- Борис Абрамович, а мы вообще-то сюда попали? – спросил молодой голос в темноте.

- Думаю, что да. Я по гуглу координаты ставил, - ответил старый, с еврейским акцентом, голос.

- Вы думаете, он здесь живет?

- Я уверен, - ответил Борис Абрамович.

- Слышите, какие запахи, как в советской больнице.

- Ты бывал в советской больнице?

- Был. Недавно с одним клиентом в семьдесят второй год трансферались. Там ему с завещанием что-то нужно было сделать. Этот семьдесят второй вообще пустой. Там час времени за штуку баксов можно было купить. Мой клиент взял девяносто минут. Ночь у изголовья умирающего. А мне, блин, рядом сидеть. Я не выдержал этой муйни, взял белый халат и пошел по больнице шастать. Ужас, что...

- Ты был в двадцатом, а у нас сейчас середина девятнадцатого века, Вова. Помещение без водопровода и канализации. К тому же он больной человек, ходит на судно.

- Судно? Что такое? – спросил Вова.

- Переносная параша.

- Кто это? - спросил испуганный голос из темноты.

- Свои, - ответил молодой голос.

- Опять вы, - сказал голос устало.

- Блин, Абрамович, где у них тут может быть выключатель? – спросил молодой.

- Электрического света еще нет, - ответил Абрамович.

- Я зажигалкой посвечу.

- Черти, - спокойно сказал голос, когда газовая зажигалка осветила лица, - я вас не боюсь.

- Николай Васильевич, - сказал старый голос, - здравствуйте.

- Здравствуйте, - ответил тот, кого звали Николаем Васильевичем. – Чем могу служить?

- Только один вопрос, - сказал Абрамович - Вы вторую часть уже закончили?

- Закончил. А вы знаете о второй части?

- Знаем, мы все про вас знаем, - сказал с блатной издевкой молодой голос.

- Перестань, Вова, - сказал Борис Абрамович, - с ним нельзя так разговаривать.

- Да бросьте вы, Абрамыч, что, не видите - это же чисто придурок, - указал Вова на худого человека халате и ночном колпаке, который сидел в подушках на грязной постели.

- Это великий писатель, - сказал с уважением Борис Абрамович.

- Боже мой! - воскликнул сумасшедший с хохотом. - Черти называют меня великим писателем. Какой ужас!

- Николай Васильевич, - спросил тот, кого называли Борисом Абрамовичем, - рукопись второй части при Вас? Я прошу прощения за странный вопрос, Вы ее не сожгли?

- Что за глупость Вы спрашиваете. Я и не собираюсь жечь свой труд, - сказал Николай Васильевич. - Я столько вложил, я так много от этой книги жду.

- А Вы не могли бы предоставить мне возможность посмотреть рукопись? - сказал Борис Абрамович.

- С какой стати?

- Видите ли, уважаемый Николай Васильевич, я занимаюсь исследованием Вашей жизни и творчества, собственно, последнего, предсмертного периода...

- Вы можете сказать, когда я умру? – спросил Николай Васильевич.

- Скоро, Николай Васильевич, - сказал Борис Абрамович, - очень скоро.

- Вы пришли, чтобы сказать мне это?! – пафосно воскликнул, взмахнув рукавами халата, Николай Васильевич.

- Ради бога, дорогой Николай Васильевич! – воскликнул Борис Абрамович. Пожалуйста, не сердитесь. Я врач, специалист по душевным болезням, увлекаюсь историей и литературой. У меня есть одна гипотеза, которую мне непременно нужно проверить. Это, так сказать, цель жизни. А здесь появилась такая замечательная возможность - побывать у Вас в гостях. Владимир – мой помощник. Скажите, у Вас было когда-либо намерение уничтожить рукопись?

- Нет, - твердо ответил Николай Васильевич.

- Я так и думал! – воскликнул Борис Абрамович. - Рукопись сжег кто-то другой.

- Абрамович, сказал Вова, - у нас еще двадцать пять минут. Давайте быстрее. Я здесь оставаться не хочу. Ну его нафиг, этот ваш девятнадцатый век.

- А что мы в темноте сидим? - сказал Николай Васильевич, оживившийся обществом таких интересных и совсем не страшных гостей. - Свечи, извините, кончились, я круглосуточно жгу свечи. Давайте я огонь разведу.

Он довольно живо спрыгнул с постели, подбежал к камину и стал щелкать каким-то устройством, которое испускало искры, освещавшие его лицо, – выпуклый лоб, довольно длинный нос и артистического стиля прическу.

- Погоди, - сказал Вова Николаю Васильевичу, поднес зажигалку, и в камине вспыхнула вымоченная в керосине тряпка.

- Какая чудесная вещь! - сказал с восторгом Николай Васильевич, показывая на зажигалку. - Европейская.

- Хочешь, подарю? - спросил Вова.

- Охотно приму подарок, - сказал Николай Васильевич. - Я люблю такие штуки.

- Дай Абрамычу вторую часть почитать.

- Да зачем Вам рукопись? - сказал Николай Васильевич. - У меня дурной почерк. Скоро все будет в журнале.

- Николай Васильевич, Ваша рукопись не будет опубликована никогда. Ее никто не прочитает. Будет издано только несколько случайно сохранившихся отрывков, в подлинности которых я сильно сомневаюсь.

- Но почему? Я старался, писал, потратил много душевных и физических сил, как видите, заболел, и Вы говорите, что книгу, от публикации которой я столько жду, никто не увидит?

- Я преклоняюсь перед Вашим талантом, Николай Васильевич. Коган Борис Абрамович – большой ценитель вашего творчества.

Борис Абрамович протянул руку, но Николай Васильевич отшатнулся.

- Вы ж..д, - сказал Николай Васильевич. – Впрочем, черт и должен быть ж..дом.

- Да, я еврей, - немного с обидой сказал Борис Абрамович.

Николай Васильевич порылся в постели, достал из-под подушек рукопись в обложке, вручил Абрамовичу и сказал:

- Читай, Иуда. Как для тебя написано.

Борис Абрамович взял рукопись и сел возле камина.

- Боже мой, - воскликнул он, - сейчас я это увижу, ту самую вторую часть!

- Ну, чего ты, писатель, дуркуешь? - сказал Николаю Васильевичу Вова.

- Не понимаю Вас, - сказал Николай Васильевич.

- Ладно прикидываться, - сказал Вова, - держи, что обещал.

Он вручил Николаю Васильевичу зажигалку.

- Зря не щелкай, ресурс ограниченный. Заправить ее можно будет только через двести лет.

Николай Васильевич схватил зажигалку, повертел в руках и, довольно быстро поняв, как она работает, счастливо, как ребёнок засмеялся.

- И в самом деле гений, - сказал Вова. А айфон ты когда-нибудь видел? Хочешь, мы с тобой селфи сделаем? - Он вытащил из кармана смартфон, стал рядом с великим писателем, сделал снимок и показал Николаю Васильевичу.

- Какое чудо! - воскликнул Николай Васильевич, - разглядывая свое изображение. - Еще никогда у меня не было таких интересных гостей. Господа, зачем же уходить, куда вы спешите?

- Нельзя, Колян, - сказал Вова, - коридор закроется. – Абрамыч, десять минут. Пора сворачиваться!

Борис Абрамович оторвался от рукописи, посмотрел на Николая Васильевича и спросил:

- Зачем ты это написал?

- Мы уже перешли на ты? - спросил Николай Васильевич иронически.

- Зачем Вы это написали, Николай Васильевич? Вы понимаете последствия публикации Вашего труда?

- Лучше, чем кто-нибудь другой, - я его написал.

- Кто-нибудь, кроме Вас, это читал? – спросил Борис Абрамович.

- Только Вы, извините, не запомнил Вашего полного имени, Абрамович, - сказал с намеренным местечковым акцентом Николай Васильевич.

- Да! - воскликнул Абрамович, - моя гипотеза подтверждается. Вы не сжигали свою рукопись. Я знаю, кто это сделал. Вашу рукопись сжег я.

Абрамович стал рвать исписанные листы и бросать их в уже разгоревшийся камин.

- Что ты делаешь, ж..дяра? - закричал Николай Васильевич и кинулся к Борису Абрамовичу с кулаками. Но Вова успел поймать его за халат, повалил на пол и принялся душить воротником.

- Смотри, не перестарайся, - сказал Борис Абрамович. - Ему еще целый месяц жить.

- Абрамыч, - сказал, слегка запыхавшись, Вова, - мы так от него не оторвемся, он хотя и тощий, но сильный.

- Это бывает, повышенный тонус мышц. Возьми там в аптечке промедол и сделай гению полкубика внутривенно и полкубика в ягодичную мышцу для пролонгации, - сказал Борис Абрамович.