История повторяется, как фарс – эта фраза вполне подходит к современной России. С начала русско-украинской войны современный режим сравнивали уже с нацистской Германией, ранним Советским Союзом времен Сталинских репрессий и с поздним СССР. При этом ни одно из этих сравнений не было до конца точным. Размах злодеяний нынешнего режима явно уступает в сравнении с гитлеровской Германией, репрессивная машина, к счастью, работает не так эффективно, как это было при Сталине, но количество людей, верящих в пропаганду и настроенных искренне агрессивно по отношению к Западу явно превышает поздний Союз – и это при условии открытых границ!
Поэтому, чтобы точнее определить специфику современной России, я попытаюсь обозначить основные сходства и отличия сегодняшнего потребителя российской пропаганды и менталитета "позднесоветского человека" эпохи застоя (70-80-е годы).
Вера в пропаганду. Принято считать, что в позднем Союзе уже никто ни во что не верил, и люди жили по принципу "одни слова для кухонь, другие – для улиц". Однако это не совсем так. Не стоит забывать, что в тот период существовал железный занавес, и информация о жизни на Западе даже в начале 80-х еще была многим недоступна. Даже если большинство в глубине души понимало, что строительство коммунизма – это не более чем утопия, то и к капитализму советский человек испытывал стойкое недоверие. Об "ужасах жизни в капиталистических странах" детям рассказывали в школе, об этом вещали книги и фильмы, на эту тему велась специальная идеологическая работа: на уровнях пионерской, комсомольской, а затем и партийной организаций.
Так, одна еще довольно молодая женщина, пошедшая в школу где-то в 76-м году, призналась мне, что, когда ей было лет девять (то есть в конце 70-х), она писала письмо бедным детям в Америку. Будучи школьницей, она искренне верила, что дети до ночи работают в США на фабриках на злых капиталистов, голодные и оборванные. Она писала им о том, что в СССР у детей есть счастливое детство, пионерские лагеря, игрушки и развлечения, и представляла себе несчастных лишенных детства американских ребят, чей рабский труд использовался на фабриках.
Конечно, в более зрелом возрасте люди уже не верили в пропаганду так слепо, но все равно крайне мало кто бывал за границей. Многие слышали, что жизнь там богаче, но считали, что это – не для всех, и что все это делается "на крови". Однако процент тех, кто верил в пропаганду полностью, был намного ниже, чем сегодня. Чаще всего, люди верили в пропаганду частично, в какую-то ее часть, например, в то, что говорилось об "агрессивной внешней политике империалистов". При этом в "разруху и упадок", присущие Западу, верило меньшинство, поэтому в этой части недоверие к пропаганде замещалось искренним любопытством по отношению к "Америке-искусительнице". Уровень агрессии был существенно ниже, и негативное отношение к государству в целом, как правило, не переносилось на его народ (модным было даже "сочувствовать" "угнетенным трудящимся капиталистических стран").
Важно, что понятия "свободы" и "демократии" не были дискредитированы, как сегодня, и в позднем Союзе был не так уж мал был процент тех, кто понимал – на Западе вожделенная свобода действительно существует.
Сегодняшняя власть, в отличие от советской, при всем ее тоталитаризме и агрессивных попытках регламентировать все сферы жизни общества так и не предлагает обществу модели желаемого будущего и какой-либо адекватной парадигмы развития. Отличительная черта современной русской идеологии – это отсутствие ее конкретного наполнения. За идеологически насыщенными понятиями вроде "русский мир", "русская цивилизация", "особый путь развития" не стоит никакого конкретного содержания. Фактически, вся "идеология" современной России выстроена лишь на страхах, на фобиях перед "агрессивным Западом". При этом материальное благосостояние западных стран не ставится под сомнение, пропаганда твердит лишь о каких-то таинственных "планах" по обязательному уничтожению России. И в этот ее аспект, к сожалению, верит очень большое количество людей – намного больше, чем тех, кто верил советскому телевидению.
Уровень агрессии таких "верующих" в целом выше, чем в эпоху "застоя", более того, эта агрессивность распространяется и на тех, кто формально не виноват в вынашивании коварных "планов", в частности, само население западных стран или постсоветские государства, ориентированные на Запад. Так, многие россияне ненавидят украинцев лишь за то, что они "не с нами", что "предали нас" и "переметнулись к врагу".
В период войны пропаганда сделала одну очень страшную вещь – искусственно создала ситуацию экстремальных условий. Да, далеко не все верят в "фашистов в Украине", но очень многие верят, например, в "злобный Запад" и "страшную Америку". Многие действительно верят, что в Украине Россия воюет с США, и если она не будет воевать с ними в Украине, то затем придется воевать на своей территории.
Та же часть, в которой россияне не верят в пропаганду, заменяется, к сожалению, банальным цинизмом ("нам так выгодно", "это наши геополитические интересы"). Россияне спокойно рассуждают о том, что можно "пожертвовать местным ресурсом" (то есть населением Донбасса, развязав там войну и подставив людей под пули) ради "наших интересов". Такого уровня цинизма не было, пожалуй, даже в позднем Союзе. Как справедливо заметил публицист Андрей Архангельский, советская власть воспитывала "злеца, милитариста, идеологическую машину, но вот так, чтобы воспитывать подлеца, именно такого конструктивного подлеца, расчетливого – такого не было".
Образ жизни. Образ жизни советского человека с младенчества – коллективистский, при котором любое проявление индивидуализма воспринимается, как зло. В таком образе жизни есть плюсы: гиперопека государства. Человеку не нужно искать работу – его "распределят" после вуза, и он всегда получит гарантированный социальный паек. Большинство услуг, хоть и низкого качества, бесплатны. Он человек что-то сделал не так – ему проведут "разъяснительную беседу". "Подтягивать" двоечников. Переубеждать "заблудших". "Наставлять на путь истинный". "Перевоспитывать хулиганов" – помните советские комедии на эту тему?
Такой человек не уверен в себе, несамостоятелен, он интуитивно чувствует, что без постоянно опекающего его государства не сможет выжить. При этом ему постоянно внушают, что на Западе процветает индивидуализм, и там нет никакого товарищества – одна лишь война всех против всех и социальный дарвинизм. Слыша это, советский человек интуитивно чувствует, что для него индивидуализм смертельно опасен. Он боится, что проиграет, не выживет в конкурентной борьбе, он с ужасом думает о том, что будет голодать и нищенствовать. Он не привык к отношениям, в которых "человек человеку – волк" – а ему внушают, что на Западе именно такие отношения.
Кстати, именно так и по сей день описывает западное мировоззрение современный апологет СССР, приближенный к Кремлю "аналитик" Сергей Кара-Мурза. При этом он, разумеется, "забывает" упомянуть, что до самого краха в СССР существовало доносительство, коллективная травля инакомыслящих, абсолютное неуважение к личности, нетерпимость ко всему иному, желание "пристыдить и наказать", не говоря уж про дефицит, нищету, ложь и популизм. Даже в позднем СССР бывали случаи, когда жены оказывались от мужей и шпионили за ними по приказу КГБ.
Сегодня, в отличие от советских лет, российское общество крайне атомизировано. Доносительство действительно встречается, однако основными его мотивами становятся либо личные (зависть, месть), либо желание показать свою особую лояльность к государству и получить от этого определенные бонусы. Вспомним, к примеру, случай, когда активистка ОНФ Валерия Рытвина написала донос на мать-одиночку Екатерину Вологженинову с требованием проверки возможных будущих "экстремистских действий" женщины – после чего успешно попала на праймериз "Единой России". Однако никакого "долга перед коллективом" в таких случаях, как правило, нет.
Сплоченность присуща лишь отдельным наиболее активным "путинистам": кремлевским организациям вроде НОДа или последователей Сергея Кургиняна, иным курируемым Кремлем объединениям "патриотов" и прочим наиболее ярым потребителям и распространителям современной квази-идеологии. При этом сохраняющая уровень накала и агрессии пропаганда приводит не столько к единству сплоченного общества, сколько, напротив, к все большему его разделению. Если вначале пропагандистского бума влияние телевизионной лжи было практически всеобщим, то сейчас все отчетливее видно разделение на тех, кто поддался яду агрессивной лжи, и теперь с радостью участвует в травле и пишет доносы, и тех, кто ощутил свое разочарование в нем.
И советскому времени, и современному российскому сознанию в равной мере присущи имперскость, особое иррациональное "чувство родины" (чаще всего, крайне абстрактное и тесно сплетенное с понятием государства) и гиперзащитная реакция. В советское время население пугали тем, что США готовятся нанести по СССР превентивный ядерный удар, сегодня – тем, что они готовят в нашей стране "оранжевую революцию", которая неизбежно приведет к хаосу и крови.
Ну и нельзя забывать о том, что сегодня, на фоне растущих репрессий и угрозы оказаться без работы на фоне растущего кризиса в российское общество возвращается страх – банальная боязнь высказывать свое мнение или не участвовать в пропаганде, которой занимаются твои коллеги.
Так что, как мы видим, современная Россия во многом похожа на поздний Советский Союз с той лишь разницей, что уровень агрессии и цинизма в ней значительно выше, а отсутствие "внешних" механизмы сдерживания инакомыслия (закрытые границы, давление коллектива) компенсируется конформизмом и экономической зависимостью от государства большинства населения.
Ксения Кириллова
