Сколько я слышал за последнее время, что у русских, мол, нет сил, смелости и энергии для противостояния с властью. В отличие от украинцев, способных на Майдан. Подобные рассуждения имеют не большую ценность, чем недавние высказывания Путина о своеобразном «гене героизма» нашего народа. Про ген этот даже и говорить не стоит, а вот про «теорию трусости» можно сказать, что рушится она прямо у нас на глазах в связи с событиями, развернувшимися вокруг «скверного храма» в Екатеринбурге. Уже несколько дней люди активно протестуют в связи со строительством храма на месте сквера. И это несмотря на полицейские задержания протестующих и на спортсменов-титушек, мешающих людям отстаивать права.
Тем не менее, Майдана из этих событий не вырастет. Но вовсе не из-за того, что народец наш плох, а по совершенно конкретным политическим причинам, про которые творцы всяких абстрактных теорий не любят размышлять.
Во-первых, политические Майданы происходят всегда в столицах. Не только украинские события, но и борьба с путчистами в августе 1991 года, Октябрьская революция 1917 года, Великая Французская революция, свержение режима Мубарака в Египте и прочие «майданы» случались в непосредственной близости от резиденции властей. Движения, начинавшиеся из провинции, такие как, скажем, восхождение на французский престол Генриха IV в ходе религиозных войн XVI века, поход Минина и Пожарского, контрреволюционные действия Франсиско Франко в Испании, китайская революция Мао Цзэдуна побеждали лишь в ходе длительной гражданской войны, условий для которой сегодня нет ни в России, ни в других цивилизованных странах.
Происходящая в столице революция с первых минут держит власти в напряжении. Они понимают, что, если полиция и войска откажутся стрелять в народ, все кончится разом. А если нестабильность возникает на дальних окраинах, у правителей имеется возможность выстроить всякие защитные механизмы или как-то «подморозить» ситуацию. В современных условиях эхо от социально-политических взрывов, происходящих в глубинке, затихает обычно, не дойдя до столиц.
В общем, можно сказать, что даже если нынешнее противостояние в Екатеринбурге затянется надолго, оно объективно не сможет привлечь такого внимания, как если бы оно проходило непосредственно под стенами Кремля.
Во-вторых, для длительного противостояния властям «герои Майдана» нуждаются в политической, экономической и информационной поддержке. А она возможна в такой расколотой на противоборствующие группы стране, как Украина, и невозможна в давно подмятой под президента России или Белоруссии.
В Украине Майдан не столько «солировал», сколько представлял собой «хор», сопровождающий арии ведущих оппозиционных политиков. Майдан демонстрировал, что за их спинами стоит народ. А сами они имели возможность сравнительно свободно высказываться в парламенте и на телевидении, привлекая к Майдану внимание все более широких масс населения.
Кроме того, Украина чуть ли не с момента своего возникновения как национального государства включала в себя различные финансово-экономические группы, конкурирующие друг с другом и влияющие на власть с помощью «своих» политиков. В России подобная ситуация тоже когда-то была, но в последние двадцать лет политическая поляна оказалась зачищена, оппозиционные политики от народных масс отрезаны, бизнес поставлен на колени и вовлечен в финансирование только лишь разрешенных сверху партий и движений. То, что людям, протестующим в Екатеринбурге, привезли вдруг бесплатную пиццу привлекло большое внимание, но на большую поддержку со стороны деловых кругов они вряд ли могут рассчитывать.
В-третьих, надо сказать, что в успехе или провале протестного движения большое значение имеет и субъективный фактор — фигуры лидеров протеста и правящие персоны, которые должны организовать сопротивление. Прямо скажем, такой вялый и боязливый президент, как Виктор Янукович, встречается нечасто. Если глава государства отчаянному сопротивлению предпочитает превентивное бегство за рубеж, даже слабый Майдан может вдруг победить. Для сравнения отметим, что Николас Мадуро находится сегодня в значительно более трудной ситуации, чем она была у Януковича: катастрофическое положение в «мадурацкой» экономике, прямой конфликт Каракаса с Вашингтоном, сильная оппозиция в парламенте, молодой популярный лидер протеста. Тем не менее, Мадуро держится, венесуэльский Майдан все не побеждает и не побеждает, а противостояние затягивается.
Возможно, Янукович чувствовал раскол украинских элит. Проще говоря, не был уверен в том, готовы ли спецслужбы стрелять в Майдан. Не тайно, как делали титушки, а открыто — с массовыми убийствами. Если у правителя подобного сомнения нет, если он прикормил свою элиту и, прежде всего, силовиков, любой протест может быть быстро подавлен, как показывают, например, события тридцатилетней давности на площади Тяньаньмэнь в КНР. У китайского Майдана был большой протестный потенциал, но его быстро утопили в крови.
Наконец, в-четвертых, следует отметить не только сильные позиции власти и связанных с ней разных финансово-экономических групп, но также слабости самого российского оппозиционного движения. Чего в России действительно нет, так это единой воодушевляющей на протест идеи. Если власть организована как единая машина по подавлению протеста, то в обществе — раскол: «идея Храма» не менее популярна, чем «идея Сквера».
То же самое — в политике. Многие граждане недовольны тем, как идут дела в стране, но при этом некоторые из них поддерживают Путина за Крым, другие — потому, что «если не Путин, то кто?», третьи — потому что боятся Майдана и связанной с ней нестабильности. А четвертые просто не ходят ни на протест, ни на выборы, поскольку считают, будто все у нас одним миром мазаны.
Смелые и энергичные люди, готовые к протесту, остаются не только без политической, экономической и информационной поддержки, но также без союзников, которые в более благоприятной ситуации объединились бы с Майданом, а в нынешней — предпочитают так или иначе идентифицироваться с властью.
Путин прекрасно понимает, что протестное движение пока слабо, или, как писал один из его предшественников во власти, «узок их круг, страшно далеки они от народа». Поэтому президент предложил провести опрос населения Екатеринбурга. Нетрудно догадаться, что из этого выйдет. Если у нас даже выборы почти всегда демонстрируют нужные властям результаты, то опрос, который трудно проконтролировать, наверняка покажет поддержку «скверного храма», а не сквера.
Слабость протестного движения — это не наша вина, как любят говорить некоторые гневные обличители русского народа, а наша беда. Все, чего у нас сейчас не хватает для такого протеста, который заставил бы Кремль демократизировать Россию, было в Советском Союзе 1991 года. И, соответственно, были тогда многомиллионные митинги, защита Белого дома, смелость, энергия, активность, яркие лидеры, воодушевляющая идея, поддержка со стороны нарождающегося бизнеса.
Россия обязательно станет свободной и успешно развивающейся страной. Но, если мы хотим понять, когда и как это произойдет, надо не строить простенькие ура-демократические теории, состоящие из «одной мысли», а изучать реальное общество, сопоставляя нашу ситуацию с различными историческими примерами, показывающими, почему в тех или иных странах в то или иное время протест удался.
Дмитрий Травин
