Премьера комедии Алексея Красовского "Праздник" состоялась не в кинотеатрах, а в YouTube. За первые сутки ее посмотрели более 200 тысяч человек.
Действие фильма происходит в течение одной ночи – 31 декабря 1941 года, во время блокады Ленинграда, – в доме семьи Воскресенских. Глава семейства, микробиолог Георгий Воскресенский (актер Ян Цапник), выполняет важное партийное задание: по всей видимости, разрабатывает биологическое оружие. Семья получает спецпаек и, несмотря на блокаду, живет на широкую ногу. На праздничном столе курица, баранки, шампанское, вдоволь хлеба и сала. Но Денис, сын Воскресенских, приводит голодную девушку Машу, которую он встретил в бомбоубежище, а дочь Лиза – 47-летнего жениха по имени Виталий. Хозяевам приходится скрывать от гостей своё благополучие, их уютный мир трещит по швам.
Против "Праздника" была развернута широкая кампания в прокремлевских СМИ. Фильм задолго до премьеры объявили кощунственным. Телеведущий Дмитрий Киселев сравнил его с геббельсовской пропагандой. Секретарь генсовета "Единой России" Андрей Турчак назвал съёмки "глумлением над историей народа”. Одного из создателей "Праздника" вызвали в прокуратуру Петербурга для "пояснения обстоятельств производства" фильма. Прокуратура требовала предоставить сценарий и видеоматериалы для изучения. На создателей фильма оказывали финансовое давление, а незавершенная рабочая копия картины была выкрадена и выложена в интернете.
Алексей Красовский отказался получать прокатное удостоверение для "Праздника" в Министерстве культуры. Это означает, что в России фильм нельзя будет показывать в широком прокате и по телевидению. Просмотр на YouTube бесплатный, но у зрителей, которым фильм понравился, есть возможность перевести деньги его авторам.
Через несколько часов после онлайн-премьеры "Праздника" Алексей Красовский рассказал Радио Свобода о том, что происходит вокруг его фильма.
– У вас сейчас нервный день, вы следите за тем, что происходит в YouTube, что пишут зрители. Эксперимент удался, вы довольны?
– Очень доволен. Я счастлив этому способу добраться до зрителя, иметь с ним прямой контакт.
– Но это все-таки вынужденная мера. Вы рассчитывали на прокат в кинотеатрах. Почему он отменился?
– Началось всевозможное преследование нашей картины с двух сторон. Экономическое преследование: коррупционная составляющая. Хотя картина была снята за мой личный счет и за деньги оператора, они посчитали, что нужно возбудить по этой статье. Второе – экстремизм, терроризм. Предполагалось, что найдутся какие-то специалисты, которые, посмотрев фильм, непременно оскорбятся, обвинят нас по 282-й статье. Были всевозможные налоговые проверки, штрафы. Вся эта суета развернулась сразу после того, как я отказал депутатам и прочим сословным людям в том, чтобы прекращать съемки, потому что фильм на тот момент уже был снят. В результате я отказался от прокатного удостоверения, потому что нам давали понять, что его никто не даст. Но ничего страшного, мы вышли к людям, люди фильм увидели и убедились, что никакого преступления в этом нет.
– Многие зрители, которые оставили комментарии на YouTube, не понимают, почему ваш фильм вызвал такое возмущение. А вы понимаете?
– Да, конечно, понимаю. Это одна из причин, почему мы это кино сняли сами за свой счет, четыре попытки снять это кино с другими продюсерами провалились. Люди понимали, что это кино больше рассказывает о нашем дне, чем о прошлом. Между временем блокады Ленинграда и сегодняшним временем есть прямая связь. Чиновники и прочие люди, безгранично обогатившиеся на несчастье других людей, продолжают жировать, жить припеваючи. Конечно, они будут оскорблены, конечно, они будут пытаться всеми правдами, а чаще неправдами запретить эту картину. Да, все понятно.
– Но думаю, что предвидеть масштаб этой кампании, которая развязана против вас – с телепередачами, угрозами, уголовными делами, – вы не могли.
– Это представить было невозможно. Подлость тем и отличается, что ее повороты совершенно невообразимые. Сегодня до меня донеслось известие о том, что моих коллег, которые помогали нам записывать звук, выгнали из студии, закрыли помещение, им теперь надо срочно искать новое пространство, переезжать с оборудованием. Это омерзительно и очень подло.
– А как ваши актеры и другие члены съемочной группы реагируют на этот скандал? Все вас поддерживают или вашим противникам удалось добиться какого-то раскола?
– Я уже благодарил и продолжаю благодарить своих противников, что они нас сделали одной большой семьей. Обычно люди, снявшие фильм, расходятся, мы делаем озвучивание, монтаж и все остальное без актеров. А сейчас мы созваниваемся практически каждый день то с одним, то с другим. Мы стали одной большой коммуной, такой цыганской семьей. За это им большое спасибо, мы многое друг о друге продолжаем узнавать.
– Кто все это затеял? Началась эта травля в октябре после одной заметки, за которой стоит знаменитая разветвленная контора Евгения Пригожина…
– По нашим разведданным – да, это произошло именно так. Есть специально нанятые люди, которые выдергивают время от времени новости, чтобы переориентировать внимание с действительно насущных проблем на что-то менее важное. Они делают из этого сенсацию, продажные блогеры об этом с удовольствием пишут, поднимают шум, люди слетаются, раздувают этот шум еще сильнее, происходит волна возмущения, тема поднимается в топ. В нашем случае это было вдвойне нелепо, потому что они даже не потрудились изучить вопрос. Фильм был уже снят, а они в новостях писали о том, что съемка началась. Мы уже закончили, мы уже находились в постпродакшен, остановить это все было не так просто. Они пытались и пытаются до сих пор.
– И перед онлайн-премьерой выкрали незаконченную копию этого фильма и выложили в Сеть. Вы считаете, что это сделали люди из Центра Э?
– У меня есть догадки, откуда. Возможно, взломали компьютер. Это одна из самых первых копий, с которой мы начали работать. Почему именно она, а не последняя версия фильма, я не знаю. Возможно, не дотянулись. Мне действительно было больно, потому что это мой ребенок – голенький, раненый, еще не доделанный, не получивший образования, воспитания и всего, что должно произойти в момент постпродакшена. Они вывалили опять через людей, повторю это слово, продажных, которые с удовольствием написали: да, версия ворованная. То есть подтвердили то, о чем говорится в картине, что привилегированным людям, которых крышуют Центр "Э", ФСБ, еще какие-то силовые ведомства, им возможно и позволено все – нарушать авторское право, лишать нас доходов и так далее. Видите, никто не возбуждает дело против этих людей, они красуются, они делают репортажи, и эти репортажи собирают огромное количество просмотров. Более того, они дальше продолжают нагнетать ненависть, злобу и агрессию в отношении людей, которые всего лишь хотели выразить другое мнение в художественной форме.
– Неужели они не понимают, что привлекают внимание к фильму, делают ему рекламу и увеличивают число зрителей?
– Нет, не понимают. Во-первых, потому что идиоты, а во-вторых, потому что привыкли красть, нарушать, чувствовать себя безнаказанно. Они идут по схеме, схема достаточно известная. Вы, может быть, следили за событиями с американским фильмом "Интервью", когда корейские власти тоже предупредили, что выкрадут фильм, если его попытаются выпустить в прокат. Им кажется, что раз мы сняли фильм, мы должны как-то окупиться. Отчасти логика в этом есть. Если бы копия была надлежащего качества, они бы могли выложить где-то у себя и тем самым отобрать у нас аудиторию, тогда на мой канал, где я выложил сейчас этот фильм, конечно же, пришло бы меньше людей, и в этом случае мы бы недополучили каких-то денег в просмотрах или в рекламе, которую устраивает YouTube.
– То есть чисто коммерческий замысел – ударить по сборам?
– Отчасти да. Но они не проделали работу качественно. Если воровать, так воровать по-настоящему. Это как раз ответ на вопрос, почему я не пошел за прокатным удостоверением. Я догадывался, что если они не смогут нам запретить это кино, они, скорее всего, просто украдут и выложат его, что, видите, и подтвердилось. И ведь не возбуждают никаких дел против людей, которые его распространяли.
– А дела против вас, о которых вы говорили, продолжаются, следствие ведется?
– Мы не знаем. На звонки этих людей я не отвечаю, не желаю с ними общаться, потому что не вижу состава преступления. Какие-то люди его придумали и не хотят расследовать настоящие уголовные дела. Помогать им, поддерживать в уголовном преследовании себя и моих коллег я не хочу.
– Вы за это время получили немало угроз в социальных сетях?
– Неинтересно об этом говорить, если честно. Это, как правило, либо несуществующие люди, либо люди, которые играют роли. Настоящих сумасшедших, которые готовы эти угрозы осуществить, в нашей стране не так много. Порядочных, добродушных и умеющих думать, делать выводы самостоятельно значительно больше.
– Многих зрителей удивляет, что вы выбрали профессорскую семью, а не семью партийного чиновника или какого-нибудь сотрудника НКВД.
– Это для меня был бы слишком легкий способ поддеть эту структуру, взять злодея, который все прекрасно про себя понимает. Мне казалось намного интереснее взять человека сомневающегося, колеблющегося, уверенного в своей правоте, в том, что он избранный, довести его до точки, когда он поймет, что, наверное, нет. Интереснее и важнее именно так рассказывать историю.
– Даже в каком-то смысле милого человека, такого рассеянного чудака, совсем он не выглядит злодеем.
– Рассеянный – это штамп, который хотелось бы спародировать. Зритель убедится, что ближе к концу фильма никакой рассеянности нет. Нет, он вполне обычный человек, мятущийся, сомневающийся, колеблющийся, действительно пытающийся оставить след в истории.
– Есть ли, на ваш взгляд, какие-то темы, сюжеты, исторические события, о которых нельзя говорить с юмором, или смеяться можно надо всем?
– Все зависит от такта, меры и дистанции. Понятно, что если трагедия случилась сегодня, то мгновенно шутить и пытаться высмеивать – это сложно, хотя не говорю, что невозможно. Смех – это ведь часто защитная реакция от лицемерия. Свежие события, трагедия в Магнитогорске, когда в новостях, так случайно вышло, перепутали порядок слов и получилось, что Путин полетел туда не для того, чтобы помочь разобраться в ситуации, а потому что его взрывной волной туда выкинуло. Люди заметили это и начали шутить. Стоит ли их наказывать за то, что они заметили оплошность? В этой оплошности, кстати говоря, была нечаянная радость, нечаянное успокоение людей. Потому что все время жить в депрессии, в страхе, в стрессе невозможно, человек ищет в юморе утешения. Юмор – это одно из лекарств, чтобы пережить стресс, депрессию и агрессию. Так что, нет, никаких запретов, сакральных тем быть не должно.
– Кто ваши любимые режиссеры?
– Данелия. Люблю все без исключения его фильмы. Очень люблю Содерберга и все, что он делает.
– Персонаж "Праздника" Виталий приносит игру, которая называется "азалар", и говорит, что Гитлер расстрелял офицеров, которые слишком ею увлеклись. Что это за игра?
– Игру я придумал, она уже изготовлена, лежит у меня рядом со столом в единственном пока экземпляре. Мы очень надеялись, что если бы фильм так не прессовали, дали бы нам выпустить чуть позже, мы бы успели ее изготовить и выпустить в тираж. Но пока не успели. Это обычная настольная игра, в которую могут играть от двух человек и больше. Ничего там сверхнеобычного нет. Я плохо умею рекламировать хорошие вещи, а про эту вещь пока не могу сказать, хорошая она или плохая. Надеюсь, со временем мы ее тоже издадим.
– Гитлер никого не расстрелял за эту игру?!
– Никого не расстрелял. Я это придумал. Простите меня, пожалуйста.
Текст: Дмитрий Волчек
