Василий проснулся от криков неполиткорректных котов. Им было наплевать на все, кроме своих собственных похождений, и мяукать они хотели на то, что Василий выспаться не успел. 6 утра и ситуация патовая: спать оставалось меньше часа, а в 9 надо быть на работе. Придется вставать.

На кухне, глядя на закипающий чайник, Василий глубоко задумался: «Хорошо ли называть кофе черным? И ничего что кофе - он? Лучше пусть будет «оно», так не обидно».

Кому могло быть обидно от того, что кофе вдруг оказался бесполым, Василий не подумал. Сложности внешнего мира бурлили и рвались наружу. В последнее время новости, которые он читал или смотрел, ударяли в голову, будто стакан водки на голодный желудок, и даже на следующее утро били по ушам похмельным набатом.

Проглотив трудно приготовленный завтрак, Василий вышел во двор. За последние семь лет он жил в разных домах, на разных улицах с разными названиями. Поначалу, открыв для себя благости доставки на дом, он часто перевирал свой домашний адрес: Переулок Комсомольцев? Проспект Стахановцев? 23-я линия 8-и Героев? Улица святой Георгины? Бульвар Черной Гордости? 

Со временем Василий привык и так часто объяснял, как доставить пиццу ему на дом, что объяснение слиплось, как некачественные пельмени, в один комок: «Переулок Фейсбука. Вообще-то это тупик. Он свалкой заканчивается». Были ли нужны такие подробности для доставки, Василий не знал, но ему казалось, что эта магическая фраза увеличивает вероятность попадания пиццы в его квартиру. 

Город N - небольшой, но населенный пункт. Водился в нем и городской транспорт, с которым успешно боролись не менее городские власти. Доборолись до того, что еще до Ковида в метро нельзя было ездить без маски и небольшого ножа. Автобусы были ничем не лучше: каким-то образом они умудрялись всасывать в салон всю городскую вонь. У Василия была теория: их для борьбы с вонью на улицу и выпускают.

Из-за вражды с транспортом на работу приходилось ходить пешком. Около 30 минут в южном направлении. Работал Василий уже давно, поэтому если бы все его походы на работу сложить вместе, по его расчетам, он уже дошел бы до какого-нибудь южного моря с пальмами и девушками в одежде из кокосов. 

«Дошел бы, если не ходил каждый день домой», - мрачно подумал Василий, смутившись кокосовых мыслей.

По дороге он зашел в продуктовую лавку, которая принадлежала Сабаку. Сабак был черным, его предки приехали сюда 50 лет назад, что никак не повлияло на его ненависть к «белым рабовладельцам». Василий не любил ни эту лавку, ни Сабака, но все равно каждый день приходил сюда купить бутылку питьевого йогурта, который он тоже терпеть не мог. Он чувствовал ношу белой вины перед Сабаком, хотя и перебрался сюда лишь в 2005-м и даже если бы очень захотел, не мог предаться безудержному притеснению. Кроме того, ему было неудобно называть Сабака Сабаком. Последний же не стеснялся в выражениях и активно напоминал Василию о белом иге, расизме и рабовладельческом строе. Вот и сегодня едва завидев своего постоянного и постоянно окутанного облаком вины покупателя, Собак произнес вполголоса:

- О, идет… Сам белый как снег, так еще и йогурт белый пьет. Ненавидит кофе, черный кофе. 

Василий не ожидал такого поворота. Укол вины выбил из него не стон, но вереницу странных слов:

- Сабак, доброго утра тебе!  Я как раз думал выпить сегодня чашку твоего прекрасного ЧЕРНОГО кофе!

- Вы, белые, все у нас забрали, забирайте и кофе! - ответил недружелюбный Сабак.

- Я планировал заплатить, - автоматически ляпнул Василий и осекся.

- Ага, как тогда индейцам… 

- Коренным американцам, - снова невпопад уточнил Василий. И сам себя мысленно спросил: «Коренные - потому что им только корешки оставили?» 

Сабак поставил перед ним большой бумажный стакан, на обертке которого было написано «Черное - значит, лучшее». «Как, например, черный список», - снова мрачно заметил про себя Василий. Семь лет назад, перед президентскими выборами еще на прежней родине, он умел думать вслух. Это-то его и подвело. Тогда он работал в какой-то государственной конторе, где слова «свобода» и «выбор» никогда не звучали в одном предложении. Оказалось, родина не терпит неопределенности: партия у родины должна быть одна, телеканал - один, и президент, конечно, тоже один. Навсегда. Пожизненный. Поэтому когда перебравший новостей Василий на заявление «Мы будем выбирать президента», спросил «Какого президента?», родина ему этого не простила. Потом была смена родины и частое мелькание адресов. 

Василий все еще задумчиво пялился на бумажный стакан, а Сабак уже что-то оживленно обсуждал с новыми клиентами, не обращая на него никакого внимания. Со стаканом кофе в руке Василий поплелся на работу. 

«Столько всего изменилось, - думал он, - а на работу по-прежнему не хочется».

Путь его лежал через небольшой городской сквер, в это время года обильно опушенный шелестящей зеленью. В центре сквера, на пересечении аллей, стоял памятник кому-то важному. Времени поинтересоваться никогда не было, но бронзовый человек выглядел серьезно, поэтому можно было не сомневаться: у него были все права здесь находиться. Возле памятника было многолюдно. Василий решил узнать, в чем дело, и подошел поближе.

В этот момент на шею бронзовому человеку накинули петлю, и с десяток крепких белых юношей стали тянуть его к земле.

- А что тут происходит? - удивился Василий.

- Репка! - выкрикнул кто-то из тянувших. - Джордж Репка! Мы его сейчас тянем-потянем и вытащим! Мы сможем!

«Где-то я уже это слышал», - подумал про себя Василий, а вслух сказал:

- А что он натворил?

- Сам он ничего не натворил, но тот, кто дал денег на его памятник, был человек нетерпимый к чужому мнению, - сказал кто-то из толпы. - Но он давно умер, поэтому теперь мы его мнение на землю сбросим и заменим на свой памятник Репке.

«Это логично, - подумал Василий. - Слишком логично, чтобы быть правдой».

В это время статуя, будто шагнув вперед, рухнула к подножью собственного постамента. Толпа радостно забурлила. Вдалеке послышались звуки полицейской сирены. Кто-то тут же выкрикнул: 

- Пацаны! Бежим со мной! Там такое! На проспекте Демократии кому-то бьют морду!

Толпа с энтузиазмом рассеялась, оставив Василия наедине с Репкой, который как-то безразлично взирал в летнее небо и будто бормотал: «Не виноват я, не виноват! Я даже не знал, что мне статуя поставят. Надеялся незаметно проскочить в вечность. Эх, надо было выжить в той войне».

Василий покачал головой, уняв разыгравшееся воображение, и походкой невыспавшегося белого человека двинулся в сторону своего офиса. «К гадалке, что ли, сходить? - неожиданно для себя подумал он. - Ведь если взялись за Репку, то и до меня скоро доберутся… Хотелось бы знать когда».

Он шел, скользя взглядом по асфальту, а на нем мелькали тени стремительных и невидимых для Василия ласточек, которые с упоительным визгом пронзали безмерные воздушные просторы, обнимавшие всю эту приземленную суету.