(Начало в предыдущих номерах)

Капитан Макогоненко, внимательно прочитав мою анкету, под которой написал «рекомендую», расписался и со значением произнес: «У тебя всё в ажуре: из рабочей семьи, родни за границей не имеешь, играешь в баскетбол, хочешь поступить в летное училище. Ставь свою подпись и дуй с этой анкетой в самый край коридора, где висит табличка «Медицинская комиссия». Войдешь, увидишь толстого старшего лейтенанта Глухова. Он отведет в «раздевалку», где скинешь одежку, обувь, уложишь в мешок с биркой и повесишь на вешалку».

Пока я заполнял анкету, в коридоре уже собрались ребята, которые по росту выглядели намного старше меня. С повестками в руках они понуро толпились у двери другого кабинета... По их одежке-«спецовках», пропитанных соляркой, запахами заводских цехов, и разговорам, нетрудно было заметить, что они где-то работают, а сейчас их вызвали в военкомат, чтобы призвать в армию, на срочную службу. Но на медкомиссию, в первую очередь, вызывали ребят, желающих поступить в военные училища. Под началом старшего лейтенанта Глухова нас собралось человек пятнадцать.

В тот день я, совершенно голый, с большим волнением переступил двери медицинской комиссии. Посредине длинной комнаты стоял большой стол с табличкой «Председатель - подполковник медслужбы Дьяченко». За столом - трое: двое в белых халатах, которые не могли скрыть контуры погон на плечах и зеленые петлицы офицерских кителей, третий - пожилой мужчина в потертом сером костюме со значком депутата и галстуке. Я поздоровался и вручил врачу, сидящему в центре, мою анкету и мои анализы, сделанные в городской детской поликлинике. Тщательно просмотрев их, он (я понял, что это и есть председатель Дьяченко), просверлив меня сквозь очки и кивнув седой головой, пригласил подойти поближе к столу:

- Скажи, хлопчик, какими «хворобами» ты в детстве болел?

- Только корью. Года в три. Правда, еще гриппом - в эвакуации…

- Гляжу, какой ты такой худой: одна кожа и кости. А спортом занимаешься?

- Играю в команде детской спортшколы: волейбол и баскетбол.

- Добре. Но ты, Исаак, хочешь стать военным летчиком?

- Давно мечтаю стать летчиком. Очень хочу!

Председатель комиссии, ещё раз критически окинув меня взглядом, сомнительно покачал головой:

- А родители знают об этом?

- Конечно, знают.

- Что ж, если все до одного врачи определят, что ты здоров, пошлем тебя, Исаак, в летное училище. Стране нужны такие грамотные, как ты, летчики. Ну, а в авиации кормежка, что надо, кости быстро мясом нарастут…

Подполковник Дьяченко вручил мне «медицинскую карту» и указал на отдельный квадратный стол №1. Там сидел терапевт. За ним тянулся ряд других таких же столов с табличками, где сидели врачи других специальностей. Терапевт проверил мой пульс, кровяное давление, прослушал и простучал сердце, легкие, помял живот, постучал по спине, и к моей нескрываемой радости (я полагал, что его заключение решающее), сделал первую запись: «здоров, годен в летное училище». Также благополучно я прошел проверку хирурга, окулиста, зубного врача и кожника. А после того, как невропатолог простучал никелированным молоточком мои колени и пощекотал пятки, он для чего-то предложил мне сесть на вертящийся стул. Я спокойно сел, а он так сильно крутанул, что я вместе с этим стулом начал вращаться. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Несмотря на то, что я, как мог, втянул голову в плечи, у меня неожиданно закружилась голова, тело покосилось набок, и я вместе со стулом с грохотом рухнулся на пол. Ребята, проходившие проверку у других специалистов, услышав грохот упавшего вместе со мной стула и увидев на полу мое распластанное оголенное тело, дружно зареготали. Обескураженный происшедшим, я не зная, куда от позора деть свои глаза, поднялся. Особенно стыдно было перед невропатологом, которого, как мне казалось, я подвёл. Подошел к нему и взглянул на мою «медицинскую карту». После диагноза, написанного на латыни, я успел прочитать «заключение»: «в летное училище не годен». «Как же так, - подумал я, - все врачи признали меня здоровым и годным, а тут из-за какой-то железной «вертушки» я забракован в летное училище?» Набравшись нахальства, я обратился к председателю комиссии.

- Товарищ подполковник, разрешите я потренируюсь и еще раз приду на медкомиссию?

- Нет, Исаак, не выйдет. У тебя слабый вестибулярный аппарат. Летное училище не для тебя.

- А в военно-морское училище могу поступить?

- Ты что не знаешь, что такое «качка»? В морское тоже не годишься. Но во все другие училища для тебя дорога открыта. С Аттестатом зрелости тебя сходу примут в любое артиллерийское или инженерное училище.

- Они не для меня: там много математики. А ее я не люблю.

Член комиссии в гражданском костюме с депутатским значком, наверное, мне посочувствовал и посоветовал: - Парень, думаю, тебе больше всего подойдет Ленинградская Военно-медицинская академия или Киевское военно-медицинское училище.

Я разочарованно махнул рукой, буркнул: «Подумаю», - повернулся и пошел в раздевалку. Так в этот, как мне казалось, многообещающий солнечный весенний день на медицинской комиссии рухнула моя первая детская мечта стать военным летчиком.

Из военкомата я пришел домой в расстроенных чувствах, и по моему настроению мудрая мама тут же догадалась, что я в летное училище медкомиссию не прошел.

- По какой же причине? - грустно спросила она.

- Все врачи признали годным в летчики, только невропатолог «забраковал». Из-за чего: я свалился со стула - «вертушки». Сказали, что я «годен» почти во все военные училища. Кроме летного и морского. Так как, - сказали, - тебя на самолётах в небе и на кораблях в море будет «укачивать».

- Ну и хорошо, - успокоила мама, - «забраковали» в летное училище, - поступишь в институт. Только в нашем городе их три: строительный, сельскохозяйственный и педагогический. Выбирай любой. Ты любишь литературу – сдавай экзамены в пединститут. Будешь и жить, и учиться у нас дома. Как говорится, «и дома, и замужем». Так что не грусти. А у папы приятная новость, - мама неожиданно сменила тему. (Когда случались неприятности, она всегда старалась незаметно отвести меня от грустных мыслей и рассказать что-то приятное, оптимистическое). Самая крупная папина черная крольчиха, помнишь, ты шутил, что ей место не у нас, а в Москве на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, - с улыбкой произнесла мама, - точно в срок, по папиному графику, в сарае принесла шесть слепых и голых крольчат. Папа уже перевел их в отдельную клетку, чтобы кроль - отец не съел свое потомство. Можешь пойти в сарай и посмотреть на него…

Каждый выводок маленьких кроликов в сарае, становился для нас небольшим семейным праздником.

Я восхищался отцом, как он (с образованием «два класса и четыре коридора»!) аккуратно чернильным карандашом вел тетрадку учёта, в которую заносил время кормления, рацион питания, даты запуска кроля в клетку к крольчихе, вывода крольчихами крольчат, дальнейшие этапы их роста, болезней, набирания веса, забоя на мясо и подготовки кроличьих шкурок для сдачи в заготовительную контору. В то нелегкое время наше «кроличье хозяйство» в 30 клетках оказало нам серьезную поддержку. Отпала необходимость в покупке на рынке кур или говядины - их заменило диетическое кроличье мясо, которое стало для нас главным продуктом питания. А за кроличьи шкурки, высушенные дома на деревянных распорках, папа в конторе «Заготсырье» получал талоны на крупы, сахар, макароны…