В России при президенте Путине уже были две серьезные попытки гражданского сопротивления авторитаризму. Каждый раз Кремль отвечал жестко и комбинированно: и прямым полицейским насилием, и искусственным разжиганием холодной гражданской войны. Роман Попков рассказывает, как гасилось сопротивление раньше, и как власти отреагируют на растущую новую волну протеста в 2017-м.
В середине 2000-х вышло на сцену первое поколение несистемных оппозиционеров. Их консолидации и активизации способствовали два фактора — внутренний и внешний.
В это время путинская политическая система становится все более авторитарной: отменяются губернаторские выборы, федеральные телеканалы превращаются в инструмент государственной пропаганды, выборы в Госдуму в 2003 году и выборы президента в 2004 году проходят в условиях тотального господства партии власти и лично Владимира Путина в телеэфире. Усиливаются спецслужбы, появляются первые политзаключенные — нацболы, фигуранты «дела ЮКОСа».
Ныне запрещенная НБП, либералы и часть левых активистов («Авангард красной молодежи» Сергея Удальцова) осознают авторитарный характер режима. Начинается длительный и сложный процесс консолидации несистемной оппозиции под антипутинскими, антиавторитарными лозунгами. Первые совместные акции протеста НБП, СПС и молодежного отделения «Яблока» проходят в Москве уже в 2004 году.
И тут вмешивается внешний фактор — украинский «оранжевый» Майдан подстегивает рост протестной активности в России. Пример победы революционных демократических сил в соседней стране (в то время казавшейся действительно близкой и братской) сыграл серьезную роль в исцелении русской оппозиции от внутренних межидеологических неврозов. В Украине против Кучмы и Януковича объединились либералы, националисты и даже Социалистическая партия — а значит, нужно объединяться и россиянам. Живой интерес вызывал опыт украинского молодежного движения «Пора», его пытались копировать группы молодых либеральных активистов в Москве.
В 2006 году окончательно оформилась оппозиционная коалиция «Другая Россия», начавшая проводить «Марши несогласных».
На рубеже 2004-2005 годов, когда в Киеве стоял «оранжевый Майдан», Кремль, насмерть перепугавшись «экспорта цветных революций», начинает ответную крупномасштабную спецоперацию. Недовольство возникающим надидеологическим союзом оппозиционеров в Администрации президента испытывали и раньше — власть всегда боялась и будет бояться именно этого. Осенью 2004 года тогдашний замглавы АП Владислав Сурков в программном интервью «Комсомольской правде» говорит о России как об «осажденной крепости» и, намекая на союз нацболов и либералов, заявляет, что «лимоны и некоторые яблоки теперь растут на одной ветке».
После победы Оранжевой революции в Москву из Киева потянулись разгромленные кремлевские политтехнологи, работавшие на Виктора Януковича. Они сумели превратить поражение в победу (пусть и в свою личную), перепугав Кремль «оранжевой угрозой», получив неограниченные бюджеты на борьбу с «оранжизмом».
Для борьбы с оппозиционными активистами создаются парамилитарные банды, развязывающие уличный террор. Эти группировки (сформированные из части подконтрольных Кремлю футбольных фанатов) стали частью более широкого движения — «нашизма». Движение «Наши» и более мелкие организации должны были имитировать широкую поддержку Кремля в молодежной среде и, в случае «русского Майдана», бороться с революцией на площадях.
Это фирменная черта кремлевской политики: в случае угрозы Кремлю со стороны широкого оппозиционного движения создать атмосферу холодной гражданской войны, демонстративно противопоставив оппозиции не только полицейские кордоны, но и фейковые политические проекты, другую, верноподданническую толпу.
Оппозиционная коалиция «Другая Россия», проведя ряд эффектных «маршей несогласных», но так и не найдя в обществе по-настоящему мощной, необходимой для победы поддержки, погрязла во внутренних склоках и вступила в фазу распада. В ночь президентских выборов в марте 2008 года нашисты мерзли и мокли на площадях в одиночестве.
Наряду с использованием симулякров молодежных движений, власти, разумеется, не брезговали и стандартными полицейскими методами. В 2004–2007 годах многократно усилились репрессии в отношении НБП. Десятки членов партии были брошены в тюрьмы, сама партия была запрещена. Оппозиционеров ссаживали с поездов, устраивали постоянные обыски и проверки.
«Стратегия-31», в 2009-2010 годах относительно успешная, хоть и раздражала систему, все же не рассматривалась как серьезная угроза. Но именно эта политическая кампания (кстати, последний серьезный проект нацболов) стала перекидным мостиком между угасшими «Маршами несогласных» и Болотной площадью.
Когда невиданные с 1993 года политизированные массы заполнили в декабре 2011 года сперва Чистопрудный бульвар, а потом Болотную-Сахарова, это вызвало в обществе эйфорию, не сравнимую даже с нынешней радостью после акции «Он нам не Димон».
Тогда тоже было много политической, социальной, культурологической и даже психологической аналитики. «Креативный класс», «Вы нас даже не представляете», «Путин — лидер вчерашнего дня» и тому подобное. Структуры, создававшиеся для борьбы с предыдущим протестным поколением, продемонстрировали полную беспомощность и бесславно закончили свои дни зимой 2011-2012 годов.
Просидев в оцепенении несколько недель после первого митинга на Болотной площади, Кремль вновь творчески отреагировал на протестную толпу, создав на Поклонной горе административными способами толпу лоялистскую.
Помимо политического креатива была и репрессивная реакция, куда более жесткая, чем во времена «Маршей Несогласных». С 2012 года общество подвергалось перманентной экзекуции: «Дело шестого мая», уголовное преследование Алексея Навального, посадка Сергея Удальцова, убийство Бориса Немцова, все новые и новые репрессивные законы, фактически уничтожившие любую несанкционированную уличную активность.
Чтобы не был повторен воодушевляющий эффект второй украинской революции, Евромайдан и новая Украина стали объектами беспрецедентного пропагандистского очернения. Искусно сыграв на дремлющих шовинистических настроениях части российского общества, российская власть развязала в Украине войну, устранив Евромайдан из русской повестки как привлекательный пример для подражания.
После нескольких лет фрустрации, страха и отчаяния в России появилось если не новое, то уж точно потенциально новое протестное сообщество — молодежь, не заставшая страх репрессий 2012 −2013 годов, слишком непохожая на две предшествующие оппозиционные гражданские волны.
Власть сейчас хочет понять, что произошло в России 26 марта. Ясно, что угроза есть, но пока до конца не понятно, в чем она заключается, и как со всем этим быть.
Конечно же, правящая верхушка пытается все сейчас осмыслить в рамках своих привычных схем — одновременно конспирологических и крайне примитивных. «Марши несогласных» и Болотную площадь рассматривали как иностранную операцию — что-то подобное увидят и в «движении 26 марта». Заявления о проплаченности школьно-студенческих бунтов уже делаются пресс-секретарем Путина — ровно такие же заявления делались и самим Путиным после первой Болотной.
Для власти самое понятное явление в истории 26 марта — это Алексей Навальный. По крайней мере, в Кремле думают, что Навальный им понятен. «Нет человека (или группы людей) — нет проблемы», — это старое и, как считают в России, надежное средство. Конечно же, теперь Навальный и его ближайшие соратники находятся в большой опасности. Времена «Кировлеса» прошли, после 26 марта все стало куда серьезнее.
Что касается новой протестной массы — тут все сложнее. Сложно противопоставить десяткам тысяч школьников и студентов что-то подобное, но только со знаком «плюс» для Кремля.
В середине 2000-х были нацболы («маргинальные политнеформалы») да кучка «западнических» либералов. Значит, выставляем против них тоже молодых, только классово верных и светлых людей, «любящих Россию, будущий управленческий класс новой России, чудо-менеджеров и чудо-изобретателей будущего». И чтобы все в красивых разноцветных футболках.
Потом на площадь вышли «рассерженные горожане». Ну, это «зажравшаяся мелкая буржуазия, страшно далекая от народа, руководимая заокеанскими кукловодами». Против них ставим рабочих от станка, доярок и прочих бюджетников и бюджетниц — соль земли русской.
Как обозначить в негативном ключе молодежь с мартовской Тверской улицы? Тех школьников из Брянской области? Пятиклассника из Томска, предложившего в ходе выступления на митинге конституционную реформу? Коллективно оскорбить их и навесить ярлыки? Выглядеть будет не очень хорошо. Проще всего представить их бедными неразумными детьми, которым загадили мозги и/или заплатили копеечку. Проще всего, потому что власть именно так и думает на полном серьезе.
Но все равно нужно что-то противопоставлять. Как раз недавно чиновниками из Минобороны была создана Юнармия, организаторы которой уже успели удивить страну отвратительными примерами низкопоклонства, до которых далеко было даже нашистам.
В жестком мире стилистической и идейной молодежной конкуренции Юнармия вряд ли сможет бороться за душу поколения с той веселой и удалой толпой, которую мы видели в прошлое воскресенье на улицах. Надеюсь, на Старой площади этого не понимают и ввяжутся именно в это безнадежное сражение.
Хуже всего — если властям хватит жестокости и отмороженности устроить показательную порку, инициировать масштабные уголовные дела в отношении студентов и школьников в Москве, одновременно представив лично Алексея Навального виновным в поломанных молодых судьбах. Столкнуть его с родительскими слезами и гневом. Что-то похожее, но в миниатюре, было во времена той же НБП, когда пачками сажали нацболов (тоже очень юных), сталкивая с теми же родительскими гневом и слезами и лично Лимонова, и все руководство партии. Родителям зачастую бывает очень просто внушить, что в страданиях их детей виноваты не палачи, а кто-то другой. Это такая русская разновидность «стокгольмского синдрома».
Будем надеяться, что ни жестокости, ни отмороженности не хватит. Массовая расправа над молодым поколением — на дно такой пропасти Россия в последние десятилетия еще не падала.
Роман Попков
Источник: Открытая Россия
