Как уже было сказано, идея России — это ментальная ловушка, которая делает русских пленниками Империи. Причем пленниками активными, обороняющими и совершенствующими свой плен, строящими апологетические идеологемы плена, создающими культуру плена, провозглашающими себя патриотами плена.
Показательно, что идея России мирила, казалось бы, непримиримые лагеря. За что бились белые? Известно, за Россию. Как только выяснилось, что красные, пусть поначалу и не ведая того, бьются за то же самое — за Россию, за Империю — очень многие белые прекратили борьбу. И более того, пошли на сотрудничество с большевиками: в качестве военспецов, идеологов и даже тайных агентов ГПУ. Безотказная вербовочная формула Лубянки: "Вы нужны России. Подчеркиваю, не нам, а России. Режимы приходят и уходят, а Россия остается". И, в общем-то, Лубянка права: сменяется листва, а "заколдованный, дикий" лес Империи пребывает вовеки.
Наверное, не случайно, что самой непримиримой частью антисоветского спектра остались антиимперцы, враги России — национал-сепаратисты, прежде всего балтийские и украинские, которых совдеп и не пытался перевербовать. Уж на что Борис Савинков психологически и идейно был близок к национал-демократии, так ведь и он навернулся на идее России! Увидев, что большевизм стал Россией, Савинков признал большевизм.
Про Колчака и Юденича, отказавшихся признать независимость финнов и эстонцев в обмен на их удар по Петрограду, я и не говорю. Родиной, мол, не торгуем. Целостность Великой России оказалась весомее будущего ГУЛАГа.
Но издавна были и те, кто стремился разорвать этот заколдованный круг. Преодолеть морок. Изменить "родине".
Следует признать очевидное. Начиная с возвышения Москвы национальные интересы русских лежали в плоскости государственной измены. И даже ранее — с Батыя. Уже тогда лучшие русские люди, поневоле будучи вассалами сарайских "царей", изменяли Монгольской империи — этой Прото-России. Они искали политической поддержки и военной помощи в борьбе против татар на Западе, в Европе — в родном культурно-расовом мире. Из них стоит назвать, прежде всего, князя Андрея Ярославича, прожившего несколько лет эмигрантом в Швеции. Эта фигура пребывает в мрачной тени своего знаменитого брата-евразийца — Александра Невского, который в лице Батыя обрел себе нового отца, став ханским приемным сыном. Александр вошел в российскую историю как патриот № 1, а его брат Андрей — как изменник, предтеча двух будущих Андреев — Курбского и Власова. Измена князя Андрея состоит в его нежелании изменить своей европейской Руси и войти в "монгольский суперэтнос", подобно брату-предателю.
Официозная историография — царская и советская, невзирая на "классовые" противоречия, единодушно обвиняют в измене и Новгородскую республику — за то, что она не пожелала положить русскую свободу, русскую идентичность к ногам татарской Москвы. За то, что Новгород искал помощи у соседей-родственников — у Литвы и немцев, знавших его в качестве одного из великих городов ганзейской Европы. Чему же изменял Новгород? Будущему крепостничеству? Военным поселениям, позднее устроенным Аракчеевым на новгородской земле? Своему грядущему превращению в провинциальный совковый город? Каким мог бы быть Новгород, если бы не угодил в Россию? Смотрите на Стокгольм, Осло, Копенгаген, Гамбург…
В изменники записано и славное русское боярство, доказавшее свою доблесть на Куликовом поле. Бояре, будучи носителями русского европейского самосознания, противились утверждению царизма ханского типа. В чем же состоит их измена? В том, что они не желали изменять своей русскости, своему европеизму и подлаживаться под нравы и обычаи крещеной татарской знати, составившей костяк опричнины? Или в том, что не изменили своим родственным связям с Западом? А может быть, их измена — в стремлении изменить русскую судьбу, снова сделать ее общеевропейской?
В "Словаре" В.И.Даля читаем:
"ИЗМЕНЯТЬ, изменять что, заменять, переменять, давать одну вещь вместо другой; переиначивать, переделывать, давать другой вид". Второе значение этого слова — изменять кому: "переиначивать, нарушать верность, откидываться от кого, покидать, переходить к противнику".
Александр Невский, "перешедший к противнику", и есть изменник во втором, расхожем значении этого слова. Он изменник Руси и патриот России, основанной Батыем. А его брат Андрей Ярославич, новгородцы, Курбский, Власов и весь трагический дискурс Русской Измены — это изменники в смысле "заменить, переменить, переиначить, переделать". Они изменники потому, что стремились изменить, выправить русскую историческую судьбу, однажды исковерканную нашествием Азии. Они хотели не "изменить родине", а заменить родину: рабскую, азиатскую Россию на вольную, европейскую Русь.
Великая Идея Измены — всенародна. Изменить судьбу — личную и народную — стремились бояре, казаки, монахи, первопечатники, холопы… В 1564 году князь Курбский уходит в Литву, став Солженицыным того времени. В том же году Иван Федоров выпускает первую русскую печатную книгу — "Апостол". В Москве. А спустя десять лет, в 1574-м, он печатает первую славянскую "Азбуку" и "Апостол", но где? В "западэнско-бандеровском" Львове! А в 1580-1581 гг., опять же на "западэнщине", в Остроге, он выпускает первую полную славянскую Библию ("Острожская библия"). Очевидно, на Западе Федорову работалось лучше, чем в Москве, где его обвинили в ереси.
В 1601 году маршрутом Курбского ушел еще один лихой человек: дьякон Чудова монастыря Григорий Отрепьев, боярский сын. В 1604 году он вернулся в Московию во главе русско-польского отряда под именем царевича Дмитрия. Ненависть народа к московской власти в лице татарина-опричника Годунова была настолько велика, что ничтожными силами Лжедмитрий I вскоре дошел до столицы и стал весьма популярным царем. Это был первый западник на московском троне, человек умный, отважный, великодушный и щедрый, настоящий герой Русской Измены. Он собирался снять "железный занавес" и позволить думным людям ездить на учебу в Европу, облегчил положение холопов и беглых крестьян, вообще был демократичен, свободен от церковного обскурантизма и, судя по всему, вынашивал планы больших реформ. Это был, условно говоря, Петр до Петра; но если европеизм последнего так и не вырвался за пределы российской исторической парадигмы, то Лжедмитрий хотел ИЗМЕНИТЬ саму эту парадигму.
В 1606 году в Россию из Польши перешел Иван Болотников — беглый холоп, побывавший в рабстве на турецких галерах. Освобожденный австрийцами, Болотников повидал Венецию, был в Польше, где заручился соответствующей поддержкой, а затем появился в Путивле, где возглавил народно-демократическое восстание, которое, по сути, стало войной русских регионов против ненавистного московского "центра". Восстание поддержали около 70 городов Южной и Юго-западной России, Нижнее и Среднее Поволжье. Болотников — единственный из народных вождей, сумевший дойти до Москвы и осаждавший ее с октября по декабрь 1606 года.
Хотели изменить судьбу, "тряхнув Москвою", казаки Степан Разин, Кондратий Булавин, Емельян Пугачев. Не уничтожить это антинародное государство, так хотя бы убежать от него — не в Польшу, так хоть в Турцию, как казаки булавинского атамана Некрасова. Туда же, в случае неудачи, собирался увести своих казаков и Пугачев — даже Туретчина была им милее, чем Россия.
А в 1812 году крепостным русским мужиками милее, чем "родина", был "антихрист" Бонапарт. Простые крестьяне поначалу и не думали поднимать на французов пресловутую "дубину народной войны", поскольку надеялись, что Наполеон отменит ненавистное крепостное право, даст мужику волю. На своего "царя-батюшку", видать, надежды совсем не было.
В 3-м томе "Войны и мира" Л. Толстой описывает, как богучаровские мужики отказываются ехать вслед за барыней "в эвакуацию": "Вишь, научила ловко, за ней в крепость (т.е. снова в крепостную зависимость) иди!". И это несмотря на то, что отказ ехать считался чуть ли не изменой царю. Разные интересы у мужиков и бар, разное видение "родины". Ситуация поразительно напоминает 1941 год, когда нежелание эвакуироваться рассматривалось властями как ожидание немцев — а их действительно ждали: в Балтии и в Белоруссии, в Украине и в "центральном" регионе России. На Брянщине, где вскоре возникла знаменитая "Локотьская республика", по донесениям НКВД "эвакуируемые семьи партийного и советского актива провожались под свист и недвусмысленные угрозы распоясавшейся антисоветчины, а часть сотрудников учреждений упорно избегала под различными предлогами эвакуации". Получается, что Россия царская была чужда русским крепостным так же, как и Россия советская — их колхозным потомкам. Такова правда, а не патриотические мифы с их сусальным Сусаниным.
Лето 1941-го с его повальной сдачей советских солдат в плен — это нечто исключительное лишь для тех, кто не очень знаком с историей, а точнее с характером отношений русских с Российским государством. Андрей Власов с его РОА — прямое следствие этих отношений. "Власовство" — это реакция не только на советский строй; корни "власовства" неизмеримо глубже.
Соответственно, и смысл почитания "великой победы" гораздо глубже, чем это кажется на первый взгляд. Культ "великой победы" повязывает русских не только с Совком, но и со всей имперской историей. Он произрастает из этой истории и утверждает ее безальтернативность. Основной смысл этого культа состоит в исключении из русского сознания даже помысла о том, что Вторая мировая война предоставляла русским шанс на другую историю: национальную и демократическую. За пражским манифестом КОНР (1944) стоят тени Андрея Ярославича, Андрея Курбского и Марфы Борецкой, так же, как за сталинскими приказами — тени Батыя, Александра Невского и Ивана Грозного.
Диагноз однозначен: культ "великой победы" надлежит удалить из русской личности, как аппендицит. В противном случае неизбежен перитонит и летальный исход.
Традиция Измены должна быть реабилитирована и легализована в русском сознании. Патриотические химеры рухнут, как потемкинские деревни, стоит лишь увидеть, что тот же Иван Сусанин — это в действительности заплутавший в исторических дебрях русский мужик, так и не разобравшийся, где свои, а где — враги; что Минин — это крещеный татарин, который, идя на европейцев-поляков, отстаивал Россию как наследницу Орды; что герои-панфиловцы — это чистой воды миф, сочиненный в прокуренных редакциях прифронтовой Москвы; что Зоя Космодемьянская — это красная фанатичка, поджигавшая зимой крестьянские избы, дабы немцы не могли использовать их для постоя. Люстрация русского духа, люстрация самой русскости — вот что стоит на повестке дня. Необходима, если так можно выразиться, "десоветизация" русской личности на глубину в несколько столетий. Новая русская личность — это и есть главная цель национал-демократии.
Алексей Широпаев
