Двадцать пять лет назад, 3–4 октября 1993 года, Москва перенесла скоротечную гражданскую бойню, по счастью, не распространившуюся за пределы столицы. В противостоянии силовых структур, подчиненных президенту Борису Ельцину, и сторонников советской власти — Съезда народных депутатов и Верховного Совета — погибли почти 190 человек, были ранены около 440 (такие цифры приводятся в биографии Ельцина, написанной гарвардским профессором Тимоти Колтоном). С 1917 года и по сей день Москва не знала большего кровопролития.
Парадокс в том, что так, путем насилия, в современной России утверждались гражданские свободы и рыночная экономика. События 25-летней давности сказались не только на характере их героев, того же Ельцина, но и на всей последующей истории страны. Появившиеся на свет в кровавых муках, с родовыми травмами, российские государственность и демократия до сих пор остаются калеками.
Трудные реформы
Впервые конфликт президента Бориса Ельцина и народных депутатов, возглавляемых председателем Верховного Совета Русланом Хасбулатовым, дал о себе знать в начале 1992 года, буквально через пару недель после того, как правительство Егора Гайдара (он — в статусе зампреда правительства, министра экономики и финансов), преодолевая тотальный товарный дефицит, резко отпустило цены на продукты. Товары появляются на прилавках, но их, как правило, невозможно купить: за первый месяц реформы цены взлетают в среднем в 3,5 раза, а по итогам нескольких месяцев — почти в 20 раз. Накопления граждан, как и оборотные средства предприятий, обесцениваются (с другой стороны, в противном случае страна столкнулась бы с гиперинфляцией). Правительство резко сокращает бюджетные расходы, останавливая «печатный станок», увеличивает налогообложение введением НДС…
Осенью 1991 года, анонсируя программу реформ, Ельцин уверял, что период тяжелых экономических испытаний займет не больше 6-8 месяцев и к концу 1992-го наступит стабилизация. Если улучшения не придут, лягу на рельсы, обещает президент. Депутатский корпус, поверив ему, идет навстречу, в нарушение действующей Конституции наделяет Ельцина суперполномочиями по формированию правительства и управлению им. Ельцин возглавляет кабинет и назначает министров по собственному усмотрению.
Вкратце идеологию гайдаровских реформ можно выразить так: стремительно разгосударствить экономику, отменить регулирование цен, провести глубокую приватизацию, либерализовать экономические связи, таким образом создать конкурентный рынок, а уж «невидимая рука рынка» наведет порядок сама собой: на плаву останутся наиболее конкурентоспособные предприятия и компании, спрос сбалансирует цены.
«Отпустить цены, ввести реальный рынок, насильно, жестко, как приказали сажать картошку при Петре I», — спустя годы опишет Борис Ельцин программу перемен.
Но, по мнению депутатов, высокие налоги не дают развиваться предпринимательству. В первом квартале 1992 года падение производства в разных отраслях составляет от 15% до без малого 30%, а, например, конкретно производство мяса и молока упало на 30-40%.
Несколько аргументов из выступлений Руслана Хасбулатова. Либерализация, выход государства из экономики приводят к тому, что приватизация, не только «малая» (в сфере услуг, торговли, общепита), но и «большая» — крупных предприятий и производственных комплексов — ведется форсировано, без какой бы то ни было продуманной программы, без господдержки и социальных гарантий, с разрывом кооперационных связей, в сопровождении мошенничества и коррупции. Парламент предлагал оформить на граждан именные, целевые приватизационные счета и индексировать положенные им для участия в приватизации 10 тысяч рублей. Вместо этого населению раздают ваучеры, которые зачастую скупаются мафиозными кланами буквально за бутылку водки.
Активы переходят в руки криминалитета. Значительные объемы сырья — нефть, цветные металлы, — а также оружие вывозятся из страны безо всяких разрешений. Причем, по причине обесценивания рубля, по дешевке. Правоохранители включены в мошеннические схемы и посматривают сквозь пальцы. Таким образом, только в 1992 году Российская Федерация потеряла от 17 до 40 миллиардов долларов, что больше произведенного валового продукта. Более 90% экспорта — сырье и полуфабрикаты. То есть Россия интегрируется в мировое хозяйство как третьеразрядная страна.
На этом фоне правительство, вопреки заверениям президента, рубит расходы бюджета: социалка и здравоохранение теряют 40% финансирования, наука — 35%, сельское хозяйство — 30%, инвестиции сокращаются на 60%. Разрушается платежеспособный спрос, производства передовых технологий.
Хасбулатов сообщает: более-менее удовлетворительно живут только 10% россиян, остальные 90% нищенствуют, а более половины населения — на грани физиологического недоедания, зарплаты и пенсии задерживаются месяцами. В своей статье в «Правде» легендарный тяжелоатлет, депутат Юрий Власов описывает: при зарплатах в 700 рублей за похороны дерут по 10 тысяч, приходится брать гробы напрокат.
В стране бушует преступность, количество преступлений с применением насилия — на уровне Колумбии, Ямайки и Свазиленда. «Дикий, криминальный, полуфеодальный, полурабовладельческий капитализм эпохи первоначального накопления капитала, периферийный капитализм», — формулирует Руслан Хасбулатов.
К чертовой матери!
Уже в апреле 1992-го, на VI Съезде народных депутатов, происходит первая публичная схватка двух лагерей: парламентарии выносят работе правительства неудовлетворительную оценку. Хасбулатов призывает к смене кабинета и напоминает, что по Конституции верховная власть в Российской Федерации принадлежит Съезду народных депутатов, президент — глава не государства, а лишь исполнительной ветви власти, правительство подотчетно парламенту, и тот может самостоятельно поменять министров. Правительство, кстати, без предварительных консультаций с Ельциным срывается в отставку, что охлаждает пыл депутатов.
Министры возвращаются к работе. Риторика председателя Верховного Совета еще пронизана миролюбивыми интонациями. «У меня нет расхождений с президентом», — вот рефрен заявлений Хасбулатова. Примерно в тех же тонах высказывается и Ельцин. Он готов пойти на то, чтобы структура и персональный состав правительства утверждались с согласия Съезда. В знак примирения из правительства выводятся одиозные для депутатов Геннадий Бурбулис и Сергей Шахрай, состав кабинета пополняется «государственниками» Виктором Черномырдиным, Владимиром Шумейко, Георгием Хижой. Черномырдин приходит на смену молодому министру топлива и энергетики Владимиру Лопухину, через которого Гайдар планировал провести приватизацию в нефтегазовом секторе и отпустить цены на энергоносители. Не вышло. Некоторые политические аналитики даже допускают, что Ельцин и Хасбулатов на самом деле играют одну партию.
По факту же гайдаровские реформы начинают вязнуть и проваливаться. Парламентарии противоречиво настаивают на снижении налогового бремени и в то же время на увеличении бюджетных расходов, на индексации зарплат и пенсий, дополнительной поддержке образования, здравоохранения, науки, культуры, ВПК и армии. К тому же новый председатель Центробанка Виктор Геращенко, подотчетный парламенту, в обход позиции правительства щедро кредитует промышленность — на 1 триллион рублей. Придушенная было инфляция вновь подскакивает до двухзначных показателей.
В целом видение и требования Бориса Ельцина продолжать курс быстрых и радикальных изменений (дескать, иначе, при замедлении темпов преобразований, случится коммунистический, номенклатурный реванш) постоянно наталкиваются на сопротивление депутатского корпуса, который регулярно переписывает Конституцию (по данным Тимоти Колтона, на декабрь 1992 года было подготовлено 180 поправок) и блокирует указы президента: для этого достаточно всего лишь простого большинства депутатских мандатов. Ельцину становится ясно, что эту силу необходимо устранить. Единственный мирный и правовой способ — принятие новой Конституции, создание президентской республики. «Этот Съезд надо разогнать к чертовой матери, в новой Конституции такого института власти быть не должно», — вырывается у Ельцина.
Депутаты с «властью Советов» расставаться, естественно, не желают: с формально-юридической точки зрения, действующая Конституция 1978 года на их стороне. Никто, кроме самого Съезда, распустить его не вправе, а до истечения сроков депутатских полномочий еще три года. Поэтому Руслан Хасбулатов объясняет ельцинский порыв снисходительно и покровительски: случайно вырвавшаяся фраза, президент хороший, во всем виновато его некомпетентное и амбициозное окружение, толкающее его к перевороту и диктатуре. Со своей стороны Борис Ельцин обещает не нарушать Конституцию, призывает к компромиссам. Правда, подчеркивает он, без снижения темпов реформ. Под это воркование страна вползает в конституционный кризис, который — это понятно наиболее прозорливым наблюдателям — добром не закончится.
Топтание на краю
Суть конфликта, пожалуй, не только в разных взглядах на содержание и скорость реформ (скоротечные, революционные и с упором на «невидимую руку рынка» — или постепенные, компромиссные, с сохранением сильного государственного участия, социально ориентированные) и не только в борьбе за власть ради выбора и осуществления того или иного реформаторского курса. Суть еще и в противостоянии разных характеров, темпераментов. С одной стороны — уральская прямолинейность, одержимость, напористость «рубаки» Ельцина (он привык к вызовам, трудностям, ценит свободу самоопределения, ненавидит контроль над собой и требует того же от остальных), с другой — кавказская осторожность и витиеватость Хасбулатова.
Весь 1992 год проходит в многоходовом обмене ударами и условиями. Руслан Имранович то сулит продлить суперполномочия президента на весь последующий 1993 год, то настаивает на возвращении к конституционным нормам, по которым премьер, его заместители и ключевые министры назначаются с согласия парламента. Борис Николаевич сначала сам предлагает отказаться от суперполномочий, но, как только очередной, декабрьский, Съезд отказывается утвердить премьером Егора Гайдара и выбирает кандидатуру Виктора Черномырдина, президент ставит вопрос ребром — провести всероссийский референдум по вопросу: кому вы поручаете вывод страны из экономического и политического кризиса — нынешнему составу Съезда и Верховного Совета или президенту России?
Обе стороны обвиняют друг друга в необольшевизме и узурпации власти, но в конце концов заключают соглашение действовать в рамках Конституции и прекратить перелицовывать ее под текущие обстоятельства. Есть договоренность провести в апреле 1993 года референдум по проекту новой Конституции, фактически — всенародные выборы между президентской и парламентской республиками.
Но уже в январе Хасбулатов выражает сомнение в необходимости референдума: проект Конституции — сырой; более того, у депутатов есть и свой проект, а у социалистов может быть свой, если уж голосовать — то по всем проектам; в действительности избиратели не станут вникать в детали проектов и проголосуют не за документы, а за личности, олицетворяющие их. Так что вместо референдума нужно провести одновременные перевыборы президента и парламента, а уж потом принимать Конституцию, причем такую, чтобы правительство было все-таки подотчетно депутатам. «Бес попутал» — простодушно комментирует Руслан Имранович декабрьские компромиссы с Борисом Николаевичем. Мартовский Съезд отменяет решение о проведении референдума и поручает правительству разработать совместную, откорректированную программу реформ.
В ответ 20 марта взбешенный Ельцин повышает градус конфликта, провозглашая режим особого порядка управления: Съезд и Верховный Совет не распускаются, но любое сопротивление указам президента и постановлениям правительства — вне закона; на 25 апреля назначается референдум о доверии президенту и проекту новой Конституции, никакого Съезда в этом проекте нет, а есть положение о выборах нового парламента. У председателя Конституционного Суда Валерия Зорькина отнимают машину и охрану.
Жест Ельцина трактуется депутатами и Конституционным Судом как попытка госпереворота. Парламентарии голосуют за импичмент президента, под горячую руку попадает и Хасбулатов. По воспоминаниям бывшего руководителя президентской службы охраны Александра Коржакова, в случае объявления импичмента Ельцин распускал парламент, депутатов выкуривали бы из зала заседания слезоточивым газом (впрочем, не факт, что Коржакову можно доверять — прим. ред.). Но результаты голосования таковы, что до отставок не доходит (к тому же выясняется, что Ельцин лишь объявил о введении особого порядка управления, но указ о нем не подписал), президентское решение о референдуме 25 апреля остается в силе.
Официальные итоги знаменитого референдума «да-да-нет-да»: признается, что население в основном поддерживает Бориса Ельцина и его социально-экономическую политику, но без проведения досрочных выборов президента и депутатов. Межеумочное состояние высших государственных инстанций и общества сохранилось. Воля народа в том, чтобы президент и Съезд работали до конца сроков своих полномочий и в рамках действующей Конституции; все изменения в нее, а также принятие новой Конституции — прерогатива нынешнего Съезда, по-своему объясняет Руслан Хасбулатов.
Конец страны Советов
По законам драматургии конфликт выходит к третьему, кульминационному этапу. Ельцин упрямо продавливает президентский проект Конституции, созывая для этого всероссийское Конституционное совещание. Депутаты под предводительством Хасбулатова и примкнувшего к нему вице-президента Александра Руцкого готовят свой проект, а также Декларацию общенационального согласия по экономической реформе, открывают Всероссийское экономическое совещание, грезят о новой программе реформ и правительстве национального согласия.
Тем временем депутат Илья Константинов предвещает: ситуация такова, что силовые методы ее разрешения стали неизбежны; на защиту представительных органов власти выйдут дружины непримиримой оппозиции, народное ополчение. Политолог Андраник Мигранян трезво рассуждает в «Московских новостях»: силовые структуры могут потребоваться президенту не только для того, чтобы распустить Съезд, но и для того, чтобы урегулировать возможные конфликты. Да и сам Борис Ельцин неоднократно намекает, что, возможно, придется использовать последний способ разрешения конфликта, хоть и не хотелось бы… В конце августа он демонстративно наносит визит в Таманскую и Кантемировскую дивизии, воздушно-десантную дивизию в Туле, офицеры пьют за его здоровье и кричат «ура!» По Москве ходят слухи, что Хасбулатов с Руцким в свою очередь собирают собственную гвардию числом не менее 5 тысяч «штыков».
Картины долгожданной развязки витают в воздухе. Наконец 21 сентября Ельцин выпускает знаменитый указ № 1400, которым останавливает деятельность Съезда и Верховного Совета и назначает на декабрь выборы нового парламента в составе Совета Федерации и Государственной Думы, а также голосование по своему проекту Конституции.
Президента снова обвиняют в осуществлении госпереворота, депутаты голосуют за импичмент. Но это уже ничего не значит. Милиция и армия на стороне президента. Дом Советов (сейчас — Дом правительства) на Краснопресненской набережной отключают от воды, электричества и связи. Попытки вооруженных автоматами, гранатами и «коктейлями Молотова» защитников советской власти 3 октября прорваться в «Останкино» жестоко подавляются из автоматического оружия. Гибнут десятки человек, в том числе журналисты и случайные прохожие.
В столице вводится чрезвычайное положение, после письменного распоряжения Ельцина (на котором настоял министр обороны Павел Грачев) в Москву вводятся войска, утром 4 октября танки, БТР и БМП расстреливают здание Дома Советов. Одна из первых поверженных мишеней — кабинет Руслана Хасбулатова на 10-м этаже. К вечеру «мятежники», в их числе Хасбулатов и Руцкой, сдаются. Говорят, Ельцину преподнесли курительную трубку Хасбулатова, обнаруженную в разгромленном парламенте. Тот повертел-повертел — и яростно отбросил в сторону.
Так прервалась 75-летняя история Советов. Тех самых, что, между прочим, приняли Декларацию о государственном суверенитете России, сначала избрали Бориса Ельцина своим председателем, а затем ввели пост президента, вернули в страну частную собственность и рыночную экономику.
Так и живем
Результаты декабрьских выборов Госдумы оказались неожиданными: на первом месте оказалась ЛДПР, партия Егора Гайдара «Выбор России» на втором, на третьем — КПРФ. Новый парламент высказался за амнистию политических противников президента. Ельцин приказал генеральному прокурору Алексею Казаннику игнорировать мнение депутатов, но законных причин для этого не было. Казанник утвердил амнистию и самоотверженно подал в отставку. В конце февраля 1994-го Руслан Хасбулатов, Александр Руцкой и другие поверженные противники президента вышли на свободу. Впоследствии Хасбулатов вернулся к преподаванию мировой экономики в Российском экономическом университете имени Плеханова. Руцкой еще при президенте Ельцине возглавлял Курскую область.
Сам Борис Николаевич, по свидетельствам его окружения, тяжело перенес октябрьскую трагедию. Стал гораздо более замкнутым, отстранился от единомышленников из демократического стана, симпатиями привязался к военным, что потом сказалось на выборе силового, кровавого подавления мятежной Чечни. Подорванные силы и внутренняя неуверенность, возможно, привели к залоговым аукционам 1995 года и оформлению российского олигархата: нужно было во что бы то ни стало ковать победу на президентских выборах-96.
Это «во что бы то ни стало», а также политический максимализм в манере «кто не с нами, тот против нас» стали «фирменными» чертами наших государственных деятелей. Родом отсюда — и позорная фальсификация выборов, и нахальное попрание свободы слова и выступлений, и безжалостное обращение с оппозицией.
Ну, а главное наследие 1993 года, конечно, Конституция. К слову, волшебства не случилось, ее принятие не сказалось на экономических показателях. Тимоти Колтон приводит такие данные: по итогам 1994 года производство сократилось еще на 13%, в 1995–м — на 4%, в 1996-м — на 3,5%.
Как предупреждал Руслан Хасбулатов, проект ельцинской Конституции, по опросам, прочитали менее половины проголосовавших за нее (почти 60%). Голосовали не за текст, а за персону победителя — Ельцина. Специалисты утверждают, что по ельцинской Конституции глава российского государства обладает полномочиями американского и французского президента: самостоятельно назначает министров, вправе без объяснения причин наложить вето на законопроекты, ему довольно легко распустить Государственную Думу, явочным порядком ввести чрезвычайное положение. А вот процедура отрешения президента от должности довольно тяжела.
«Не буду отрицать, полномочия президента действительно значительные. А как бы вы хотели? В стране, привыкшей к царям и вождям; в стране, где не сложились четкие группы интересов, не определены их носители, где только-только зарождаются нормальные партии; в стране, где чрезвычайно слаба исполнительская дисциплина, где вовсю гуляет правовой нигилизм, — в такой стране делать ставку только или главным образом на парламент? — объяснял Борис Ельцин стилистику своей Конституции после разгона народных депутатов. — У каждого времени свой баланс власти в демократической системе. Сегодня в России этот баланс складывается в пользу президента».
То, что виделось конъюнктурой (да может ли Конституция быть конъюнктурной?) с годами затвердело и превратилось в железобетонный фундамент. Не потому ли у нас по-прежнему столь живуча «привычка к царям и вождям»? Не потому ли до сих пор не сложились «нормальные партии»? Не потому ли «правовой нигилизм» стал сутью отношения к закону тех, кто обязан сторожить неприкосновенность закона — законодателей, правоохранителей? Не потому ли вместо достойного и ответственного парламента мы имеем «бешеный принтер», собрание унижающихся подобострастным одобрением любой инициативы исполнительной власти, какой бы безграмотной или бессовестной она, инициатива, ни была? Не потому ли в той же услужливой позе стоит перед Кремлем председатель Конституционного Суда, испуганный на всю оставшуюся жизнь Валерий Зорькин? Не потому ли от гуманистической и социальной ориентации нашей Конституции (свобода мысли, слова, беспрепятственное выражение своих взглядов и убеждений, бесплатное образование, здравоохранение и прочее) остались лишь черные буквы?
