Сильная засуха и неурожай в Украине сорок шестого года привели к тому, что во многих областях, в том числе в Полтавской, начался голод. Ходили слухи, что большую часть зерна и овощей, которую колхозам и совхозам все же удалось собрать, по указанию из Киева отправили в Москву, Ленинград, голодающие районы Поволжья, даже в страны народной демократии. И это тогда, когда миллионы в Украине голодали, а сотни тысяч умирали голодной смертью. Хотя в Полтаве рабочие, служащие, иждивенцы и дети получали хлебные и продуктовые карточки, но все же многие горожане недоедали.

Продукты на базаре и топливо стоили очень дорого, поэтому каждая семья старалась, как могла, подготовиться к зиме. Осенью все дворы были наполнены дымом: мама, как и все хозяйки, в медном тазу на жаровнях, выложенных из битых кирпичей, варила сливовое повидло. Благо, слив во дворах и на улицах «уродилось» достаточно. Когда варево становилось таким густым, что вставленную в него ложку трудно было вытащить, готовое повидло укладывалось в большие стеклянные банки, которые отправлялись в погреб. Повидло, намазанное на черный хлеб, до следующего лета заменяло и сахар, и конфеты, и печенье. Благодаря ему горожане спасались от авитаминоза, цинги. Папа с рассвета до позднего вечера с ящиком стекла на плече ходил по домам, школам, детсадам и больницам, вставляя стёкла в окна, галереи, форточки. Перевыполняя план, он старался больше заработать, чтобы мы избежали нужды и голода.

В то время многие полтавчане начали обзаводиться «живностью». В нашей школе классом ниже учился мой приятель Родик Ефименко (в будущем кинорежиссёр, народный артист Украины), сын главного режиссёра областного музыкально-драматического театра им. Гоголя Родиона Ефименко и примы этого театра, народной артистки УССР Селецкой. Однажды, вспоминая о детстве, Родик, смеясь, поведал, как его интеллигентная и очень известная в городе украинская семья в самом центре Полтавы на третьем этаже балкона выкормила свинью:

«Во дворе нашего, как тогда считалось, «престижного» дома не было сараев, но были балконы, которые выходили на Октябрьскую улицу. И мои родители решили на балконе оборудовать свинарник... Его «обшили» фанерой, ветошью и накрыли соломой. Отец договорился с директором соседней «Чайной»: оттуда для поросенка будет покупать пищевые отходы. И на балконе мы всю зиму откармливали свинью. Зимой об этом никто не знал, но в марте, когда стало пригревать солнышко, соседи, отворив окна и балконы, почувствовали вонь из нашего балкона. Потребовали убрать свинью. Отец обещал, но... всё оставалось по-прежнему. Отвратительные запахи начали ощущать даже прохожие на центральной улице. Жильцы пожаловались управдому. Но тот побоялся конфликтовать с моими родителями. Тогда соседи написали жалобу в газету и горисполком. После проверки вышло постановление: «немедленно из балкона убрать свинью, а балкон очистить и продезинфицировать». Вот сколько шума в городе наделала наша свинья на балконе. Но голод - не тётка, с ним не поспоришь, - с иронией заключил Родик, - огромную свинью мы зарезали, а сало и колбасы помогли пережить нам тот голодный год».

В ту осень и мой отец-еврей, грубо нарушив религиозный закон, с базара принес «трефного» поросенка, оборудовал для него в сарае угол, застелил соломой и оградил досками. Привез с базара пшеничных отрубей, картошки и бурака, которые опустил в погреб. И для нашей семьи наступила непривычная пора выращивания и откорма свиньи. Мама дома из отрубей, очистков картофеля, ботвы бурака и сухой травы готовила «варево» и в ведре относила поросенку в сарай. К середине декабря этот поросёнок вырос в большую свинью, а накануне Нового года папа с помощью соседей ее заколол. В тот же день наш кухонный стол превратился в мини-мясокомбинат. Папа, мама и приглашенная тётя Фрида из кишок и свернувшейся крови изготовляли кровяную колбасу, а из кишок, мяса и вкраплений сальца и чеснока - пахучую домашнюю украинскую колбасу. Сало и оставшуюся часть мяса засолили в бочке, которая до весны хранилась в погребе. Благодаря этому, наша семья была обеспечена мясными продуктами. Ещё несколько лет, пока у родителей были силы, они содержали и откармливали свиней.

То тяжелое время запомнилось мне и тем, как вечерами мои уставшие родители, поужинав, садились поближе к радиоприёмнику послушать «Последние известия». Слушали Сергея Лемешева и Ивана Козловского, Обухову, Барсову, Шпиллер, Рейзена, Пирогова, Михайлова, которые пели арии из русских опер «Иван Сусанин», «Евгений Онегин», «Борис Годунов». По радио часто транслировали оперы «Кармен» Верди и «Фауст» Гуно. Вальс из последнего так полюбился мне, что я по слуху его выучил на аккордеоне. Часто по радио звучал эстрадный дует Бунчикова и Нечаева. Музыка, пение были «отдушиной» отца. Находясь в хорошем настроении, он дома, на работе, в сарае и на прогулках любил напевать какую-нибудь еврейскую или популярную песню, услышанную по радио, из грампластинки или кинофильма.

Несмотря на житейские трудности, родители не забывали выписывать областную газету «Зоря Полтавщины» (на украинском языке), республиканскую «Правду Украины» (на русском), а мама, учитывая мою тягу к музыке, литературе, театру и политике, подписалась на новую московскую газету «Культура и жизнь».

В голод и разруху, которые переживали тогда десятки миллионов советских людей, газеты писали, что «дела в нашей стране идут хорошо, а было б еще лучше, если б не мешала нам... Америка». После того, как в 1946 году в американском городе Фултоне бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, обвинив Советский Союз в оккупации половины европейских стран, объявил «холодную войну» Запада против СССР, в каждой газете стали появляться карикатуры на президента США Трумэна и Черчилля, а также статьи, обвиняющие во всем Соединённые Штаты Америки. Они вызывали у меня, «законопослушного» советского мальчика, воспитанного мамой-коммунисткой, двойственные чувства... Ведь слово «Америка» было связано с воспоминаниями отца о моей бабушке Гене и дяде Липе, которые из Литвы уплыли в США в 1921 году. От них в начале 30-х, во время голода наша семья получала посылки с продуктами и боны. Перед войной мы восхищались кинофильмами Чарли Чаплина «Огни большого города» и «Новые времена». А в военные годы спасением для нас явились коробки продовольственных пайков с яичным порошком и ветчиной в тонких металлических банках. Я хорошо знал, какую роль в совместной с Красной армией победе над Германией сыграли американские автомобили «Студебекеры», «Доджи», «Виллисы» и американские летчики, взлетавшие с полтавского аэродрома. А то, что начали писать газеты, как объясняла мама, было сталинской политикой. А не верить в Сталина было невозможно. Ведь, как писалось в газетах и говорилось по радио, только благодаря великому Сталину Советский Союз выиграл войну с Германией и империалистической Японией.