Первого сентября 1944 года я должен был пойти в четвёртый класс. Почти все школы в городе были разрушены, кроме трех украинских и двух русских. Недалеко от нас, на Пушкинской, сохранилась русская средняя школа № 10 имени Короленко. До войны там училась Женечка. Но теперь эта школа стала женской. А единственная в центре мужская русская (бывшая еврейская) школа № 4 находилась в шести кварталах от нас, на параллельной улице Шевченко. В начале августа мы с мамой пришли в эту школу - старое, полуразрушенное кирпичное двухэтажное здание. В приемной секретарша попросила показать мои документы. Мама предъявила метрику и несколько грамот за чтение стихов и участие в общественной работе.

- А где же табель успеваемости за третий класс? - спросила секретарша. В суете подготовки к отъезду из Фрунзе мама забыла забежать в школу и забрать мой табель.

- В таком случае идите к директору, - сказала секретарша.

Директор школы, по фамилии Погорелец, невысокий и тощий, несмотря на августовскую жару, в шерстяной гимнастерке, разбирал бумаги за письменным столом. Не отрывая глаз от бумаг, он, выслушав маму, сказал:

- Время сейчас трудное. Многие дети приходят без документов: одни оставались при немцах, другие приезжают из эвакуации. Поэтому таких ребят мы собираем в группы по возрасту и предлагаем им написать небольшой диктант, а по арифметике - решить задачу. Кто как справится с заданием, в такой класс и будет зачислен.

- Ты, мальчик, - обратился директор ко мне, - приходи в школу послезавтра с тетрадкой и ручкой.

По лицу мамы я видел, как она болезненно восприняла свою оплошность. По дороге домой на Пушкинской мы зашли в недавно открывшийся городской узел связи. На первом этаже увидели приклеенное к двери объявление: «телефон-телеграф». Оттуда мама отправила телеграмму во Фрунзе.

Диктант по русскому языку я написал на «тройку», а задачку по арифметике, в которой из одной трубы вода вливалась в бассейн, а из другой выливалась, решить не смог. Вообще, арифметика была моим самым слабым местом. А такие задачи, как о бассейне, мы в третьем классе еще не решали. Короче, я получил «двойку», впервые в жизни ощутив себя самым несчастным человеком на земле: ведь ещё один учебный год я должен был ходить в третий класс. Из-за этой печальной новости мама и тетя Фрида сильно переживали. Папа же, вернувшись с работы и увидев меня, лежащего на родительской кровати, промолчал. И молчал весь вечер, а перед сном подошел, провел своей сильной ладонью по моим жестким волосам и сказал:

- Не журись, казак, атаманом будешь!

Как не хотелось идти снова в третий класс, но первого сентября в плохом настроении я всё-таки пошел в школу. В белой рубашке и с красным галстуком на шее я теперь без всякого удовольствия нёс всё тот же большой, но почти пустой портфель из желтой кожи. Учебники для четвёртого класса, что я получил весной во Фрунзе, остались дома. По списку моя фамилия значилась в 3-м «Б». Вошёл в класс. За столами на скамьях сидели мальчишки. Многие по виду были повыше и покрепче меня, но зависти не было. Заметил по физиономиям нескольких еврейских ребят. Старенькая, седая учительница с тонкими чертами лица знакомилась с нами, бегло зачитывая по журналу только фамилии, что показалось мне довольно странным. Затем она попросила показать учебники. Оказались только у троих. Даже тетради были не у каждого. Многие писали на полях газет. Учительница, давая задание на дом, читала его из своего учебника. У меня не было желания ни знакомиться с одноклассниками, ни ходить в школу. Домой возвращался в мрачном настроении.

Но в один прекрасный день мама, ожидавшая меня со школы на пороге нашего подъезда, увидев меня, радостно воскликнула:

- Из Фрунзе прислали твой табель за третий класс! (Можно только удивляться, как четко работала советская почта во время войны: письмо, отправленное с Украины в Киргизию, менее чем за месяц с ответом вернулось обратно).

Вечером по этому поводу дома был устроен праздничный ужин. Фрида сварила молодую картошечку с жареным луком и салом, а папа взрослым налил в стопки своей «фирменной» вишневой наливки, которая с августа настаивалась на подоконнике. Мама в такую же стопку налила мне чаю. А перед тем, как выпить за мой табель, Фрида попросила «минутку внимания» и сказала:

- И у меня хорошая новость: предложили работу кассира - уборщицы в парикмахерской. Мы выпили за обе удачи. Это был наш первый семейный праздник на родине.

На следующее утро мама в школе показала директору мой табель за третий класс, заверенный подписями учителей и школьной печатью. Так я стал учеником четвёртого класса, где с первого же дня почувствовал себя «своим». Меня посадили рядом с Вилей Зубковым. Я был ниже большинства одноклассников, а Виля - еще ниже меня. С ним нас сблизил не только рост, а общие интересы. Мы любили музыку, читать книги и рассказывать о прочитанном, но были «слабаками» в арифметике, и, естественно, не любили её. Завидовали отличникам: высокому и важному Лёне Суцкеверу, сосредоточено серьезному Арону Падинкеру, хромающему из-за болезни ног Володе Базилевскому, которые, «как семечки» решали задачи и с бассейнами, и с поездами. Однажды в классе появились высокие, бледнолицые и худые близнецы Толя и Валя Додины. Они в Полтаву приехали с родителями и старшим братом Женей из уральского города Березники тогдашней Молотовской области. Их отца по приказу из Москвы перевели сюда на должность директора разрушенного оккупантами маслозавода. Додины жили на окраине города.

Занятия в школе проходили в две смены: младшие классы занимались в первую, а средние и старшие - во вторую смену. Но, несмотря на уроки, в школе с утра до вечера продолжался ремонт: стелились полы, крыша, менялись окна, двери. Учебники были лишь у нескольких ребят и у меня, поэтому часто одноклассники приходили ко мне домой. У кого не было тетрадей, писали на полях областной газеты «Зоря Полтавщины». Позже из этой газеты мы узнали, что на углу улиц Ленина и Комсомольской открылся первый в городе книжный магазин, куда завезли школьные учебники. Хотя каждый учебник стоил 15-20 копеек, но всё равно были родители, которые не могли купить их, так как жили впроголодь. Отцы у Сережи Бондаренко, Володи Ивашко и Вали Щербань были на фронте, а их семьи бедствовали. Другие родители одноклассников, вернувшиеся из эвакуации, искали жильё и работу. Но в классе занимались и такие, как Виталий Ковтун (отец служил старшим офицером в МВД), Вова Кунич (отец - известный адвокат), Витя Охрименко (отец- начальник облуправления по заготовкам сельхозпродуктов, а мама -инспектор школ гороно), братья Додины (отец- директор маслозавода)… И это не могло не ощущаться в отношениях между одноклассниками.

Продолжение следует

Исаак Трабский

К сведению читателей «7 дней»

В 2017-2018 годах на страницах нашей газеты публиковались отрывки из книги члена Союза журналистов России и Клуба писателей Нью-Йорка Исаака Трабского, проживающего в Мичигане, «По дороге за призраком». В этой большой, добротно изданной книге (550 стр.), вышедшей в свет ограниченным тиражом в Санкт-Петербурге, автор на фоне драматических исторических событий начала ХХ века интересно и подробно рассказывает о судьбе его родителей и близких, а также о своем детстве и юности в суровое сталинское время до Второй мировой войны в Украине, в эвакуации и после войны.

Опубликованные отрывки этой книги вызвали большой интерес у читателей газеты. Поэтому по их просьбе мы продолжаем печатать новые главы книги «По дороге за призраком».

Желающие приобрести её могут звонить по пятницам, субботам и воскресеньям с 19 до 20 часов (восточное время) по телефону 313-655-1927