Нацизм и коммунизм, массовые идеологии 20-го века, представляли собой глубокий упадок здравого смысла. Однако эти идеологии раскрывают больше, чем нам хотелось бы признать, о наших собственных политических крайностях.
У нацизма и коммунизма было множество истоков. Американский дипломат Роберт Штраус-Хупе (1903-2002), реалист в области внешней политики, считал символически неслучайным, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс опубликовали свой «Манифест Коммунистической партии» в 1848 году, в год неудачных демократических революций в Европе, и в последний раз, когда либерализм и национализм «сражались по одну сторону баррикад». Если бы этого разрыва не произошло - если бы восстания 1848 года увенчались успехом по всему континенту, - возможно, не было бы Первой мировой войны и, соответственно, Владимира Ленина и Адольфа Гитлера.
Но идеологические ужасы 20-го века породило также нечто еще более фундаментальное, чем неудачи 1848 года: технология. Десятки миллионов «лишенных собственности после промышленной революции», по словам Штраус-Хупе, стали бездумными солдатами в классовой и расовой войне, чему способствовала новая сила средств массовой информации. Невозможно представить себе Гитлера и Сталина иначе как на фоне индустриализации, которая создала все - от танков и железных дорог до радио и кинохроники. Пропаганда, в конце концов, имеет явный отголосок 20-го века, неотъемлемый от коммуникационных технологий.
Технологии продолжают развиваться, так что корни нашего нынешнего кризиса кроются в том, что пошло не так в 20 веке. У нацизма и коммунизма было два общих решающих элемента: безопасность толпы и стремление к чистоте. В книге «Толпа и власть», впервые опубликованной на немецком языке в 1960 году, Элиас Канетти, возможно, создал самое интуитивное произведение о кризисе Запада за последние 100 лет. В книге Освальда Шпенглера «Упадок Запада» утверждается, что западная цивилизация, как и все цивилизации, в конечном итоге эфемерна, но книга Канетти демонстрирует реальную механику процесса.
Толпа, говорит Канетти, возникает из потребности одинокого индивида соответствовать другим. Поскольку он не может доминировать в одиночку, он доминирует через толпу, которая говорит одним голосом. Стремление толпы - всегда расти, поглощая все иерархии, даже когда она чувствует себя преследуемой и требует возмездия. Толпа считает себя абсолютно чистой, достигшей высшей добродетели.
Таким образом, одна из целей толпы - преследование недостаточно добродетельных. У тирании толпы много аспектов, но Канетти говорит, что ее наиболее вопиющая форма - это «вопрошающий» и обвинитель. «Когда толпа используется для навязывания влияния», обвиняющая толпа «подобна ножу, врезающемуся в плоть жертвы. Вопрошающий знает, что нужно найти, но на самом деле он хочет прикоснуться к этому и вытащить это на свет божий».
Сильные отголоски этого есть в романе Олдоса Хаксли «О дивный новый мир!» и «1984» Джорджа Оруэлла, и особенно в «Истоках тоталитаризма» Ханны Арендт. Но Канетти выделяет психологию толпы как самостоятельный интеллектуальный предмет. Толпы существовали с начала времен. Но современные технологии - сначала радио и газеты, а теперь Twitter и Facebook - открыли неисчислимые просторы для тирании толпы. Эта тирания, порожденная скоплением одиноких людей, ставит своей целью уничтожение индивидуума, существование которого доказывает в глазах толпы отсутствие у него добродетели.
Однако между 20-м и 21-м веками есть разница. 20-й век был веком массовых коммуникаций, часто контролируемых большими правительствами, так что идеология и сопутствующее ей запугивание распространялись сверху вниз. В 21-м веке произошла инверсия, когда отдельные люди работают через цифровые сети, собираясь вместе снизу вверх.
Но хотя у новой тирании другой стиль, в итоге она сводится к схожему результату: запугивание инакомыслия через исповедуемую монополию на добродетель. Если вы не согласны с нами, вы не только не правы, но и морально неполноценны, и поэтому вас нужно не просто осудить, но и уничтожить. Помните, что и нацизм, и коммунизм были утопическими идеологиями. В сознании сторонников они были системами добродетели, и именно поэтому они открывали новые горизонты для тирании.
Нацистская Германия и Советский Союз победила военная и промышленная мощь США. Цивилизации покоятся не только на интеллектуальных и культурных основах, но и на более грубых аспектах силы и власти. Исторический Запад, который, в конечном счете, представляет собой свободу личности для возвышения над толпой, выжил в 20-м веке благодаря американской жесткой силе, которая поддерживалась системой индивидуального превосходства в искусстве и науке, в свою очередь, подпитываемой независимыми и разнообразными средствами массовой информации. Но теперь эти СМИ с головой уходят в толпу, где они требуют добродетели в ее чистейшей идеологической форме, так что большая часть СМИ слишком часто играет роль обвинителя по Канетти.
Жажда чистоты в сочетании с тиранией социальных медиатехнологий в руках молодежи, которая не имеет представления о прошлом и традициях, грозит создать эпоху самых страшных толп в истории. Результатом такого принуждения толпы является широко распространенная самоцензура - краеугольный камень всех форм тоталитаризма.
В конечном счете, это ведет к контролируемому обществу, управляемому безвкусным, тривиальным и обыденным, с лоботомированным лицом будничного дневного телевещания CNN. С откровенным злом, конечно, можно бороться, но самодовольному конформизму противостоять труднее. Пустив ситуацию на самотек, именно так медленно умирает Запад.
Блестящий русский интеллектуал 19-го века Александр Герцен, предвосхищая Шпенглера и творя после провала демократических революций 1848 года, сделал, пожалуй, самое пессимистическое предупреждение:
«Современная мысль западная войдет, воплотится в историю, будет иметь свое влияние и место, так, как тело наше войдет в состав травы, баранов, котлет, людей. Нам не нравится это бессмертие – что же с этим делать?»
Вот с чем мы имеем дело. Поскольку глобализация естественным образом погружает Запад в перекрестные течения других цивилизаций, а крайние формы политики идентичности попирают права личности, перед историческим либерализмом стоит задача на неопределенный срок отсрочить видение Герцена. Исторический либерализм, как поборник индивидуальной самостоятельности, бросает упрек всем идеологиям и судьбе, которую имел в виду Герцен. Направление истории неизвестно, поэтому у нас нет иного выбора, кроме как бороться дальше. В конце концов, 1848 год не был предрешенным исходом.
