Почему Кремль не договорится с новым средним классом
Можно запугать олигархов или подкупить бюджетников, но вряд ли получится заключить сделку с теми, кто не вписан в сословное устройство современной России
Объяснительная модель, которая на наших глазах вменяется воскресным митингам (прежде всего митингу в Москве), внутренне противоречива. Два ее элемента — «Навальный вывел детей на митинг» и «дети устали жить при Путине, потому что они всю жизнь при нем живут», — логически несовместимы. Либо Навальный политизировал пассивное юношество, либо юношество политизировалось само, по причине, например, недовольства душной повседневностью, а Навальный просто стал поводом. Это симптом. Виртуальная либеральная публика и виртуальный Кремль чувствуют одинаковый дискомфорт в связи с событиями 26 марта: на сцену вышли люди, не считавшиеся еще вчера политическими субъектами. Поэтому событию задним числом приписывают причину (Навальный) и смысл (усталость). Выдуманная причина позволяет не отвечать на вопрос, кто действует, выдуманный смысл — на вопрос, почему действует.
В итоге все довольны. Еще до того как из Кремля пойдут сигналы о запрещениях и карах, публика уже все продумала: ограничить подросткам доступ в соцсети, добавить больше скреп в школьную программу, устроить репрессии, посадить Навального, выделить бюджеты на «Наших 2.0». Кремль слушает публику, приговаривая: помедленнее, пожалуйста, я записываю. Эротические фантазии публики, как уже давно знают в Кремле, всего лишь обозначают границу приемлемых для нее наказаний за ее же проступки. Так мы теряем политическое. Раз за разом провинциальный цирк, называемый российским общественным мнением, стирает политическое: Навальный вывел, управление внутренней политики не уследило, детям не хватает скреп и так далее до момента, когда говорить становится уже не о чем. Понять, что случилось, можно, только отвечая на простые вопросы. Кто и почему вышел на улицы (прежде всего Москвы)? Каков политический субъект действия? Почему и власть и невласть не видели этого субъекта?
Чудище стозевно
Против чего вчера митинговали молодые российские граждане? Они митинговали против коррупции. Но что это значит? У слова «коррупция» есть два разных смысла, они связаны, но не тождественны. Первый смысл исторически старше: коррупция — это порча, поврежденность, болезнь социального, его неправильное устройство. Второй — новее, он чисто экономический: коррупция — это ущерб общественному благу и публичным финансам от воровства и взяток. Эти смыслы спутаны, но все же их можно различить. Второй смысл вкладывают в слово «коррупция» и Навальный и, как ни смешно, правительство, которое возглавляет объект расследования ФБК. Коррупция, делая кого-то богаче, делает кого-то беднее: у вас нет дорог, потому что у кого-то есть дворцы.
Но, кажется, митинговали не за качество публичных финансов, а против порчи, против поврежденности общественной морали. Небольшой плакатик в руках одного из митинговавших в Москве гласил: «Ну что вы все к нему пристали? /Нормальный русский дворянин: / Поместья, яхты, виноградник... / Как жаль, что двадцать первый век!» Коррупция как форма жизни знакома и, возможно, даже приемлема для многих россиян. Но коррупция как форма предельной распущенности элиты вызывает естественный протест: дворцы, яхты, сама риторика рассуждений о живых людях не приемлемы чисто по-человечески в 2017 году. Слово «население», характерный оборот «полный комплект горничных» из письма владельца почтового ящика [email protected] касательно оборудования «отметки 1456» (как утверждает Навальный, речь идет о письме премьера Медведева, требующего закончить работы в резиденции «Псехако»), словосочетание «простые люди» из риторики президента Путина.
Все это унизительно, все это — словарь не диктатуры даже, а архаического абсолютистского государства XVIII века, государства, в котором фавориты монарха теряли счет дворцам. Жизненный мир людей, рожденных после 1995 года, выглядит пристойно и по-европейски: ипотека у родителей, машина в кредит, осмысленные желания (пресловутые кроссовки), понимание необходимости считать деньги. Вступая во взрослый мир, эти люди видят, что на их спинах и спинах их родителей сидят существа, не просто ворующие, но утратившие человеческий облик.
Отсюда другой вопрос. А кто эти люди, которые протестуют против распущенности, против фундаментального повреждения общественной морали? Я рискну утверждать, что пресловутая «школота» и есть то, что ищут, но никак не могут найти экономисты и социологи. Они и есть русский средний класс. В 1745 году этот термин впервые в истории употреблен английским торговцем сукном Джеймсом Брэдшоу в памфлете о проблемах легкой промышленности Ирландии. Брэдшоу объясняет, что из-за неправильной политики метрополии производить ткани в Ирландии стало невыгодно. «Бедняки и средний класс раньше были одеты в платье из местного фриза и ратина», — сетовал он, но теперь они ходят в испанском.
Средний класс — потребитель по рождению. Его идентификация — это идентификация группы людей, имеющих право на определенный потребительский стандарт. «Школота» — это не молодежь, уставшая от Путина или поверившая дудочнику Навальному. «Школота» — это настоящий средний класс, люди, знающие, что кроссовки New Balance — это круто, но на них нужно копить, и поэтому возмущенные нечеловеческими потребительскими стандартами российской элиты. Коррупция как порча общественной морали и средний класс как класс возмущенных этой порчей и ее гомерическими, безумными формами молодых потребителей — вот субъект воскресного политического действия и его причина.
Невозможное сословие
Что будет теперь делать Кремль? Диктатуры — это коалиции, тезис, более или менее доказанный в политической науке. Дискомфорт, который испытают в Кремле из-за воскресного митинга, будет так или иначе связан с невозможностью заключить коалиционный пакт с новым/юным средним классом. Рабочие казенных заводов — сословие, и пакт с ними возможен. Олигархи — сословие, значит пакт можно заключить и с ними. Бюджетники — сословия (их несколько), пакты с ними — «фишка» президента Путина, «серебряная пуля», позволяющая менять содержание пустого множества «путинское большинство» каждый раз, когда нужно идти на выборы.
Но с этим, с таким средним классом никакой пакт не возможен. Мантра, звучавшая из мегафона на Пушкинской площади, — «подумайте о последствиях» — имеет смысл для тех, кого можно напугать «последствиями», кто вписан, встроен, кто уже часть какого-то сословия, кто умеет калькулировать риски политического действия. «Школота» не вписана в сословное устройство, даже если родители «школоты» нашли свое место на этой карте. Усы, лапы и хвост — вот их «последствия». Отсюда нарастающий гул о необходимости возрождения «молодежной политики». Требующие предлагают Кремлю сшить «школоте» форму по размеру: движение «Подростки России за Путина» ведет набор в свои ряды, кокарды и тужурки получите на складе. Понятно, что кто-то эту форму наденет, но, кажется, желающих будет меньше, чем в середине нулевых. Сожранные и переваренные элитой биографии героев «Наших» и «Молодой гвардии» (тюрьма для Максима Мищенко, грин-карта для Маши Дроковой) станут отличным предупреждением.
Рядом с идеей про «молодежки» стоят идеи про репрессии: в Сеть — по паспорту, на улицу — с родителями и так далее. Весь этот пакет можно реализовать после выборов. Но не до — ставка на запреты усилит клерикально-вождистскую фракцию в элите до такой степени, что правительство, ЦБ, экономику в целом можно будет закрывать за ненадобностью. Сдать страну Володину, Шойгу или Сечину означает для Путина проиграть страну, проиграть 18-летний матч со временем и собственными друзьями. Поэтому стратегия игнорирования «школоты» представляется единственной разумной стратегией. Сегодня Кремль не играет на опережение во внутренней политике, он запаздывает, превращая это запаздывание в преимущество. Пока Кремль долго думает, как реагировать, на что реагировать и реагировать ли вообще, мы перегорим, потому что логика быстрой смены повестки, навязываемая новыми медиа, уведет нас от наших же проблем быстрее, чем будет предложено их решение. Цинично рассуждая, Кремль в воскресенье увидел, что массовая политика, а значит, и высокая явка в марте 2018 года все же возможны, хотя и будут иметь некоторые неприятные последствия. Дело за малым: дизайн бюллетеня, точки сборки для «школоты», канализация их протеста в какое-то (на самом деле любое) голосование. Верните, например, в бюллетень графу «Против всех» — и вуаля, молодежная явка будет, пусть и частично, протестная.
Новая норма политического
Интересный парадокс, связанный с воскресными митингами, заключается еще и в том, что не только Кремль, но и инициатор протестов не имеют языка для разговора с юным средним классом. Кремль может что-то запретить (на самом деле сейчас, в 2017 году, нет), Навальный может пообещать отомстить (сегодня они судят нас, завтра мы будем судить их), но и то и другое не являются пресловутым «образом будущего», на который, как считается, можно и нужно приманить прорезавшийся новый средний класс. Но можно ли вообще его куда-то и как-то приманить?
Эта проблема выходит за рамки примитивного анализа раскладов, ходов и контрходов на игральной доске, называемой почему-то в России политикой. Осмелюсь предположить, что вышедшим на улицы юным гражданам не нужны ни месть, ни скрепы, ни порка, ни манок. Им нужно разнообразие, им нужно достоинство, им нужна, в конце концов, новая норма — приличный и понятный стандарт человеческого бытия в России XXI века, который так и не появился за 25 лет существования российского государства. Вопрос, что значит «нормальная жизнь» в России, все еще остается без ответа. Тот, кто сможет убедительно и честно ответить на этот вопрос — Кремль ли, Навальный ли, кто-то другой, — получит доверие (но не собачью преданность), интерес (но не обожание), готовность действовать (но не послушание) нового российского среднего класса.
Константин Гаазе
Источник: РБК
