Есть у меня одна проблемка по жизни: повышенная чувствительность к Слову. К русскому, разумеется – другими языками не владею настолько, чтоб сильно вздрагивать от оттенков и нюансов. Чтоб меня по-английски «пронять и шокировать», нужен по меньшей мере Трамп, более тонких граней не улавливаю. Но вот с родным языком отношения у меня именно такие, интимные. Когда-то, 15 лет назад, я решительно переместилась в пространстве из-за такой вроде бы незначительной детали, как слово «преемник». Помните? Небось, забыли уже: «Борис Николаевич назвал преемника». No comment. Хотя это сейчас всем ясно, что no comment, а тогда – только я одна, кажется, вздрогнула и пошла паковать чемодан...
За эти 15 лет, после того моего решительного перемещения, моя чувствительность только обострилась. Меня по-прежнему коробят пошлые формулировки вроде «бывшей родины», и я терпеливо объясняю почтенной публике, что переезд из деревни Гадюкино в райцентр еще не дает никому права называть оставшихся там родных «бывшими бабушкой и дедушкой». И даже после лишения алкоголиков-уголовников родительских прав и усыновления их детей новой семьей – алкоголики эти будут называться «биологическими родителями», а никак не «бывшими». Ну просто нет такого понятия – «бывшая мать», как бы вы к ней ни относились!
Или вот, к примеру, слова «эмигрант» и «бывший (он же – зарубежный) соотечественник». С ними тоже, если вдуматься, не все однозначно... Помню, в 2009 году в первый раз проходил международный русский литературный фестиваль в Брюсселе, назывался он «Эмигрантская лира». И участники должны были заранее заявить, в какой «ветви» они хотят участвовать: эмигрантской или «неуехавшей». У меня, девятый год живущей в Нью-Йорке, не было тогда однозначного ответа на этот вопрос, я даже организатора спросила: а если у меня никаких ПМЖ в паспорте не нарисовано и внутренняя прописка (пардон, «регистрация») – питерская, я эмигрант или нет? Ну, это как сама чувствуешь, проверка паспортов не планируется, – ответил мне организатор. И я, помнится, довольно долго для себя этот вопрос «самочувствия» решала, чуть не опоздала заявку подать. А вот израильтянка одна знакомая, поэт замечательный, и вовсе на тот фестиваль не поехала: я, сказала она, не эмигрант, я – репатриант, я живу в своей стране, и эта моя страна называется Израиль. Вот так мы тогда из-за неудачного слова в названии с нею и не повидались, обидно – но она, увы, тоже к слову очень чувствительна. Что с них, с поэтов, возьмешь! Небось, назывался бы фестиваль «бывше-соотечественниковским», так тут бы уж и я тоже на него не полетела...
Грубые или ненормативные слова в моем сознании делятся на допустимые и недопустимые, и людей, однажды брякнувших при мне в соответствующем не-шутливом контексте «недопустимое» слово, я подсознательно выношу за скобки своего круга. К словам допустимым я отношу, например, слово «х-й», к недопустимым – слово «гой»... Хотя и это последнее вполне может оказаться в контексте вовсе не оскорбительном! Вот в таком, например, шутливом посвящении хорошему другу: «Пусть я – аид, а он – всего лишь – гой, / И профиль у него совсем другой, / И все же я не сделаю рукой / Того, что может сделать он ногой!» (это Бродский о Барышникове).
Впрочем, это все еще было вступление, извините, что получилось длинновато. А написать-то я собиралась об одном конкретном слове – «русскоязычный». Вроде бы по всем формальным признакам слово нейтральное, не то что «преемник» в демократической республике с выборными президентом и парламентариями, и не оксюморон вроде «бывшей родины», а поди ж ты, сколько об него копий сломано! Русскоязычные писатели... А что, «франкоязычный канадский писатель из Квебека» – тоже как-то не так звучит? Ну однозначно же не французский, а назовете его просто канадским – и все решат, что он англоязычный... И кстати: англоязычный – это вроде тоже нормальное слово, нет? Что ж с этими «русскоязычными» не так?
Когда слово «русскоязычный» активно вошло в наш язык, у него был однозначный черносотенный душок: так предлагалось именовать инородных-инокровных россиян. Юлий Ким, помнится, отозвался на это милое нововведение замечательной веселой песенкой с длинным названием «Открытое письмо VI пленуму союза писателей РСФСР»: Позвольте, братцы, обратиться робко:/ Пришла пора почистить наш народ, /А я – простой советский полукровка /И попадаю в страшный переплет. / Отчасти я вполне чистопородный: /Всесвятский, из калужских христиан. /Но по отцу - чучмек я инородный /И должен убираться в свой Пхеньян. (Очень рекомендую найти на Ю-Тюбе и послушать!) Неудивительно, что многие люди от невинного этого определения «русскоязычный» или «русскоговорящий» до сих пор брезгливо морщатся. Но каким другим словом можно объединить американцев, для которых русский язык не родной, но все равно удобнее и привычнее английского? Среди них таджики и армяне, украинцы латыши и даже африканцы – выпускники советских вузов. Все эти люди, если нет возможности найти переводчика на эстонский или на суахили, просят в аптеке или в госпитале пригласить русского переводчика.
Или вот, например, есть такой журнал «Дружба», это печатный орган среднеазиатских и кавказских евреев, разбросанных по всему миру: родной язык у кого-то из них – фарси, а у кого-то – грузинский, «второй язык» у одних – английский, а у других – немецкий, а общий – русский! Как там нас в советской школе учили? Ну да, «русский – язык межнационального общения»! Но, наверное, если всех их скопом зачислить в «русские», они, чего доброго, и обидеться могут...
Почему-то опять вспомнился брюссельский поэтический фестиваль. Организаторы обещали, что придут на открытие какие-то отдаленные потомки Пушкина, не знающие русского, а вместо этого пришли трое чернокожих мужиков, как раз-таки свободно говорящие по-русски. «Это вы – родственники Пушкина? Наверное, по дедушкиной линии?» – спросила я их. Шутку они оценили, отсмеявшись, ответили, что Пушкиных они хорошо знают и их тут нет, а сами они просто пришли по-русски пообщаться, «поностальгировать». У них в Брюсселе даже культурное общество есть русскоязычное, ну как в разных странах Alliance Française для франкофонов и поклонников французской культуры. Так вы, – говорю, – просто бельгийские русские, пришли стихи послушать? Нет, – ответил, смеясь, один из них, – русские только мы двое, а вот он – «хохол», в Киеве учился! Тогда нам еще в голову не приходило, как эта невинная шутка будет звучать спустя пять лет...
В последние годы, увы, все больше русских людей во всем мире настойчиво называют себя русскоязычными, подчеркивая тем самым общность свою с языком и культурой, но старательно отмежевываясь от сегодняшней «путинской» России. Хотя – почему, собственно говоря, «увы»? Нормально. И, в общем-то, правильно. Когда Пушкин писал об Онегине: «Чем ныне явится? Мельмотом, космополитом, патриотом», – он вовсе не подразумевал, что патриотом быть хорошо, а космополитом – плохо, негативная коннотация у слова этого появилась в эпоху «борьбы с безродными космополитами» (по счастью, усатый тиран преставился, не доведя начатой борьбы до конца). И если человек не ощущает себя русским, а считает он себя русскоязычным американцем (австралийцем, киприотом, финном, грузином) – это его и только его личное дело, правда?
На нью-йоркском митинге в день годовщины со дня убийства Бориса Немцова один из выступающих начал свою речь словами «мы, русские американцы» – и молодая женщина с типично славянским лицом поправила его: русскоязычные! «Ну, собственно...» – смешался оратор, явно не очень понимая, в чем, собственно, разница. «Лично я – украинка», – пояснила женщина. Что ж, значит, теперь – вот так... комментировать и резонерствовать что-то не хочется. Завершу эту заметку многоточием...
