После вторжения России в Украину Москва обвинила Запад в ведении экономической войны. Многие на Западе согласились с этим, отмечая якобы беспрецедентный характер западных санкций как свидетельство того, что Запад еще жив. Но обе стороны несколько преувеличивают. Нечто подобное уже происходило раньше: правительство США заморозило активы центрального банка Японии в июле 1941 года. И можно вспомнить другие примеры, пришедшиеся на период, когда мир лучше, чем сегодня, понимал, чего может добиться подобная война.
Начало 20-го века, перед Первой мировой войной, - единственный период в прошлом, когда мировая экономика была так же глобализирована, как сегодня. Тогда, как и сейчас, для обеспечения социально-политической стабильности развитые промышленные страны зависели от доступа в системе глобальной торговли. Глобализация характеризовалась большими объемами международной торговли, которые обеспечивались дешевыми океанскими перевозками и облегчались кабельной и беспроводной связью и сложными финансовыми инструментами.
Это сделало возможными цепочки поставок на большие расстояния и выполнение заказов «точно в срок» (тогда это называлось «за счет подвоза без текущего запаса»). Эта система позволила снизить издержки и уменьшить потребительские цены, но она была хрупкой. Если случался экономический шок, его последствия быстро распространялись по всей системе. Все это, должно быть, звучит знакомо.
Британия, гегемон того времени, обладала уникальной способностью обратить распространение шока себе на пользу. Британские компании доминировали в инфраструктуре глобальной торговой системы: международные финансовые услуги, судоходство и телекоммуникации. Используя подход, который сегодня можно назвать подходом «всего правительства», британское правительство осознало стратегические возможности, скрытые в этом доминировании, задолго до 1914 года и спланировало соответствующие действия.
Таким образом, когда началась война, британцы сразу же принялись отрезать Германию от остального мира, главным образом, путем отказа в доступе к инфраструктуре глобализированной мировой экономики. Британцы намеревались быстро дезорганизовать и «дискредитировать» немецкую экономику и спровоцировать достаточные социальные волнения, чтобы оказать политическое давление на немецкое правительство и заставить его попросить мира. Эта стратегия рассматривалась как шоковое оружие, которое стремилось использовать и, по возможности, усугубить естественные экономические силы хаоса, развязанные войной. Это была полномасштабная экономическая война в глобализированном мире.
То, что Запад пытается сделать в срочном порядке в ответ на вторжение в Украину, отличается как количественно, так и качественно. По шкале Рихтера экономической войны Британия стремилась к 10 баллам и добилась 8 баллов, после чего сократила масштабы до 5 баллов; то, что Запад делает с Россией сейчас, - это, возможно, 3 балла, и ему не хватает согласованности действий британцев 1914 года.
Западные правительства не издали указы, запрещающие своим гражданам вести бизнес с Россией во всех секторах экономической деятельности. Они замораживают российские активы, а не конфискуют или уничтожают их. Зарубежные офисы российских фирм продолжают работу. Экономические санкции, которые западные державы ввели против России, в сравнении с британской кампанией экономической войны против Германии - это электрошокер и пистолет: один предназначен для обездвиживания, другой - для убийства. Экономические последствия для России были серьезными, но пока еще слишком рано предсказывать их полное воздействие.
Также рано предсказывать последствия для Запада. Здесь можно вспомнить об обратной стороне британской кампании экономической войны против Германии. Хотя контроль Великобритании над инфраструктурой системы мировой торговли давал ей определенные преимущества, ее зависимость от импорта продовольствия также делала ее уязвимой.
За несколько десятилетий до начала Первой мировой войны Великобритания стала полагаться на международную торговлю зерном, обеспечивая примерно 80% своих поставок. Когда британские чиновники изучили последствия этой проблемы продовольственной безопасности, они пришли к выводу, что реальная угроза в военное время заключается не в том, чтобы остаться без зерна, а в том, чтобы не иметь возможности закупать зерно по политически доступным ценам - то есть по ценам, которые население могло бы терпеть, не провоцируя гражданские беспорядки. Так же как британская кампания экономической войны стремилась создать внутреннее давление на правительство Германии, чтобы заставить его заключить мир, так и рост цен на пшеницу во время войны мог создать давление на британское правительство, чтобы оно сделало то же самое. Эти силы были двумя сторонами одной медали.
Когда началась Первая мировая война, не потребовалось скоординированной кампании экономической войны, чтобы вызвать рост цен на зерно, которого опасалось британское правительство. Это сделала природа: необычно плохая погода по всему миру сократила мировые поставки. А закрытие Турцией Дарданелл произвело настоящий переворот. Тогда, как и сейчас, Украина была житницей, и потеря украинской пшеницы вызвала резкий рост цен на зерно.
Но пример Первой мировой войны становится особенно актуальным сегодня, когда цепи поставок уже находятся под напряжением из-за пандемии, а в глобальных перевозках наблюдается беспорядок, потому что рост цен был вызван не только нарушением равновесия спроса и предложения. Он также косвенно стал результатом нарушения функционирования глобальной экономической системы в военное время.
Например, для снабжения британской армии во Франции Королевский военно-морской флот конфисковал множество прибрежных судов для перевозки угля, что вынудило их поставлять уголь на железные дороги и тем самым перегрузило сеть. Перебои прокатились по всей транспортной системе, вынуждая торговые суда неделями простаивать в портах, прежде чем встать на разгрузку. Растущие цены на каждом этапе в конечном итоге оплачивались потребителями. Последствия первого и второго порядка могли быть предсказуемы, но последствия пятого и шестого порядка - нет. Распространение шока по системе привело к широкомасштабным издержкам, которые невозможно было ни сдержать, ни предвидеть. То же самое, по всей видимости, можно сказать и о санкциях против России.
Невозможность ограничить затраты на шок противника делает государственные финансы, которым в настоящее время уделяется относительно мало внимания, важнейшим компонентом экономической войны и даже санкций. Серьезное и продолжительное ведение экономической войны требует, чтобы какая-либо богатая страна (правящий гегемон) выступала, по сути, в качестве кредитора последней инстанции. Кредит и деньги позволяют выиграть время для ведения экономической войны, несмотря на то, что она влечет за собой издержки у себя дома, а также в союзных и нейтральных странах.
В 1914 году одним из первых шагов Великобритании было поддержание лондонского Сити. Практически за одну ночь правительство взяло на себя обязательства, равные 80% национального долга; постепенно выплачивая их, оно понесло убытки, но не катастрофические. Аналогичным образом, в 1915 году Великобритания потратила 100 миллионов долларов (когда это были огромные деньги) на покупку американского хлопка, чтобы поддержать цены и тем самым успокоить администрацию Вильсона. Кредитоспособность Великобритании сделала возможными столь масштабные расходы - и только благодаря таким расходам можно было надеяться предотвратить распад внутренних и внешних политических коалиций, необходимых для ведения экономической войны.
Кажется сомнительным, что Запад полностью осознает, с какими силами он сегодня играет. Вопреки заявлениям России и своим собственным, Запад не ведет полномасштабную экономическую войну. Это было бы шоковое оружие, требующее полной отдачи и государственного подхода для достижения успеха. Если судить по этому критерию, Запад принимает половинчатые меры, которые дают противнику время и пространство для принятия смягчающих мер.
