Вот никогда не умела сказать «нет». В детском саду ко мне подошла девочка. Как я сейчас понимаю, с ней что-то было сильно не так. «А давай я тебе лентой шею натру, это так приятно». Были такие капроновые банты. Не шелковые – синтетика. Ими шею натирать – жесточайшее садо-мазо. У меня потом шрамы остались как от милицейских дубинок. Девочка терла мне шею с яростью и куражом.
«Ну, как? — захлебываясь спросила она. — Правда, приятно?»
Никогда в жизни я бы не запомнила этого эпизода. Не надо было бы его запоминать. Все-таки сама травма была небольшой. Но я его запомнила навсегда. Почему? Потому что я тогда ответила: «Да, приятно». Я не ответила: «Нет, неприятно». Я ответила: «Да, приятно». Не могу себе этого простить.
У меня даже кошка не умеет сказать «нет» — гнилая интеллигенция, не знаю, в кого это она, удивительно бесхребетное животное. Начнешь тискать – делает вид, что ей нравится. Чуть расслабишь объятья, скажет скороговоркой, будто между прочим: «Ну, я, пожалуй, пойду, а-ха-ха», — и деру.
Вот если надо как-то обозначить самую большую скорость в мире – то это будет скорость, с которой кошка Мика улетает из моих объятий, хотя секунду назад имитировала наслаждение. Если другие кошки придут – так она сразу: «Я тут, пожалуй, на дереве немного покачаюсь». И висит два часа в неудобной позе на самой высокой и тонкой ветке. Нет чтобы огрызнуться. Терпит! Как это я умудрилась передать ей свои гены, она ведь мне даже не родная. Покойная кошка Маленькая была огромных размеров, со своей территории она гоняла даже крупных собак.
Со своей-то территории, казалось бы, можно и погонять, Мика, а? Нет такого закона, чтобы на твоем месте в развратной позе всякий валялся. «Да, пожалуйста, мне и тут удобно», — качается полосатым арбузом на березе Мика.
Кошка – зеркало души. Поэтому именно с этого эпизода я намереваюсь начать свой основательный экскурс в тему боязни сказать «нет» из-за желания быть всегда «найс». (Хорошим для всех).
Так я жила много лет. Каждый год приносил богатейший урожай ситуаций, когда требовалось «нет». Ну прямо просилось, ну прям во рту хрустело, а все не было его. Был эпизод, когда заболевшая и заразная подруга целовала меня в губы при встрече, и я стеснялась сказать «не надо». Потом я написала ей письмо на трех страницах. Две с половиной из трех занимали извинения и вплоть до самого финала причина извинений не угадывалась. В конце письма стояла робкая просьба меня не целовать. Подруга страшно обиделась. Мы не разговаривали год.
Другая подруга приезжала ко мне погостить, на две недельки, внезапно, когда ей это удобно. Я не могла ей отказать. Не могла сказать три простых слова: «Мне это неудобно»... Так просто. «Мне». «Это». «Неудобно». Хорошо, Юля, добавь еще четыре: «В следующий раз обязательно». Сколько угодно слов добавь. Это будет не так грубо, не так обидно. Пусть будет семь слов, Юля, ты останешься человеком, у тебя не вырастут рога. Я верю, что ты можешь их сказать. Давай, пробуй. Ну... «Я не в Москве», — пишу. Отлично! Наврать легче, да? Обязательно наврать, что ты не в Москве, а в Сызрани, и потом два дня прятаться ото всех? Так нормально, да? Кант завещал всегда говорить правду. Даже бандитам. А тем более наглой подруге.
Первое слово новой личности — не «мама». Личность начинается со слова «нет». Как культура начинается с табу, так и личность с первого «нет», которое произносит человек.
Мы же дети гнилой интеллигенции. Не стальной интеллигенции, бывала и такая. А гнилой. Они стеснялись сами себя. Они не умели пожать руки. Не умели быть раскованными. Были неуместно деликатными. Хорошо, если попадешь на такого же. А если на нахала? И виноват будет не нахал. А ты. Потому что это твоя обязанность обозначить свои границы.
Они не умели сказать «нет», и потому их «да» тоже ничего не значило. Они не умели договариваться друг с другом.
Хорошо ли быть Бузыкиным из «Осеннего марафона»? Хорош ли Бузыкин — князь Мышкин нашего времени? Казалось бы, хорош. Он вызывает огромную симпатию. Но он же делает всем плохо. И себе. И жене. И любовнице. Он заставляет страдать всех вокруг. «У тебя с ней все?» — спрашивает жена. Скажи правду, гад, скажи правду, гниль! «Все», — отвечает Бузыкин, и адова карусель заходит на следующий круг.
Как трогательно и необычно, что главным (может даже единственным?) героем главных фильмов советской эпохи был гнилой интеллигент.
Про него снимали фильмы Рязанов, Михалков, Данелия. Про него чуть не все мультфильмы. Певцы времен застоя не хотели петь других песен. И кот Леопольд, и лев Бонифаций (чья бабушка почему-то была мужчиной) были гнилыми интеллигентами. А вся драма и состояла в том, что герой не может сказать «нет». Этот памятник интеллигенции и ее неумению сказать «нет», конечно, заслуживает отдельного изучения и отдельного памятника.
Друзья, я пишу колонки, если что. Не чувствуйте себя обманутыми. Я не пишу научных статей. Колонка – это просто образ с обобщающим вопросом в конце.
Я знаю, что в этой проблеме фактор принадлежности к советской интеллигенции – самый незначительный. Более значимы другие.
Мы дети советского мира. Где принято вмешиваться. Нарушать границы. Мы хорошо выучили советские коллективистские практики, когда свою территорию обозначать было совершенно неприлично. Любой мог впереться к тебе домой с сапогами и проверить, а че это у тебя тут такое, а почему у тебя нет детей, а где работаешь, а сколько получаешь, а кто это к тебе ходит...
Нельзя было обозначить границы тела, хотя большинство людей не любит, когда их трогают без спроса: речь и о бесцеремонных знакомых, и об отсутствии дистанции в очереди, и о процедуре зацеловывания чужих детей (бедные дети).
Нельзя было провести границы отношений: когда мать с отцом ссорились, они настаивали, чтобы ребенок принял чью-то сторону. Это проявлялось и в том, что родители стремились подобрать «правильных» друзей и «правильных» супругов для своих вечных детей. И запрещали общаться с «неправильными». То же было и с границами личного пространства, границами личных планов и границами ценностей. Авторитарное общество на то и авторитарное, чтобы быть таковым насквозь. Но просто я не хочу, чтобы каждая моя колонка звучала проклятием СССР. Потому молчу. Каждый подберет пример сам.
Есть и еще причина. Современная. Когда человек хочет быть мил для всех, когда его личность определяется только внешними поощрениями, когда только лайки, их количество и качество, определяют личность.
Каков бунт человека, не умеющего сказать «нет»? Вот каков.
Когда чаша терпения переполнена, когда наврано всем во все карманы, когда ресурсы кончились, когда отмечен уже третий юбилей тому моменту, когда надо было сказать «нет» – вот тогда и появляется это: «А может тебе еще и полы помыть?!», «А вот руки-то я вам и не подам!» Наконец-то, Бузыкин?
Наконец-то? Фиг. Бунт этих затюканных апостолов вызывает недоумение, потому что он всегда невпопад. А потом все опять становится на свои места.
Моя кузина, которую мама заставляла одеваться в то, что сама считала нужным, вместо того, чтобы сказать уже «нет», предпочла сбежать из дома на неделю. И выпускной пропустила. А когда вернулась, продолжила носить вещи, властью матери утвержденные. Как говорят у нас по схожему поводу, «вот любят у нас бунтовать, встанут на колени и бунтуют», а вы говорите...
А бывает и так, когда у гнилого интеллигента вырастает внутри сталь. Это когда психологическое уступает место ценностному. У меня такое было.
10 декабря 2011 года. Я шла на Болотную площадь с подругой, которую всегда побаивалась. Это была та первая Болотная, как та «единственная гражданская», на которой мечтал умереть Булат Окуджава. Болотная была тогда полна энергетики, единения, смысла, там было возможно все. Это был всемирный рок-концерт лучшего исполнителя. Потом оно уже ушло туда, куда ушло...
Мне обязательно надо было быть там. И вот Оля, которой сам черт не брат, которая умеет защищать свои границы и шлепает по чужим, идет медленно-медленно. Я чувствую что-то неладное, но не могу понять, что. И вдруг я ясно осознаю, что она боится. Это я, трус, не боюсь. Слишком медленно, Оля, слишком медленно, там уже творится История! Сейчас уже вся сотворится, а мы все еще у «Октябрьской». И вдруг она говорит: знаешь, мы с тобой лучше на другом берегу постоим, отсюда лучше вид. И тогда я ей отвечаю, совершенно спокойно, без истерики и очень убедительно, как Владимир Маяковский («А самое страшное видели? Лицо моё, когда я абсолютно спокоен?»). Так вот, я говорю ей: «Нет, Оля! Я тебя сейчас брошу!» Делая логическое ударение на каждом слове. И она пошла, побежала за мной. Как миленькая. Как хвостик. Она не обиделась. Она все поняла.
Надо уметь говорить «нет» спокойно, без истерики, чтобы не было чувства вины, чтобы другой даже не подумал обижаться: «Мне это неудобно». «Я так не хочу». Попробуйте. Выберите самого наглого, самого надоедливого друга, и вперед. Давайте устроим флешмоб!
Бузыкин, скажи уже Варваре, что не будешь больше за нее переводить. Спокойно скажи. И всем станет хорошо. Сбрось с плеч противную бабу. Она ведь бездарная, Бузыкин, совершенно бездарная. Она ведь не на своем месте – а это страшный грех, самый страшный грех.
