Камень

Нажитого двумя послевоенными поколениями имущества набиралось прилично. В рублях, конечно. Доллар был на рынке один к четырем. Канадский один к трем. Меняли через Артура Данишевского. Еврейский телеграф работал без сбоев.

Артур получил в Торонто пять штук канадских, на другой день из Риги приехала женщина лет пятидесяти - Фира Давидовна, одетая как дворничиха: новая телогрейка, теплый шерстяной платок, бурки с калошами. Пятнадцать тысяч советских рублей Фира Давидовна уложила в специально пошитый для перевозки денег пояс шахида. Поезд на Ригу уходил только завтра утром, и Фира Давидовна осталась у нас ночевать. Вечером после ужина она сказала:

-  Я вижу, вы продвинутые. У вас свое видео есть. Покажи мне какой-нибудь американский фильм.

Я поставил «Однажды в Америке». Ночью Фира Давидовна постучалась в нашу спальню и сказала, что фильм кончился, можно ли что-нибудь еще.

Утром за завтраком Фира Давидовна захотела выпить водки и растроганно сказала:

- Хорошие вы ребята. Вижу, как вы живете, у вас много имущества. Продать все может быть и успеете, если будете продавать по дешёвке, но перевести деньги не успеете никак. Я бы купила у вас видео со всеми фильмами.

Действительно, получалось медленно. Для того, чтобы перевести все деньги на Канаду, нам было нужно месяца два. Все продать и выехать за пределы СССР мы должны были до нового 1988 года. Времени не оставалось.

- Помогите нам с переводом, - сказал я, - и можете забирать видео бесплатно.

- Мне не нужно бесплатно, - сказала Фира Давидовна. Я ничего не беру бесплатно. Я хочу купить. У вас много фильмов на еврейскую тему? Возьмите у меня камень.

Сенька Ройтман, а он понимал в ювелирке, его брат был ювелиром в Нью-Йорке, посмотрел бриллиант и сказал, что камень коллекционный. В это ничтожное пространство, в этот маленький объем кристалла углерода чудесным образом вошло все наше имущество вместе с большим домом, который мой папа построил на сельхозпоселке в 1958 году, в котором жила наша, семь человек, семья.

Двадцать одну тысячу денег перегнали Артуру Данишевскому на Канаду.

Камень переслали с багажом. Накидали в ящик инструментов: пару молотков, плоскогубцы, ручное сверло со сверлами, разводной ключ (на кой черт нам мог понадобиться в Америке разводной ключ?), настольную лампу, в которую спрятали бриллиант.

Багаж отправляли впереди себя. Отвезли на таможню два длинных, похожих на гробы, ящика. При досмотре таможенник приказал открыть каждый, вяло порылся в нашем барахле, вытащил настольную лампу и спросил:

- Вы куда едете?

- В Израиль, - сказали мы заученно.

- В Израиль? - с сомнением сказал таможенник. – Потому что если вы едете в Америку, так знайте, что у них электричество 110 вольт и вилки совсем другие. Он кинул лампу обратно в ящик и сказал:

- Ладно, закрывайте.

Мы бросились торопливо прилаживать крышку и прибивать ее гвоздями.

- Что-то мне это напоминает, - сказал мой брат.

Ювелир, брат Сеньки Ройтмана – Фима Ройтман, имел собственную квартиру на Парк авеню и 72-й стрит. В вестибюле апартмент-билдинга, где жил Фима, за фронтдеском сидел секьюрити в униформе. Он сразу понял, кто мы такие, остановил повелительным жестом, сунул нам что-то вроде общей тетради в линеечку и сказал:

- Ваше имя, время, роспись.

- Напиши и за меня, - сказал мой брат.

- Нет, нет, - сказал секьюрити, - этот господин должен расписаться сам.

- Дазент меттер, невермайн, какая хрен разница, - сказал мой брат. – Мы бразерс. Он обнял меня за шею и приблизил свое лицо для подтверждения физического сходства.

Секьюрити что-то буркнул и махнул рукой.

Когда скоростной лифт начал движение на пятьдесят девятый этаж, где была квартира Фимы Ройтмана, мой брат сказал:

- Это положительная перегрузка, чувак. Человек, может выдержать до пятнадцати джи без потери сознания.

У Фимы Ройтмана была огромная, на весь этаж квартира, с большим панорамным, как на маяке, окном на Манхеттен на запад, до самого Хадсон ривер и с выходом на крышу.

- Ты один здесь живешь? – спросил мой брат.

- С подругой, - сказал Фима. Она на работе, у нее грумнинг салон.

Он зажал бриллиант в маленькие тисочки, недолго рассматривал в увеличительное стекло и сказал:

- Камень - говно. Желтый и с трещиной. Максимум, что я могу вам за него дать, - три штуки кеш.

- Сеня утверждает, что он коллекционный, - возразил мой брат.

- Сеня? Мало я его в детстве бил, этого Сеню, - сказал Фима.

Когда мы спускались в лифте вниз, мой брат сказал:

– Это отрицательное ускорение.

Уже на улице, он вдруг приказал мне:

- Стой здесь.

Через стекло я видел, что он вернулся к фронтдеску, взял книгу для регистрации посетителей, что-то в нее написал, поставил число, расписался, захлопнул и отдал равнодушному секьюрити.

- Что ты написал? – спросил я, когда он вернулся.

- Не скажу, - ответил мой брат.

Меня зовут Рабинович

- Ты когда-либо имела дело с биоботами? – спросил редактор у Маши, красивой еврейской девушки из русскоязычной эмигрантской семьи. Маша по профессии робопсихолог. Ей оставалось полгода до мастера, девушка умная и честолюбивая, готовилась к старту в большую карьеру, а пока подрабатывала в русском бумажном еженедельнике. Писала короткие рассказы, стилизуя их под старых американских фантастов: Брэдбери, Саймака, Азимова. Старичкам из шестидесятых, последним покупателям бумажных газет, такие тексты нравились. Она была популярна.

- Интервью с биоботом. А почему это нашей газете может быть интересно? – с сомнением спросила Маша.

- Он русский, - сказал, задыхаясь от восторженного хохота, редактор, в смысле -русскоязычный. Представляешь, какая удача?!

Общаться с биороботом можно было через сенсоры, подключая голос, но Маше сразу не понравился звуковой имитатор. Загробный голос, блин. Коммуникацию предпочла через текстовый мессенджер. То, что ее корреспондентом был погруженный в питательный раствор мозг донора, никак не было заметно. Импульс от мозга, снятый специальными устройствами, раскодировался в бегущий лентой текст ФБ, а то, что писала она , кодировалось в импульсы и передавалось мозгу обратно.

Это был уже четвертый ее визит. Биобот ждал.

- Опаздываешь, Машенка, - написал он.

- Вы чувствуете время? – спросила Маша.

- Да, я всегда знаю, сколько времени, но ожидание больше не тяготит меня, я могу выключаться. Как собака. Но это все ерунда. Я у тебя вот что хочу спросить, ты в шахматы играешь?

- Нет, а что? - написала Маша.

-  Хочу поиграть с хьюмен.

- Вам можно играть в шахматы? – спросила Маша.

- А почему нет? – спросил биоробот.

- Вы знаете, по контракту, если перестанете быть продуктивным, Вам всё отключат.

- У меня есть запас, - написал биоробот. - Ты что думаешь, я сразу сдал ФБ весь архив? Кое-что в запасе в отдельной памяти.

— Я без пяти минут киберпсихолог, — сказала Маша, - мне профессионально ужасно интересно, почему Вы это сделали?

— Что?

— Почему отдали себя?

—Все задают этот вопрос. Можно подумать, что я продал душу дьяволу. Они продлили возможность существования моей личности на бесконечно большой срок. До тех пор, пока существует ФБ.  Мне таких предложений больше никто не делал. С моей кардиологией, деточка, времени на размышления не было.

— Я смотрела Вашу историю до реинкарнации. В прошлой жизни Вы - ненавистник ФБ, сегодня работаете на них.

- Милая красивая умная еврейская девушка Маша, я - это и есть они. Вместе с тем, я живу достаточно полной человеческой жизнью. Иначе я не смогу писать. В последние годы я болел и много страдал, ты не представляшь себе, какое это блаженство - быть свободным от постоянно отравлявшего меня, раздражавшего сигналами тела. А знания? К Википедии могу подключиться напрямую, к Порнохабу. Жизнь моя полна мыслей, чувств, событий, творчества. Я почти счастлив. Я был бы счастлив абсолютно, но мне не дают спать. Я страдаю от этого.

- Вам нельзя спать. У Вас отсутствует механизм пробуждения, - сказала Маша. Если Вы заснете, то не проснетесь.

Она опять пометила в компьютере и спросила:

- Вы говорили об особой памяти. Помните свое имя?

- Да, помню. Меня зовут Рабинович.

- Какой Рабинович? - спросила Маша...