В декабре во время своей широко транслировавшейся ежегодной пресс-конференции президент России Владимир Путин был уверен и снисходителен. Он оживлялся лишь, когда критиковал Украину за стычки в Чёрном море или осуждал «несправедливость» жалоб Запада на поведение России. Заявив, что из-за выхода Америки из «Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности» 1987 года России придётся создавать новое оружие, он съязвил: «Пусть потом не пищат по поводу того, что мы добиваемся каких-то преимуществ».
Путин выглядел персонажем, в котором советский посол из фильма «Доктор Стрейнджлав», обещающий не допустить отставания от Запада в создании машины Апокалипсиса, скрестился с Дедом Морозом, чудесным образом решающим проблемы народа. Это сокращённый репертуар для Путина, который последние 18 лет играл всё подряд – от роли заботливого отца нации до Джеймса Бонда, практикующего дзюдо. Но ещё важнее то, что его персонаж вызывал меньше доверия, чем когда-либо раньше.
Путин выстроил свой авторитет на прямом контакте с российским обществом. В начале своего президентства он мог объездить все 11 часовых поясов России, обещая (и часто выполняя эти обещания) рост реальных доходов, улучшение инфраструктуры, национальное возрождение. Нынешняя итоговая пресс-конференции (уже 14-я по счёту) выглядела очень похожей на другое регулярно повторяемое публичное шоу Путина – «Прямая линия», когда в прямом эфире он отвечает (по заранее подготовленному сценарию) на вопросы россиян.
Вероятно, тоже по сценарию, но на этой пресс-конференции появились задававшие вопросы «журналисты», которые затем оказывались простыми россиянами, обманутыми коррумпированными чиновникам. Одна из таких пострадавших в ответ на свои жалобы даже получила личное обещание Путина «разобраться в проблеме».
Впрочем, на фоне падения уровня жизни и роста глобальной враждебности в телевизионные обещания Путина уже просто никто больше не верит. И дело не только в падении доверия к телевизионным новостям – с 79% до 49% за последнее десятилетие. Россияне сомневаются также и в качестве руководства самого Путина, что выражается в резком снижении его рейтинга поддержки – с более 76% до 66% за последние шесть месяцев. Лишь 56% россиян говорят, что проголосовали бы за него, если бы выборы проходили завтра.
Это, конечно, не новость для Кремля, который пытается сменить тактику для привлечения избирателей. Вместо расчёта на личные обещания и выступления Путина власти всё больше сосредотачиваются на технократических индикаторах развития России, одновременно разыгрывая карту угрозы, исходящей от Запада.
Подконтрольные Кремлю СМИ предупреждают, что США выходят из ядерных соглашений, подписанных десятки лет назад, специально для того, чтобы нанести по России ядерный удар. Прибавьте сюда сюжеты об ужасах Второй мировой войны, и, как надеется Кремль, жалобы на качество жизни начнут выглядеть сущим пустяком.
Но, возможно, Путин не относится к возникшей перед ним проблеме с достаточной серьёзностью. В ходе своего третьего президентского срока (сейчас у него уже четвёртый) он был больше занят защитой своих приближённых от обвинений в коррупции или равнодушии, а не сохранением чувства удовлетворённости у простых россиян. В подлинно советском стиле он больше боится дворцовых переворотов, чем народного восстания. Его внушительная победа на президентских выборах в прошлом году лишь усилила эту тенденцию, поскольку она подкрепляет классические представления авторитарного правителя, уже давно находящегося у власти: публика в любом случае будет его любить.
Проблема с полуавторитарным режимом, подобным путинскому, в том, что поведение людей не полностью находится под контролем лидера этого режима. В сегодняшней России это касается также и СМИ, которые сообщают о социальных проблемах и вызванном ими недовольстве намного чаще (и смелее), чем мог бы ожидать посторонний наблюдатель.
Российское государство на самом деле никогда не заставляло прессу акцентироваться на позитиве в освещении социальных проблем. И когда речь заходит о подобных проблемах, уровень свободы слова соответствует временам «гласности» в 1980-е годы. Да, пресса придерживается официальной линии в вопросах, связанных с Украиной и Западом (не говоря уже о народных протестах во главе с оппозиционным лидером Алексеем Навальным), но она продолжает активно говорить о недовольстве людей зарплатами, пенсиями, жильём, правилами парковки, налогами и так далее.
Например, заголовки о «потере доверия» россиян к правительству появлялись в российских газетах («MK» и «Коммерсант») и на телеканалах (НТВ). Это не антипутинский заговор. Российские СМИ просто делают свою работу – в той степени, в какой этим может заниматься полусвободная пресса.
Российский медиа-бизнес является всё же бизнесом, и ему необходимы клиенты для выживания. Пресса уходит от антизападной пропаганды и историй, прославляющих прошлое (в отличие от Кремля СМИ понимают, что читатели этого уже больше не хотят), и начинает не просто сообщать о социальных проблемах, а придумывает для этих материалов сенсационные, апокалиптические заголовки, которые привлекают аудиторию. Патриотизма, возможно, уже нет, но паникёрство пока сохраняется.
В этом смысле российская пресса воскрешает потенциально преобразующую силу «гласности». В 1980-е годы резко активизировалось освещение социальной и исторической несправедливости, что привело к возникновению раскола между сторонниками жёсткой линии, заявлявших о необходимости защищать государство (они напоминают нынешний Кремль), и теми, кто хотел ускорения «перестройки». В 1991 году провал государственного переворота сторонников жёсткой линии ускорил наступление краха СССР.
СССР развалился отчасти из-за потери связи между базовыми потребностями простых людей и государственной повесткой супердержавности, из-за которой население беднело. Заявляя о защите Родины, но игнорируя её народ, Путин рискует сейчас совершить аналогичную ошибку.
Общенациональная газета «Ведомости», которую трудно назвать либеральным изданием, недавно сообщила, что россияне хотят сегодня «не выживания, а самовыражения». Они хотят «равенства всех перед законом, уважения и миролюбивой внешней политики». Путин упускает это из вида, потому что он лишь приказывает прессе, а не читает её.
Нина Хрущева