За школьника из Нового Уренгоя Николая Десятниченко, который выступил в немецком бундестаге со словами сожаления в связи с судьбой рядового солдата вермахта, погибшего в советском плену, теперь вынуждены заступаться представители российских властей и даже официальные медиа. Мальчик стал жертвой настоящей травли со стороны особо «патриотичных» политиков, журналистов и просто пользователей социальных сетей, обвиняющих его чуть ли не в отбеливании нацизма.
Что самое удивительное – в бундестаге Десятниченко не сказал ничего такого, что не укладывалось бы даже не в российскую, а в советскую модель отношения к побежденному врагу. Советские журналисты описывали, как в Москве провожали колонны плененных немцев – без ненависти и злобы, с сочувствием, некоторые даже передавали продукты. И это люди, только что пережившие бомбежки, смерть близких, продолжающие жить в атмосфере самой настоящей, а не пропагандистской войны.
Или вот хрестоматийное стихотворение Михаила Светлова «Итальянец», посвященное погибшему в сражении воину вражеской армии и написанное в 1943 году, за два года до окончания войны в Европе от имени убившего его советского солдата:
Черный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, –
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый...
Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?
В этом стихотворении есть уверенность в справедливости возмездия, но есть и атмосфера острого сожаления по поводу того, что один человек вынужден убивать другого, пришедшего к нему с оружием. И это ничем не отличается от того, что сказал в бундестаге Десятниченко. А ведь эти строки написаны во время войны и сразу же стали советским каноном – в то время, как убийственные статьи Ильи Эренбурга вроде знаменитого текста «Убей немца!» исчезли из пропагандистского оборота.
Потому, что даже в годы ожесточения, даже когда солдаты Советской Армии могли быть участниками мародерства и изнасилований в Европе, советская пропаганда предпочитала гордиться не зверством, а гуманизмом. Гуманизмом простых советских людей. Из этой же гордости выросло другое хрестоматийное стихотворение – «Хотят ли русские войны?» Евгения Евтушенко. И никаких сомнений ни у автора, ни у читателей не было: не хотят. Войны могут хотеть только безжалостные империалисты, но не простые русские люди и их государство.
Кремлевская пропаганда развернула корабль национального мышления на 180 градусов – от «хотят ли русские войны?» до «можем повторить!», от гуманизма, пусть и нередко циничного и лживого, до откровенного милитаризма и культа войны и силы. Этот разворот произошел в дни аннексии Крыма и достиг своего апогея во время войны на Донбассе – потому что сам конфликт россиян с Украиной, казавшейся еще недавно неотъемлемой частью общей цивилизации, мог быть оправдан только такой милитаризацией. Но понятно, что милитаризация мышления не могла не повлиять на отношение к военной истории – так память о Второй Мировой войне преобразилась в настырное «победобесие».
Именно поэтому обычный провинциальный советский школьник, судя по всему, воспитанный прадедушками и дедушками в привычной традиции сочувствия к погибшему солдату – даже если это был солдат вражеской армии – оказался чужим в имперской России. И теперь власть имущим – тоже продуктам советского пропагандистского воспитания – приходится защищать его от наиболее ретивых ревнителей милитаризма.
Интересно, поймут ли после этого власть имущие, какого монстра они, играючи, взрастили, какие струны национального мышления затронули, как исковеркали общество за последние годы? Ведь дикая реакция на человечность Коли Десятниченко – это и есть тот самый коллективный «Крымнаш». «Крымнаш» в чистом виде.
