ним неожиданная отставка Ельцина и досрочные президентские выборы — можно ли все эти действия назвать демократическим переходом власти?

— Нет, конечно. Это был пример одной из моделей недемократической передачи власти — модели «преемник». Потом она применялась еще несколько раз, в разных постсоветских странах, удачно и неудачно. Эта модель имеет сложную, смешанную природу, я называю ее административно-электоральной, потому что в данном случае имеют значение две группы факторов — как использование административных, властных рычагов, так и электоральное участие.

В том, как эта модель была реализована в России в 2000 году, большую роль играла популярность Путина, которую он, будучи, с одной стороны, преемником Ельцина, в то же время приобрел как альтернатива образу стареющего президента. А вот не очень популярный Янукович, когда [президент Украины] Кучма точно так же пытался передать ему власть в 2004 году, потерпел поражение (тогда, в ходе так называемой «оранжевой революции», результаты президентских выборов были аннулированы и при повторном голосовании Виктор Янукович уступил Виктору Ющенко — прим. ред.).

— Вы отмечаете: «Согласно действующей конституции, Владимир Путин не имеет права вновь избираться президентом в 2024 году. Однако мало кто верит, что он покинет политическую сцену». Но почему бы Путину не повторить опыт Ельцина и просто не уйти бы на покой под четкие гарантии неприкосновенности и безопасности? В чем принципиальные различия положения Ельцина в 1999 и Путина сегодня?

— Во-первых, Ельцин не был таким же безраздельным правителем, он был гораздо больше ограничен в возможностях: ему противостоял оппозиционный парламент, непослушные губернаторы, неподконтрольные СМИ. При таких ограничениях невозможно узурпировать власть, без меры обогащаться самому и обогащать «своих людей».

Во-вторых, у Путина гораздо больше «скелетов в шкафу» и поэтому гораздо выше ставки. Ельцин и его окружение этого не знали, а Путин, как преемник Ельцина, на собственном опыте знает, и его окружение знает, что любой преемник, самоутверждаясь, рано или поздно инициирует пересмотр наследия «патрона», всех договоренностей, ликвидирует несколько влиятельных фигур из прежнего состава элиты, просто чтобы показать «кто здесь хозяин». Это очень ненадежный сценарий для Путина и наименее вероятный (последнее яркое подтверждение — арест экс-президента Киргизии Атамбаева по указанию его преемника Жээнбекова — прим. ред.).

Есть паллиативные модели типа того, что делает Назарбаев (добровольно передал пост президента Казахстана своему преемнику Токаеву, но оставил за собой контроль за Советом безопасности и партией власти — прим. ред.). Путин и Назарбаев вообще многому научились друг у друга, Назарбаев многое перенял у российской конструкции «тандема» 2008–2012 годов.

— Что в таком случае означает прозвеневшая статья Володина об усилении роли Госдумы в формировании правительства? Поговаривают, что Путин мог бы стать премьером правительства парламентского большинства с расширенными полномочиями.

— Ерунда, один из вбросов, каких еще будет много. Но выход статьи говорит, что идет поиск вариантов, и это одно из направлений поиска — институциональная модель, в которой Путин остается за счет перераспределения властных полномочий внутри конституционной конструкции. По-видимому, эта модель не снята с повестки дня, и выступление Володина — один из пробных шаров в эту сторону.

— Вы указываете, что момент транзита власти критичен и для лидера-автократа, и для верхушки «пирамиды», и для всей системы: в некоторых постсоветских странах попытки властей продлить свое существование нечестными способами приводили к революциям и смене правителей. Возможна ли в связи с этим отмена президентских выборов 2024 года, например, под предлогом чрезвычайного положения?

— Я так не думаю. Как таковые выборы не отменят, это не нужно. Скорее произойдет то же, что в других странах с «консолидированным авторитаризмом»: деспотической модели предшествует отмена ограничений на сроки правления. Сначала нужно снять ограничения на пребывание в «офисе», а потом можно в нем и умереть. Все постсоветские «консолидированные авторитаризмы» — в среднеазиатских странах, в Белоруссии — проводили референдумы о продлении срока президентских полномочий и отменили эти ограничения. За исключением России.

Но мой анализ ситуации и мои выводы говорят, что деспотическая модель — отменить ограничения по срокам пребывания в «офисе» и оставаться в нем, пока возможно — самая надежная и удобная для диктатора. Полагаю, что эта модель наиболее выгодна и Путину. Насколько она реалистична? На последних президентских выборах Путин выиграл с почти 77% голосов. При подобных результатах и [президент Белоруссии] Лукашенко, и [экс-глава Киргизии] Акаев, и [президент Азербайджана] Алиев-младший отменяли ограничения на президентские сроки. Так что и для Путина это вполне реалистичный вариант.

Сложность в том, что однажды, в 2008 году, Путин выполнил конституционную норму, ограничивающую количество сроков пребывания у власти, и таким образом дал сигнал, что она для него важна и он ее признает. Поэтому чтобы отменить ограничения, ему нужны сильные аргументы, и они могут появиться, если разразится какой-то кризис — внешнеполитический или внутриполитический. Тогда Путин скажет: над нашей страной нависла такая опасность, что я обязан остаться, и в виде исключения мы принимаем соответствующую поправку, чрезвычайный акт конституционного характера, а в дальнейшем вернемся к привычным двум президентским срокам. Это негативный, кризисный сценарий. Позитивный — объединиться с Белоруссией и возглавить новое государство на переходный период.

«Путину приходится доверять скорее силовикам, чем крылу „гражданских“»

— Значит, кризисы для Кремля не столько губительны, сколько желательны?

— Это так. Хотя тот кризис, который разворачивается сейчас, безусловно, неприятен Кремлю, потому что этот кризис связан с протестной мобилизацией, идущей по всей стране по разным поводам. А это совершенно неприемлемое дело для начала транзита. Отсюда такая нервная реакция в Кремле.

— Грубейшие чиновные фальсификации, зверства, с которыми разгоняют протестующих в Москве, беззаконные задержания — образ того, как будут проходить выборы Госдумы в 2021 году и президента в 2024?

— В течение предыдущих месяцев Путин старался гасить протесты — и в Екатеринбурге, и в связи с задержанием Голунова — достаточно аккуратно. Власть шла на компромисс, чтобы сбить протестную волну и не дать ей разрастись. Но в августе власти, как говорится, закусили удила, давая понять, что протест — это не тот язык, которым они дозволяют с собой разговаривать, что они готовы его подавить и, если оппозиция продолжит «разжигать», будет только хуже.

— Ваши слова: «Именно силовикам не удается сохранить свои позиции и личную безопасность по итогам перехода [власти в руки нового лидера]». Не потому ли оппозиция сталкивается с ожесточенностью разъяренных силовиков? Вероятно, они защищают не только кремлевскую власть, но и свое будущее?

— Безусловно. В радикально деспотических режимах судьба силовиков, лидеров силовой группировки действительно незавидна. С одной стороны, они выступают главной силой, обеспечивающей переход власти, а с другой — становятся жертвами нового правителя, который стремится утвердиться, уничтожив тех, кто привел его к власти, то есть на тот момент был сильнее него.

Но у нас другая картина. У нас не просто силовики, а силовая олигархия — силовики, связанные с большими активами. Еще 20 лет назад они были никем, потом стремительно шагнули «из грязи в князи». Сейчас они самое богатое сословие в стране, но осознают неустойчивость своих активов и понимают, что их необходимо обезопасить. Им есть что терять и за что «воевать».

— То есть в нашей российской ситуации можно говорить о совпадении интересов авторитарного правителя и его силового окружения?

— Думаю, да. Стратегии, которые применяются против гражданских протестов, и мягкие, и жесткие, на мой взгляд, исходят от Путина.

— Значит, позиция силового корпуса в окружении Путина является и останется для него наиболее веской?

— Вероятность этого высока. Хотя, если поразмыслить, для осуществления стабильного перехода Путину нужно в противовес укреплять гражданское крыло, чтобы увеличить свободу маневра. Как мне представляется, после президентских выборов он имел в виду, что это необходимо сделать, у него был выбор укрепить гражданское крыло в своей администрации. Но пока он, видимо, боится передать ему дополнительные полномочия. Ситуация такова, что больше востребованы силовики и доверять приходится скорее им, чем крылу «гражданских».

«Одной „бархатной“ революции недостаточно, должна произойти целая серия выступлений»

— Прочитав ваши доклады, приходишь к выводу, что на постсоветском пространстве, за исключением Прибалтики, мы практически не видим примеров подлинно демократической смены власти. В чем причины? В исторически сложившихся порядках? В советском наследии?

— Эпизоды демократической смены власти все-таки случаются. Мы видим это по последним президентским выборам на Украине. В 1994 году Александр Лукашенко, как это ни парадоксально звучит сейчас, стал президентом Белоруссии по итогам демократических выборов. Бывает, что ломаются модели недемократического транзита власти, такое происходило в Молдавии, на Украине, в Киргизии, где, вопреки намерениям власти, победа доставалась оппозиции.

Но в целом ваше замечание верно. Для большинства постсоветских стран характерно несколько травм. Первая — это отсутствие сильных партий в процессе формирования государственных институтов и, соответственно, чрезмерно большая роль исполнительной коалиции, которая замещает собой политическое пространство. Вторая — травма приватизации, которая проходила в авральном режиме, с плохим юридическим оформлением, с существенными злоупотреблениями, в отсутствие общественного консенсуса. И третья травма, как последствие первой и второй, — очень слабый правопорядок: процветает коррупция, собственность не защищена, процедуры все время нарушаются, переписываются «под себя». В такой ситуации единственный способ защиты своих коммерческих интересов, своей собственности — это обладание административным и силовым ресурсом государства. Если его утратить, придет кто-то другой и начнет передел собственности. Эта проблема вынуждает элитные группы выдумывать разные схемы, как передать власть таким образом, чтобы она не ускользнула вместе с собственностью из рук «своей» коалиции.

— Сегодняшние политически порядки в России напоминают то, что в Европе творилось 80-100 лет назад, а в Америке, если иметь в виду жесткие попытки государства подавить антивоенное, антирасистское движения, всего лишь полвека тому назад. Значит ли это, что нам просто нужно подождать, чтобы стать «как Запад»?

— Ублюдочные институты демократии, которые как бы существуют, но в действительности не функционируют, слабый правопорядок, коррупция — все это действительно проходили многие страны. Встает вопрос — сколько еще общество будет терпеть и мучиться?

Те постсоветские страны, которые я называю «конкурентными олигархиями», это Молдавия, Украина, Грузия, Армения, Киргизия, за последние 15 лет пережили семь «бархатных», «цветных» революций. Это доброкачественное явление — массовый ненасильственный гражданский протест, который приводит к смене правительства. Обычно одной такой революции оказывается недостаточно, должна произойти целая серия выступлений, чтобы элиты начали понимать, что недовольных никуда не выкинешь и нужно принимать более жесткие и строгие правила самоограничения и переходить к новым нормам, к более сложным конструкциям власти, к ее сбалансированности.

— А определяющим революционное настроение масс является состояние экономики, уровень доходов? Или что-то еще?

— Экономические факторы, конечно, играют свою роль, хотя связи не всегда однозначны и прямолинейны. Просматривается вот какая закономерность. В пяти названных выше постсоветских странах «конкурентной олигархии» ресурсная рента не играет существенной роли для экономики. Еще семь стран — Россия, Белоруссия, Азербайджан, Казахстан, Туркменистан, Узбекистан и Таджикистан — представляют собой «консолидированные авторитаризмы». Характерно, что у все них, за исключением Таджикистана, экономики с довольно серьезной долей ресурсной ренты. Для Белоруссии такой рентой является особый режим торговли с Россией, для остальных — нефть и газ.

— И насколько долгую судьбу путинизму обещают ресурсы, накопленные благодаря наличию ресурсной ренты?

— Заниматься предсказаниями — дело неблагодарное, но я бы обратил ваше внимание на то, что у России среди постсоветских «конкурентных олигархий» и «консолидированных авторитаризмов» особое место: в 90-е годы Россия развивалась скорее как «конкурентная олигархия», а при Путине, в 2000 и 2010, она превратилась в авторитаризм. При этом в 90-е годы нефть была дешевой, и доля ресурсной ренты в ВВП в среднем составляла 8%. А в первое десятилетие XXI века эта доля достигла 18%, и именно в этот период Россия перешла из одной группы стран в другую.

Сейчас доля ресурсной ренты в ВВП снижается и составляет 12-14%. Этого пока достаточно для устойчивости существующей политической системы. К тому же уже созданы авторитарные институты, которые способны сковать и удержать ситуацию. Но если доля ресурсной ренты снова упадет ниже 10%, с высокой долей вероятности мы вновь увидим в России что-то больше похожее на «конкурентную олигархию». Это не значит, что мы не увидим ее при большей доле ресурсной ренты, но на уровне ниже 10% — почти наверняка.

Текст: Александр Задорожный

Znak

 
 
 

Похожие новости


Газета «7 Дней» выходит в Чикаго с 1995 года. Русские в Америке, мнение американцев о России, взгляд на Россию из-за рубежа — основные темы издания. Старейшее русскоязычное СМИ в Чикаго. «7 Дней» это политические обзоры, колонки аналитиков и удобный сервис для тех, кто ищет работу в Чикаго или заработки в США. Американцы о России по-русски!

Подписка на рассылку

Получать новости на почту