(Продолжение. Начало в №№1155-1156)

Ровно в одиннадцать дядя Липа (он в белом картузе, полотняном костюме и белых туфлях, побеленных зубным порошком) со мной вышел на улицу. Мы подошли к железной дороге и долго вдоль её шагали…

- Дядя Липа, - забеспокоился я, - куда мы идем? Ведь вокзал остался позади…

- Ты думаешь, что папа приедет на Южный вокзал? Ошибаешься. Его пригородный поезд прибудет на Балашовский вокзал. (Я не знал, что в Харькове был и такой вокзал).

Подошли к небольшому серому дому. Это был Балашовский вокзал. На перроне не видно было ни отъезжающих, ни встречающих. Но поезд из Люботина прибыл точно в полдень.

На трамвае мы доехали до Красноармейской улицы. Дальше пошли пешком. Войдя во двор, папа направился в домик тети Ани. Дядя Липа и я - за ним. У порога нас поцелуями встретила тетя Аня и сразу же  позвала на обед. Но папа, поблагодарив за приглашение, объяснил, что он со мной уже приглашен на обед к дяде Липе.

У Таборинских за большим овальным столом, сервированным дорогой посудой, обедали трое: дядя Липа папа и я. Дядина жена, тётя Фаня, наряженная в цветастый шелковый халат, поставила на стол большую супницу и, процедив сквозь зубы «по тарелкам разливайте сами», ушла на кухню. Этим показала, что не одобряет наше появление в её доме и, тем более, приглашение нас к обеду.

Чтобы разрядить возникшую неловкость, папа спросил:

- Липа, а почему твои сыновья не обедают с нами?

- Знаешь, брат, летом, во время каникул мы всегда обедаем вместе. Но скоро начнется учёба, и ребята поехали «на разведку»: Миша - в институт, а Илюша - в школу...

Я на братьев обиделся: ведь знали, что мы приглашены на обед. Если б хотели пообедать с нами, с утра могли справиться со своими делами, а к обеду вернуться… Мне было ясно: более эрудированным и свободным харьковчанам Мише и Илюше общаться со мною, скромно одетым и явно закомплексованным пацаном из провинции, было неинтересно.

За едой дядя Липа не уставал похваляться, как он часто «мотается» по ближним и дальним районам. Там покупает у крестьян коровьи, лошадиные и козьи кожи. Их привозит в Харьков и перепродает «нужным людям».

- И теперь видишь, Абраша, как я живу? - хвастаясь, размахивал руками дядя, покрасневший от выпивки.

- Так это же спекуляция, - перебил папа двоюродного брата. - Тут и до «допра» недалеко...

- Ничего, Абраша, ты не понимаешь! Сейчас такое время, что везде надо иметь «своих людей». И в милиции, и в райисполкоме. Где надо угостить, «подмазать». Как говорят, не подмажешь - не поедешь.

- Нет. Так я не смогу, - покачал головой отец.

Слушая дядю Липу, пухленького, краснощекого, довольного собой, я сравнивал его с отцом - трудягой, который всю жизнь в поте лица «пахал», таскал на плече тяжелый ящик со стеклом. Он никогда не хитрил, честно работал, поэтому его уважали и соседи, и все земляки. Я представил, как бы моя мама на нашем месте среагировала на этот дядин рассказ. Дядя Липа предложил гостю с дороги прилечь, отдохнуть. Но папа отказался:

- Подлечился, отдохнул, теперь нам надо ехать, как говорится, «до дому, до хаты». А за обед спасибо хозяйке и тебе. Только жалко, что так и не повидал твоих сынков...

В прихожей отец взял свой чемодан, и мы в сопровождении дяди Липы спустились по лестнице во двор. Заглянули к тете Ане попрощаться. Но она запротестовала:

- Побудьте у нас хотя бы пару часиков. Неужели не поговорим? Когда мы виделись с тобой, Абраша, последний раз? Наверное, лет двадцать назад. И каких лет!

- На вокзал идти ещё рано, - уговаривала она, - поезда в сторону Полтавы отправляются только вечером.

Тетя Аня все-таки уговорила отца остаться, а дядя Липа, недовольный тем, что ему не удалось так быстро проводить нас на вокзал, вышел, со всей силой хлопнув дверью.

***

За окном стало темнеть. Когда папа вышел за дядей Липой, в своей кошелке я обнаружил пакет. Развернул - тёплые пирожки с капустой на дорогу нам спекла тётя Аня. Я поблагодарил её за пирожки и хороший прием. Тётя с детьми собрались проводить нас до вокзала, но вошедший дядя Липа категорически заявил:

- Гостей на вокзал я проведу сам! 

Минут через пятнадцать мы подошли к длинному, одноэтажному дому, освещенному прожекторами. Здесь временно, до окончания строительства нового Южного вокзала, находились билетные кассы и зал ожидания. В ожидании поезда папа с чемоданом и дядя Липа, беседуя, вышли пройтись по перрону. Я с кошелкой последовал за ними. Дядя хвастливо рассказывал, как он с женой и детьми жил в эвакуации в Самарканде, работая кладовщиком на складе ОРСа (отдела рабочего снабжения).

- Поверь, - толковал дядя, - и в войну моя семья не голодала, и сейчас, - ты, наверное, заметил, - мы не нуждаемся…

- Заметил! - грубо оборвал брата отец. - В войну ты торговал, а я воевал, был контужен, а после на «трудовом фронте» чуть не подох. И после «вкалывал» и «вкалывал», а жил не так, как ты... Поэтому, Липа, мы с тобой разные люди… Отец, вытянув из кармана пиджака свои большие «Кировские» часы, показал циферблат брату и неожиданно выпалил:

- Скоро подойдет поезд. Уже поздно. Иди, Липа, домой. Зайн гезунд! (Будь здоров, евр.).

По резкой перемене отцовского настроения, я почувствовал, что разговор с двоюродным братом ему стал неприятен. А дядя, не ожидая от папы такого завершения проводов, наверное, обиделся, пожал нам руки и покинул перрон.

Уезжая из Харькова, у меня остались теплые впечатления о тёте Ане, Аркадии и Лиличке. Аркадий, который открыл для меня его Харьков, как и обещал, в следующем году на летних каникулах гостил у нас, и мы замечательно провели время в парках и на Ворскле… С ним я переписывался, обменивался новостями и почтовыми марками до окончания школы.

В темноте точно по расписанию подошел поезд «Харьков - Полтава». Он состоял из «товарняков», внутри освещенных фонарями «летучая мышь». На скамейке в самом конце вагона мы, голодные и усталые, поев, легли спать: папа положил чемодан под голову, а я забросил мою кошелку под лавку и тоже завалился спать. Сколько удалось поспать, не знаю, но проснулся от сильного толчка. Поезд стоял на какой-то станции. Вспомнив про кошелку, я постарался рукой дотронуться до неё. Безуспешно. Заглянул под скамейку. Кошелки нигде не было.

- Вот, сволочи, украли, - пожаловался я папе.

- Хорошо, что тебя самого, сонного, не утащили. А мой чемодан на месте. Мама будет рада, если мы вернемся живыми и здоровыми...

- Что за станция? - спросил папа проводника.

- Коломак. Половину пути уже проехали.

За окном послышались милицейские свистки, кого-то искали. Поезд простоял больше часа. Из-за хищения кошелки я переволновался, что, несмотря на уговоры отца, так и не смог уснуть.

В Полтаву приехали утром. Вышли на площадь Южного вокзала и стали в очередь на единственный пузатый пассажирский «пазик». В очереди возмущались городской властью, плохим транспортом, и во всем обвиняли ... евреев. Наконец подошел автобус, но в него вошли только стоящие впереди нас. Пришлось еще минут тридцать ждать следующего. Наконец, мы дома.

Продолжение следует